Страница 32 из 74
— Я слышал, что Мерира и Рамос друг друга не жалуют, — сказал я Пареннеферу.
— Ну, вы увидите, что Рамоса здесь нет. Для него это публичное оскорбление. Люди говорят, что Мериру возвысили, чтобы уравновесить широкое влияние Рамоса. Существуют ключевые сферы разногласий.
— Относительно чего?
— Контроль над финансами. Иностранная политика. А под этим скрывается другая борьба — за правление Великой державой в целом.
— Расскажите поподробнее.
— Не сейчас. Потом. Смотрите.
Паланкин Эхнатона остановился, его опустили на стойки у алтаря. Наступила полнейшая тишина. Казалось, утихомирились даже ласточки. Эхнатон и Меритатон поднялись к высокому алтарю. Фараон высоко вознес к солнцу наполненную чем-то чашу — можно было подумать, что светом, поскольку чеканный металл сверкал так, будто Эхнатон протягивал Атону чашу творения, чтобы тот отведал из нее. И все до единого последовали его примеру. Вверх потянулись тысячи и тысячи рук, чтобы получить дар света. Страна света, наш мир — свет.
— Света, света, света! — выкрикивали они.
Презираю эти крики, это глупое послушание; но меня поразило, насколько же умен Эхнатон. Он вывел бога на свет из темноты и тайны. Это была не какая-то таинственная фигура, скрытая в темном святилище и доступная лишь через посредство жрецов, но всеобъемлющий бог тепла и света, первичный огонь, без которого не смогла бы зародиться жизнь, мир, песни, зерно — ничто. Как и все остальные, я поднял руки, неохотно и, надеюсь, без этого идиотского выражения преданности, которое я с презрением наблюдал вокруг себя. Должен, однако, признаться, что во мне почти шевельнулась вера. Я увидел и почувствовал нечто отличное от того, во что меня учили верить на основании традиции. На мгновение я почувствовал, как будто тоже могу стать частью этой великой истории, этого безграничного чуда бога и слова, божественного существа, даровавшего нам жизнь.
Но я взял себя в руки. В конце концов, это великое существо, источник света и жизни, не нуждается в моем поклонении. И я видел более мрачные дела этого бога, не имеющие ничего общего с песнями, молитвами и стихами. И, рискну высказать еретическую мысль, он не нуждается и в поклонении всех этих людей, которые молитвенно подняли руки не потому, что верят в эту религию, а потому, что знают: чтобы выжить, надо делать это на виду у других. Нет. Существом, которому требовалось подобное поклонение, был странный человек, находившийся в самом центре этой церемонии, тот, кого я видел морщившимся от боли.
Некоторое время мы как безумцы стояли под слепящим светом полуденного солнца. В конце концов Эхнатон опустил чащу, и внезапно началось действо. Вперед выступили слуги с опахалами и навесами от солнца, а жрецы ввели быка, рога его были украшены разноцветными перьями, на шее висела цветочная гирлянда. Жрецы произнесли молитву, затем один из них вышел вперед с ножом. Спокойное животное даже не подозревало, что сейчас с ним произойдет. Сверкающий нож занесли высоко, а потом быстро опустили, пронзив крепкую белую шею быка, показав себя, по сути, мясниками. Фонтан алой крови хлынул на горячие камни и в чашу для жертвоприношений. Животное скорее встревожилось, чем поразилось. Затем, с ревом и жалобным вздохом, бык поскользнулся на собственной крови и опавших лепестках, дернулся и повалился замертво. Жрецы проворно приступили к работе. То, что несколько минут назад было живым существом, разделали на части и понесли на жертвенные столы. Кровь и цветы — лакомства богов. Я подумал о Тженри и его изуродованных останках.
Тут же заиграла музыка, появились танцовщицы. В своих накидках и льняных одеяниях они двигались взад-вперед, потрясая систрами и грудями, а группа слепых певцов и арфистов, предусмотрительно отвернувшись от Владыки, била по земле ладонями, поддерживая ритм. Незрячие лица этих людей — старых и лысых, со складками жира на уютных животиках — находились во власти музыки. Увы, на мой слух, эти достойные господа выли как стая старательных, но лишенных слуха псов.
Затем в сопровождении трех подчиненных и трех жрецов вперед вышел Мерира и медленно поднялся по ступенькам, где, все так же молитвенно воздев руки и блестя на солнце ожерельями, опустился на колени у ног Эхнатона. Тот наклонился и надел ему на шею еще одно ожерелье, более красивое и массивное, чем другие. Мерира оставался в этой позе, пока Эхнатон говорил.
