Страница 22 из 74
— Сколько строится гробниц?
— Не знаю. Думаю, много. Люди, которые могут себе это позволить, вкладывают большие деньги.
— Значит, они считают, что это стоит вложений? Они, видимо, думают, что останутся здесь и будут там похоронены?
— Да, но еще нужно, чтобы все видели, что они так считают.
Вот они, заботы богатых. Эта одержимость мечтой о загробной жизни иногда кажется мне смехотворной. Как уходят с полей воды разлива, мы все исчезнем в великом свете солнца, ничего после себя не оставив, кроме наших детей. И они, в свою очередь, исчезнут из жизни. Я знаю, каким циничным кажусь, когда так рассуждаю. Смерть Тженри настроила меня на столь мрачный лад. Я вспомнил строчки из старого стихотворения:
Час отдыха еще не наступил, и нам нужно было скоротать немного времени, прежде чем рабочие вернутся в поселок к полуденной трапезе. Напряжение от смерти Тженри никак не отпускало меня, и я, зная, что единственным лекарством будет действие, решил осмотреть пограничные камни вдоль восточной границы города.
Хети энтузиазма не проявил.
— Вам не кажется, что для подъема туда слишком жарко?
Я пропустил его слова мимо ушей, взял поводья, и мы тронулись. Хети держал навес над моей головой. Проехав минут пятнадцать по ставшей теперь неровной дороге, мы вышли из повозки и зашагали по безотрадной земле, пока наконец не вскарабкались на какой-то утес и не очутились у подножия огромного нового пограничного камня, отколотого от естественной скалы. По сторонам от него стояли фигуры Эхнатона и Нефертити, вглядывавшихся в свои новые земли. Пот лил с меня ручьями, туника прилипла к спине. Мы попили прохладной воды из фляжки Хети, которую тот предусмотрительно захватил с собой. Затем я принялся исследовать надпись, медленно зачитывая ее вслух:
— «Ахетатон во всей своей полноте принадлежит отцу моему Атону, дарующему жизнь постоянно и вечно — холмам, горным землям, болотам, новым землям, водоемам, цветущим землям, полям, водам, селениям, берегам, людям, стадам, рощам и всему, что отец мой Атон вызывает к жизни постоянно и вечно».
— Тут почти обо всем сказано, — заметил Хети, разглядывая окрестности с нашей новой, выигрышной позиции.
Сидя под скудной тенью, мы обозревали широкую плоскую равнину. Вдалеке мы едва различали реку, блестевшую среди деревьев, и лежавший на ее пышно зеленеющих берегах город, белый и сухой от жара. Он казался видением, миражом. Храмовые полотнища безжизненно свисали в полуденном безветрии. Новые поля — ячменя, пшеницы, овощей — желто-зеленой мозаикой вторгались в серовато-черную плодородную землю. По ту сторону реки, за возделанными полями западного берега, блестели слепящие призраки Красной земли. Я заслонил от солнца глаза, но различать там было нечего.
— Нравится тебе здесь? — спросил я Хети.
Он обвел взглядом пейзаж.
— Мне повезло. У меня хорошая должность. Мы чувствуем себя достаточно уверенно. Заботимся друг о друге. И кусок земли купили.
— У тебя большая семья?
— Я женат. Мы живем с моим отцом и его родителями.
— Но детей еще нет?
— Мы стараемся. Но пока… — Он умолк. — Мне нужен сын. Если я не сумею родить сына, мы не сможем продолжить связь нашей семьи с Маху и полицией. Для нас это единственный способ выжить. Моя жена верит в чары и колдовство. Она ходит к какому-то знахарю, который уверяет ее, будто бурда из цветочного отвара и помета летучей мыши в сочетании с полной луной и несколькими жертвами обеспечит нам сына. Она даже говорит, что все дело во мне. — Он нахмурился и покачал головой. — Маху предложил порекомендовать нас придворному врачу, человеку, который действительно в таких вещах разбирается. Но мы побоялись оказаться в долгу.
Я решил на равных поддержать этот неожиданно откровенный разговор.
