Нефертити. «Книга мертвых»

— Как раз под главным садом Большого дворца.

— Замечательно. Стража повсюду. Как мы незаметно выберемся на дорогу?

— А вот так.

И Хети, оттолкнувшись, перемахнул через стену. Я не в первый раз подумал: охрана здесь просто потрясающая, — и последовал примеру Хети, хотя, признаюсь, с меньшим изяществом.

Лучше бы я этого не делал, потому что, отряхнувшись от пыли и подняв глаза, я увидел прямо перед нами двух вооруженных стражников. Проулок был пуст, за исключением какого-то ребенка, игравшего в мяч. Мы с Хети переглянулись и не сговариваясь, словно много лет работали в паре, одновременно бросились на стражников. От первого моего удара противник отлетел к противоположной стене, и я быстро нанес ему еще парочку — в живот и лицо. Второй он отбил, и я почувствовал удар сбоку по голове: он стукнул меня деревянной дубинкой. Но боли я не ощутил и, прежде чем понял, что делаю, схватил упавшую в пыль дубинку и принялся избивать стражника. Он свернулся в тугой комок, дрожа и стараясь защититься, и я услышал, как треснули кости его пальцев, когда я ударил особенно сильно. Внезапно яркая кровь брызнула на стену и в пыль, и его слабые крики и стоны стихли. Я осознал, что Хети удерживает мою руку, приговаривая:

— Хватит, хватит, идемте.

Мы оставили два неподвижных тела мухам и солнцу и бросились в начало переулка. Даже тогда я подумал, что неразумно оставлять их там, но что мы могли сделать? Ребенок с мячом исчез.

Переулок вывел нас на одну из главных улиц, вливавшихся в Царскую дорогу. Снова накинув на головы покрывала, мы смешались с толпой. Казалось, все двигались в одном направлении, стремясь стать свидетелями прибытия Эйе. На Царскую дорогу мы вышли между Окном явлений и Большим храмом Атона. Сама дорога была пуста той странной пустотой, когда всех оттесняют прочь, освобождая место для церемонии. По сторонам дороги, однако, стояли толпы, и много других зрителей толпилось на балконах, теснилось в окнах и на крышах. Тут находились, наверное, тысячи людей, но вели они себя так тихо, так сдержанно, что слышен был птичий щебет.

Справа от нас воздух внезапно сгустился, и появился отряд колесниц; копыта лошадей стучали в такт. Трубы взревели, словно объявляя войну, толпа по обе стороны дороги стала похожа на пришедшего в замешательство противника. Мы с Хети протолкнулись поближе и, когда процессия замедлила движение, увидели на центральной колеснице высокого надменного мужчину в белой тунике, со скромным количеством золотых украшений и драгоценностей.

Лицо у него было костлявое. Весь облик источал высокомерие. Манера держаться говорила о том, что он бесконечно презирает этот мир, в котором вынужден появляться. Процессия остановилась, взметнув в горячий воздух пыль. Эйе медленно обернулся и со злобой уставился на Окно явлений, в этот момент выразительно пустовавшее. С едва скрываемой неохотой и в то же время с тщательно отрепетированным выражением серьезного уважения на сухом лице он лениво воздел руки, обращаясь к пустому Окну, и застыл. Мы тоже стояли застыв и рассматривали этого человека — центральную фигуру данного действа.

Затем Эхнатон вдруг появился в Окне в сопровождении дочерей, Меритатон занимала место царицы. Мужчина рядом со мной шепнул своей жене:

— Видишь? Ее все еще нет. Вместо нее девочка.

Жена жестом велела ему замолчать, как будто и мысль эта была изменой.

Мужчины некоторое время смотрели друг на друга, и казалось, будто между ними возникает договоренность огромной сложности. Эхнатон примерно с минуту никак не давал понять, что видит поднятые в почтительном жесте руки. «Между ними и на волос нет трещины», — сказал Хоремхеб. Но на первый взгляд так не казалось. Эйе, не дрогнув, сохранял свою позу, лишь голову наклонил. Оба так и продолжали стоять, и я подумал о странном распределении власти между Великим Эхнатоном и разборчивым царедворцем, старше его по возрасту. Затем Эхнатон взял с подушки изумительное золотое с лазуритом ожерелье и демонстративно возложил его на тонкую, склоненную в ожидании шею Эйе. Это послужило сигналом к фанфарам, и сам Рамос вышел вперед, чтобы провести церемонию.