— Я, Владыка Обеих Земель, жалую Распорядителю сокровищницы, Верховному жрецу Атона в храме Ахетатона золото на шею и на ноги за его повиновение Дому фараона. Я, живущий Правдою Владыка Обеих Земель, говорю: я делаю тебя, Мерира, Верховным жрецом Атона в храме Атона в Ахетатоне. И я говорю: мой слуга, слышащий Учение, сердце мое удовлетворено тобою, и ты насладишься дарами фараона в храме Атона.
Снова тишина. Ответное слово взял Мерира.
— Да живет, да здравствует, да благоденствует великий сын Атона. Да живет он вечно и вековечно! Да будут изобильны дары Атона, радуя сердце его, живого и великого Атона, повелителя жизненного пути, повелителя небес, повелителя земли, в храме Атона в Ахетатоне.
За ним менее пышные речи держали другие, менее значительные персоны. В итоге у Пареннефера сделался скучающий и распаренный вид, хотя ему, похоже, подобные мероприятия нравятся. Словно прочитав мои мысли, он наклонился ко мне и прошептал:
— Церемонии — слава любой цивилизации, но когда же кончится эта?
В конце концов она закончилась. Зной был ужасающий, особенно страдали немолодые люди. Я окинул взглядом ряды — большинство присутствующих украдкой вытирали потные лбы или старались вжаться в любую доступную тень. Некоторые покачивались, почти теряя сознание, других поддерживали слуги. А затем я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на затылке. Пара топазовых глаз сверкнула из тени напротив меня. Эти коротко остриженные седые волосы. Красивое сияющее золото на плечах. Маху. При виде меня выражение его лица ничуть не изменилось.
Пареннефер, умный Пареннефер, заметил мою реакцию. И немедленно увидел ее причину. Притворившись, что дает благочестивые пояснения, он прошептал:
— Что между вами происходит?
— Ну, он бы предпочел мое отсутствие моему присутствию, любыми возможными средствами.
— Он, знаете ли, весьма могущественный человек. Лучше его не раздражать.
— Похоже, я вывожу его из себя одним своим присутствием здесь.
На это Пареннефер, умный Пареннефер, не нашелся что ответить.
Церемония завершилась. Ахетатон и Меритатон в обратном порядке проследовали по храмовому двору, под колоннадой и по мосту. Все шли за ними. Это было нескончаемо. Маху находился впереди меня, занимая положенное ему место сразу за Эхнатоном. Я не сводил глаз с его отливавших металлом волос, могучих плеч и спины. Я знал, что он начеку, готов к любой неожиданности, его взгляд, привычно ведя наблюдение, безостановочно скользил по толпе и высоким стенам. И я уверен, что глаза у него были и на затылке.
Мы замедлили шаги, позволив большой толпе обогнать нас. Уборщики уже пытались навести чистоту после жертвоприношения и прибить сноровисто разбрызгиваемой горстями водой слой потревоженной пыли, дабы она неподобающим образом не выпачкала отставших сановников.
— Что вы делаете дальше? — спросил Пареннефер.
— До захода солнца у меня беседа с царицей-матерью и царскими детьми.
— О, в самом деле? — Он странно притих.
— О чем вы хотите умолчать?
— Ничего. Э… будьте с ней очень осторожны. — Наклонившись поближе и отвернувшись от толпы, он прошептал, как актер в комедии: — Она сущее чудовище. — Он улыбнулся, довольный, что нашел в себе мужество нарушить правила приличия. Я увидел, как кивнул Хети, словно подтверждая: «Я же вам говорил». — Но разумеется, позднее вы должны пойти на прием, — добавил Пареннефер.
Я тупо уставился на него.
— Ну как же, праздник на вилле у Мериры. Вход только по приглашениям. Я подумал, вам захочется там побывать.
Знакомство с новыми влиятельными лицами представлялось важным, но сначала мне нужно было умыться и подготовиться к предстоящей беседе. Пареннефер предложил нам воспользоваться его домом, расположенным поблизости, и я согласился, радуясь возможности остаться под защитным покровом его влияния. Маху исчез, но у меня было такое чувство, будто он видит сквозь стены. Желания возвращаться в свою голую комнатку у меня не было.