Страница 51 из 74
Я пробежал его биографию, не содержавшую ничего исключительного. Учился в обычных школах и в различных традиционных и дополнительных ведомствах, затем, вскоре после смерти Аменхотепа, как будто безоговорочно присоединился к Эхнатону и одним из первых переехал в новый город. Став главным советником Эхнатона по внутренней политике, он получил возможность защищать и увеличивать достояние своей семьи в пределах страны, я полагаю. Что ж, больше ему это не удастся. Теперь он мертв. Но есть ли тут что-нибудь, что помогло бы объяснить, почему его выбрали мишенью? По-видимому, убийство только что назначенного Верховного жреца Атона было поразительно мощным и метким ударом по фасаду власти Эхнатона. И время было выбрано безупречно. Кто от этого выгадывал? Я полагал, что его состояние в значительной степени отойдет в казну. Подобный мотив был у Рамоса: одним ударом он убрал своего главного противника. Но способ убийства Мериры не соответствовал этому предположению, Рамос действовал бы тоньше и тише и постарался бы, чтобы смерть не отразилась на нем столь явно. Кроме того, Нефертити сказала, что он никогда не действовал из мести. Нет, случившееся было задумано, чтобы продолжить и увеличить расшатывание власти самым эффективным и самым открытым из возможных способом.
Интеф волновался все больше и больше, прислушиваясь к кружившим шагам стражи. Не обращая на него внимания, я начал искать Хоремхеба. Хармос, музыкант, поэт, воспевавший Сененмут, посланник, приписка: «похоронен с лютней»; Хат, офицер кавалерии, осведомитель. Я торопливо перебирал папирусы: Хеднахт, Хеканефер, Хенхенет, писцы, супруги фараонов, казначеи, певцы, трубачи, жрецы, сборщики податей, растиратели благовоний и столоначальники, низшие и высшие, работавшие и предававшие, — пока не нашел его.
Подробности его жизни представляли интерес сами по себе. Родился в знатной семье из Дельты. Также известен под именем Паатонемхеб — по культу Атона. Интересно, что он сохранял оба имени и, следовательно, поддерживал связь и с прошлым, и с настоящим, позволяя в то же время, чтобы его знали под неатонским именем. Учился в военной школе Мемфиса. Окончил с отличием. Лучший в своем выпуске. Быстро прошел младшие военные звания, был командиром отряда и так далее и в возрасте двадцати пяти лет достиг звания заместителя командующего Северной армией. Походы в Нубию, Миттани, Ассирию. Женат на Мутноджмет, сестре Нефертити. Этот в высшей степени полезный политический союз привел его в самую сердцевину власти. Последнее повышение состоялось только что: командующий армией Обеих Земель. Он занял очень важное положение. Теперь он будет отчитываться непосредственно перед Рамосом, а возможно, и перед самим Эхнатоном. Я перевернул страницу, но следующая оказалась пустой, словно архивист знал — записей предстоит еще много.
Я перешел к Эйе. Почему-то обнаружил его рядом с Аутой, скульптором, мужеложцем… получившим заказ на резное изображение принцессы Бакетатон. Документы Эйе оказались интересными, так как содержали факты его рождения — сын двух самых влиятельных людей при дворе Аменхотепа III и брат Тии, — брака с Тэйе, «кормилицей царицы Нефертити», занимательно, а затем только эти слова на тонком листе папируса:
«Носитель опахала по правую руку фараона
Главный смотритель царских лошадей
Отец бога
Делатель правды».
Первые две должности были значительные, но не особо влиятельные. Показатели статуса. Но что означали третья и четвертая?
Я ломал голову над этими загадочными званиями, не обращая внимания на возраставшее волнение Интефа, и тут пачка документов вдруг выскользнула у меня из рук. Я попытался удержать их, но они упали и с шумом разлетелись по полу. Мы застыли. Мерная поступь прекратилась. Хети в тревоге жестикулировал из дальнего угла секции. Тогда-то я и заметил это: перо, выпорхнувшее из-под переплета с документами Эйе. Оно было золотое, очень тонкой работы, крупное и царственное — возможно, перо орла или сокола? Я поднял его и повертел в свете фонаря.