— У меня три девочки. Танеферт, моя жена, просто с ума сходила перед рождением Сехмет. Мы так нервничали, переживали из-за каждого знака. Она не особо суеверная, но однажды ночью я обнаружил, что она мочится в два сосуда — один с пшеницей, другой с ячменем. Я спросил ее, что она делает, и жена сказала: «Хочу посмотреть, где появятся всходы, и тогда мы узнаем, мальчик у нас будет или девочка». Толком там ничего не выросло, хотя она клялась, что ячмень выше, поэтому мы ожидали мальчика. А затем на свет появилась Сехмет, вопящая, красивая — такая, как есть.
Я услышал крик. У подножия скалы стояли и смотрели на нас два молодых стража. Мы осторожно спустились. Оба были молоды, лет, может, по семнадцати, оба явно умирали со скуки. Целый день ничего не делать, кроме как швырять камни, думать о плотских утехах и ждать окончания бесконечной смены. И так изо дня в день.
— Что вы там делаете?
Я показал им свои документы. Они, прищурившись, уставились на них. Неграмотные.
— Мы из полиции, — сказал Хети.
Парни тут же попятились. Следом за ними мы доехали до их крохотной хижины, где они сидели или спали на тростниковой циновке. Лачуга явно не соответствовала величественным притязаниям, запечатленным на пограничном камне. Стражники прислонили к двери свое оружие — два грубых копья. Внутри стоял бочонок с водой, кувшин масла, на полке лежала горка луковиц и начатый, но свежий каравай ячменного хлеба.
Они спросили, откуда я. Когда я ответил, что из Фив, один из них сказал:
— Когда-нибудь я туда уеду. Попытаю счастья. Я слышал, что там здорово. Все время что-то происходит. Приемы. Праздники. Много работы. Ночная жизнь…
Второй неуверенно переминался с ноги на ногу, избегая нашего взгляда.
— Мы все равно уедем. Все, что угодно, лишь бы выбраться из этой жалкой дыры. — Более тихого паренька встревожила прямота товарища. А тот, расхрабрившись, продолжал: — Мы собираемся вступить в новую армию.
Это было для меня новостью. В какую новую армию?
— Есть только одна армия, — осторожно произнес я. — Армия фараона.
— Один человек собирает войско. Он на все смотрит по-другому. Собирается кое-что предпринять.
— И как зовут этого нового человека?
— Хоремхеб, — ответил он с уважением и даже с ноткой благоговения.
Тут со следующего пограничного поста донесся слабый крик, парни подняли руки в знак приветствия и отозвались. Коротко попрощавшись, мы оставили их там и поехали назад, в поселок.
— Ты слышал об этом Хоремхебе? — спросил я Хети.
Он пожал плечами:
— Большие перемены открыли много новых путей к власти для людей из семей, не принадлежащих к высшим кругам. Я слышал это имя, он женат на сестре царицы.
А вот и еще одна новость. Военный, вошедший в семью фараона через брак по расчету.
— Значит, он должен присутствовать на Празднестве?
— Обязательно.
Я думал над всем этим, пока мы тарахтели по битому камню.
— А где сестра царицы?
— Понятия не имею. Говорят, она немного странная.
— Что ты имеешь в виду?
— Я слышал, что однажды она целый год плакала. И она редко разговаривает.
— Но он все равно на ней женился.
Хети снова пожал плечами. Похоже, это был его обычный ответ на устройство мира.
В противоположность продуманности и грандиозности центральной части города поселок ремесленников был гол, функционален и выстроен наспех. За толстой кирпичной стеной, окружавшей поселок, среди свинарников, конюшен и отхожих мест, стояло несколько грубых алтарей и маленьких святилищ; жизнь шла и в них — здесь кормили животных, а женщины пекли в печах хлеб.
Мы с Хети въехали через ворота. Дома казались более или менее одинаковыми: небольшой передний дворик перед каждым жилищем, забитый домашними животными и емкостями для хранения продуктов, за двором находилась просторная центральная комната с высокими стенами, сзади к ней примыкали комнаты поменьше. Архитекторы этих скучных халуп забыли о лестницах на крышу, поэтому обитателям самим пришлось строить шаткие зигзагообразные наружные лестницы из старых деревянных обломков, собирая их где только можно. Как и в Фивах, крыши были жизненно важной частью дома. На них вызревал на подпорках виноград и сушились на солнце фрукты и овощи.