Страница 25 из 47
— Что с тобой?! — хотела крикнуть Оля, но в испуге прикрыла рот рукой.
Виктор с поддерживающим его офицером подходил ближе. Вот он уже совсем рядом, глядит на Олю каким-то безжизненным взглядом, глядит и не видит, а затем скрывается в палатке.
Оля побледнела.
— Что с ним?! — повернулась она к Обуховскому. — Что с ним?! — спросила вышедшего из палатки офицера. — Он заболел или?.. «пьян», — Оля не смогла произнести, ведь Виктор говорил, что вообще не пьет.
— Вы не беспокойтесь, с ним все нормально, — успокаивал Олю Крестич, по-отечески ласково беря ее под руку. — Давайте пока погуляем. Правда, красивая бухта?
— Товарищ капитан второго ранга, — повернулась Оля к Крестичу, расширившиеся страшные глаза ее в упор смотрели на него, — скажите, что с Виктором?..
Крестич немного помолчал, глядя в землю.
— Вы знаете, чем мы здесь занимаемся? — спросил он.
— Нет, не знаю… — пожала Оля плечами.
— Разминируем вот эту бухту. Здесь уже найдено несколько мин. Первую разрядил наш флагманский минер, капитан третьего ранга Алексей Петрович Рыбаков… После этого он неожиданно заболел. Болезнь пустяковая, аппендицит, но пришлось делать операцию.
— Он сейчас в городе?
— Нет, здесь. Лежит в медпункте. Ему несколько дней назад сделали операцию. Так вот, одну мину разрядить не удалось, — и Крестич снял фуражку.
— Она взорвалась?
Капитан второго ранга молча наклонил голову.
— Люди погибли?
— Да, старший техник-лейтенант Василий Николаевич Бондарук.
— Виктор…
— Он сегодня работал с третьей миной. Вы можете представить его состояние — ведь это первая мина, которую пришлось ему разоружать. Перед этим же случай с Бондаруком… Старший техник-лейтенант был опытным минером, однако что-то и он не смог предусмотреть. Вполне понятно, что у Виктора нервное напряжение оказалось так велико, что наступило, как говорят медики, торможение. Он даже вас не заметил. Но это не страшно — поспит час, ну, может быть, полтора и будет таким же, как всегда. И не беспокойтесь, он вас ни чуточку не разлюбил…
Слабая улыбка показалась на губах Оли, но вдруг глаза ее блеснули и с криком: «Вот он!» — она бросилась бежать, а навстречу ей поднимался по склону Шорохов.
Они встретились. Шорохов прижал Олю к себе, затем отстранил, как будто бы для того, чтобы лучше рассмотреть ее лицо, и, взяв ее руки в свои, стал поочередно целовать теплые, слегка влажные от волнения ладони… В другое время Оля, может быть, постыдившись присутствующих, отстранилась бы, но сейчас стояла, прижавшись к ставшему ей сейчас самому близкому, самому дорогому человеку.
— Ну, мы, кажется, здесь лишние, — сказал Крестич и, взяв под руку Обуховского, повел его к стройке. — Пойдем, расскажем обо всем Рыбакову.
Виктор с Ольгой, постояв еще несколько минут, тихонько пошли к скале, на вершине которой похоронен ее брат.
Вечером Рыбаков получил телеграмму, текст которой был понятен, пожалуй, только ему.
«Копия Барабаша барже ничего не знает предполагает выведена ночью катером Буранов».
«Так оно, наверное, и есть, — подумал Рыбаков. — Ведь остался необследованным совсем небольшой клочок бухты…»
Но на этом клочке и ждал моряков сюрприз — в самом углу бухты один из водолазов обнаружил небольшую затопленную, полузаваленную обломками камней, деревянную баржу типа речного плашкоута.
По распоряжению Крестича под воду пошел Коваль.
— Старайтесь там быть больше минером, чем водолазом, — напутствовал он его.
Пузырьки побежали по воде и остановились.
— Подошел к барже! — доложил Коваль. — Она нагружена какими-то предметами, похожими на небольшие мешки.
— Внимательно посмотрите, не заминированы ли они, и подайте на бот два мешка.
Коваль быстро выполнил это приказание, и вот на палубе бота очутились странные предметы, внешне действительно похожие на маленькие мешочки. Долгие годы пребывания в воде не повредили оболочку, мешочки только покрылись ракушками и водорослями.