Именно во время его выступления я заметил пятна крови на своих сандалиях. Затем Хети исподтишка ткнул меня в бок и кивнул, указывая в сторону. Сквозь затихшее собрание, пока еще в отдалении пробирался наряд стражи. С ними, на плечах какого-то мужчины, видимо, его отца, плыл над толпой тот самый мальчик с мячом. Ребенок разглядывал толпу. Когда я повернул голову, он увидел меня и показал.

В этот момент церемония закончилась, и процессия под звуки труб, топот копыт и послушные славословия толпы, в едином порыве воздевшей руки к солнечному диску, двинулась в сторону Большого храма Атона. Мы стали проталкиваться сквозь этот лес согласных рук, который подарил нам преимущество, заслонив нас. Оглянувшись, я увидел, что рот мальчика раскрыт, но крик его тонул в общем шуме. Мы пошли быстрее, стараясь не слишком бросаться в глаза, но по удивленным лицам людей было ясно, что ведем мы себя странно. Все же никто нас не остановил, и мы, добравшись до переулка, быстро по нему зашагали.

— Куда пойдем?

— В наш дом?

Я снова обернулся, как раз когда мальчик и стража добрались до начала переулка. Мальчик указал на нас, и его крик громом прокатился по узкой улочке. Мы побежали. Хети местность знал, но регулярность городского плана лишала нас преимущества: где запутанные лабиринты Фив, когда они нужны? Люди оборачивались и смотрели нам, бегущим, вслед, но пришлось повернуть назад, когда впереди показались идущие навстречу солдаты. Никогда раньше я не был преследуемым — всегда преследовала полиция; теперь же все изменилось и я спасал свою жизнь.

Мы промчались между недостроенными остовами барачного поселка и как будто оторвались от погони. В проулке, где находился наш дом-укрытие, было пустынно. Быстро оглядевшись по сторонам, мы скользнули за потрепанный полог, в комнату, и заперли на засов тяжелую деревянную дверь. Легли, стараясь успокоить прерывистое дыхание, раздиравшее грудь; мы производили слишком много шума в чуткой тишине.

— Что нам теперь делать?

Впервые за время нашего знакомства Хети выглядел по-настоящему напуганным.

— Не знаю!

Мы лишь переглянулись, молясь старым богам, чтобы нас посетило вдохновение или удача улыбнулась нам. Но ничего. Мы были брошены на произвол судьбы.

— Можем пойти ко мне, — посмотрел на меня Хети, напуганный, но храбрившийся.

Я был благодарен ему за благородное намерение, стоявшее за его предложением. Он хотел сказать, что его родные нас спрячут, но риск был слишком велик. Обнаружение преступников означает пытку и казнь для мужчин, увечье и рабство — для женщин. Я не стал бы подвергать их такой страшной участи, даже когда столько уже стояло на карте.

Возможно, я увидел мимолетную тень движения, возможно, только придумал, но внезапно бронзовый топор расколол среднюю панель двери. Топор застрял в ней, и я услышал ругань человека, пытавшегося вытащить свое оружие, и резкие команды его начальника. Мы взбирались по лестнице, когда раздался второй удар топором по двери. Когда мы оказались на крыше, я услышал тревожные крики на улице. Осторожно выглянув с крыши, я увидел, что внизу полно солдат: всю улицу обыскивали до зубов вооруженные стражники. Я узнал женщину с раздробленной ступней; она о чем-то горячо говорила со стражниками и жестикулировала, указывая на крышу, где мы с ней беседовали. Я не мог ее винить: ей нужно как-то выживать. Затем поднялся и опустился блеснувший на солнце топор, и дверь с треском и стуком поддалась.

Мы побежали по крышам, перепрыгивая через разделительные стены и обрывая веревки с бельем. Несколько старух наблюдали за нами, но не шевелились. Я следовал за Хети, который, как обычно, лучше чувствовал направление. Оглянувшись, я увидел, что на крышах уже полно бегущих за нами солдат.

— Разделяемся! — крикнул я Хети. Он остановился. — Где встретимся?

— Вы знаете где! — Он показал за реку. — После наступления темноты!