В этот момент послышались приближающиеся шаги стражи. Я положил перо в карман, мы поспешно собрали упавшие листы папируса и отступили подальше в темноту секции, задув крохотный огонек нашего фонаря. Только вот спрятаться было негде: полки секции закончились, упершись в стену. Мы затаились. На входе появились два стражника, высоко державшие фонари и вглядывавшиеся в темноту, где скрючились мы. Свет лишь чуть-чуть не достал до нас. По счастью, создатели библиотеки оставили значительный запас пустого пространства для будущих материалов. Мы как можно глубже забились в эти длинные горизонтальные ниши, словно длинные манускрипты.
Потом в просвете между полками я с ужасом увидел, что один листок остался на полу, как раз за световым пятном. По спине у меня побежали мурашки. Если стражники его увидят, то поймут, что здесь кто-то есть. Я услышал их приближающиеся шаги, увидел, что свет фонарей становится ярче. Теперь листок был ясно виден. На мгновение мне стало интересно, чья жизнь запечатлена на нем, а затем на него наступили. Настал момент абсолютной тишины. Я затаил дыхание. И тут же вдали раздался крик. Один из стражников сделал знак другому, который с подозрением поднял свой фонарь. Дальняя стена была теперь полностью освещена. Если он сделает еще два шага, то наверняка нас увидит. Но они повернулись и пошли прочь. Шаги их стали удаляться, а потом и вовсе стихли.
У Интефа был совсем больной вид. Он весь дрожал.
— Смена караула, — прошептал он. — У нас не больше минуты, чтобы выбраться отсюда.
Я поднял с пола листок и сунул его назад (не на то место, ради собственного удовольствия). Мы осторожно пробрались к началу секций. Ни следа стражи. Затем мне стукнуло в голову: хочу проверить сведения о себе. Я поманил за собой Хети.
— Идемте же, мы узнали то, ради чего приходили, — настойчиво проговорил он.
Но я оставил его слова без внимания и нашел секцию, обозначенную моим иероглифом. Рамесес, военный офицер, «смотри на “Хоремхеб”»; Рахотеп, царский писец; Рана, музыкант; Рамос, визирь, главный советник, родился в Атрибисе, мать Ипуиа… Где же сведения обо мне? Я снова проверил все документы. Моих не было. Почему? Внезапно я почувствовал себя несуществующим. Кому понадобилось изымать сведения ибо мне? И зачем? Нефертити говорила, что читала их. Возможно, они все еще у нее или лежат, вероятно, где-то в кабинете у Маху. Должно быть простое объяснение…
Хети потащил меня прочь, прижимая палец к губам. Мы тихо спустились по лестнице, потом снова услышали направлявшиеся в нашу сторону шаги — в коридоре, по которому мы шли ранее. Интеф запаниковал, загнал нас в маленький чулан и плотно прикрыл дверь. Мы с Хети обменялись внимательными взглядами, стараясь не дышать. Интеф стоял зажмурившись. Как только новая смена стражи прошла мимо, мы выскользнули из чулана и поспешили прочь из здания — через пустой и притихший теперь главный зал библиотеки, — пока не выбрались во внутренний двор. Поклонившись Интефу, из которого наше приключение, похоже, выпило все силы и чувства, мы с Хети накинули на головы покрывала и, пройдя мимо охраны, окунулись в шум и толчею улицы.
— И что мы с этого получили? — спросил Хети.
Я неприметно показал ему золотое перо.
— Я нашел его в документах Эйе. Оно было там спрятано. Что это значит, не знаю.
Я повертел красивую непонятную вещицу в угасающем свете дня.
32
После наступления темноты улицы преобразились благодаря внезапному притоку гостей города. Из-за этого он вдруг больше мне понравился. На улицах разворачивались импровизированные выступления факиров, танцоров, музыкантов и жонглеров; под яркими навесами из дешевой материи на любом свободном клочке земли были устроены временные харчевни и закусочные, освещаемые факелами и фонарями; галдел ночной рынок, где продавцы предлагали обезьянок и птиц, одежду и украшения, фрукты и специи, насыпанные как идеальные холмы разноцветной страны. Атмосфера была живой и шумной, мужчины и женщины со всей империи теснились, дожидаясь, пока их обслужат, или проталкивались сквозь толпу, чтобы поглазеть на представления. Разодетые в пух и прах сановники и знатные семьи направлялись на ужины, приемы и встречи, демонстрируя свою спесь и превосходство.