Капитан второго ранга сразу же распорядился отправить мешки в город на лабораторный анализ, а Коваль тем временем продолжал обследование.
— Вижу мину! — доложил он. — Лежит около борта баржи, завалена обломками скал.
Глыбы гранита под водой казались темно-зелеными, а развевающиеся змеи водорослей придавали им сходство с какими-то сказочными существами.
«Как голова богатыря в „Руслане и Людмиле“», — подумал Шорохов, зацепив рукой за водоросли. Они потянулись за рукой, оставляя позади струйки мути, а крошечный конек, отскочив в сторону, казалось, удивленно смотрел на невиданное им доселе чудовище.
Стремясь ступать на белые песчаные ложбинки, покрытые пляшущими кружочками солнечных бликов, Шорохов шел в направлении, которое указывал ему по телефону капитан третьего ранга Рыбаков.
«Вот неугомонный человек, — думал лейтенант. — Ведь вчера вечером ему было плохо, а сегодня опять пришел. Разве без него не сделали бы!»
Конечно, сделали бы, но все-таки увереннее чувствуешь себя да и на душе как-то спокойнее, когда в телефонах слышится знакомый баритон Рыбакова.
Дно бухты понижалось. Становилось сумрачнее. Белые песчаные ручейки пропали, и из-под подошв ботинок при каждом шаге вырывались облачка мути.
— Чуть левее!.. — донесся по телефону голос Рыбакова. — Теперь прямо.
Пройдя несколько шагов, Шорохов увидел обросший водорослями борт баржи. Вот и серебряная паутинка троса, тянущегося вверх. Приглядевшись, Шорохов у борта баржи, среди обломков скал, рассмотрел круглый темный предмет. Все совпадало с рассказом водолаза.
«Здесь!» — решил он и доложил:
— Вижу мину!..
Мина почти полностью была завалена камнями, какими-то непонятными цилиндрическими предметами так, что от нее виднелся только обросший ракушками бок. Что находится в этих, не портящихся от времени и воды мешках?
Про себя или вслух подумал обо всем этом Шорохов? Наверное, вслух, потому что в телефонах раздалось:
— Осторожно освободите верхнюю часть мины и очень внимательно смотрите, нет ли там какого «сюрприза»!..
На миг, только на один миг, перед Шороховым мелькнуло по-мальчишески веснушчатое лицо Бондарука, вспомнился его удивленно взволнованный возглас «Здесь!..», и он остался один на один с миной. Больше ничего для него не существовало. То, о чем он думал, как-то непроизвольно облекалось в слова, а советы Рыбакова воспринимались, как прямые ответы на эти думы-вопросы.
Шорохов осмотрел, а затем осторожно поднял и положил в сторону один цилиндрический мешок, за ним второй, третий. Осевший на мешках ил замутил воду, стало плохо видно.
— Не торопитесь! — донеслось из телефона.
«Да, надо отдохнуть!» — подумал Шорохов и поднял руку, чтобы вытереть со лба пот. Тыльная сторона ладони скользнула по медному шлему; в обычном положении Шорохов непременно улыбнулся бы, но сейчас он этого даже не заметил.
Муть рассеялась, стала видна верхняя часть мины с горловиной и штоком гидростата.
— Продолжайте очищать мину, освободите остальные горловины! — поступил приказ, и Шорохов этому не удивился. Он даже не замечал, что думает вслух, и ему казалось естественным, что сейчас его чувства стали чувствами Рыбакова, его глаза — глазами Рыбакова.
Тщательно ощупав увесистый каменный обломок, Шорохов снял его с мины.
— Спокойно, не торопитесь!
Это он сам подумал или услышал голос Рыбакова? Все равно… Шорохов положил камень на грунт, сел на него и опять машинально провел тыльной стороной ладони по шлему. Он сидел и даже не ощущал, что находится сейчас под водой. Если вначале он никак не мог отрегулировать дыхание, забывая вовремя стравливать воздух, и частенько раздувавшийся скафандр едва не выносил его на поверхность, то ежедневные тренировки не прошли даром: сейчас он все делал как бы автоматически.
Медленно оседала муть, постепенно прояснялось. Но что такое? Под обломком скалы оказался другой камень, удивительно похожий на небольшой чемоданчик. Да камень ли это? Что-то уж очень похож на подрывной патрон.