Время людей

Марлена бережно извлекла из шкатулки аккуратно сложенное полотно. На ощупь оно оказалось нежным и бархатистым, оставляющим на подушечках пальцев след, похожий на невесомую пудру. Легонько встряхнув шаль, Марлена набросила её на обнажённые плечи, укуталась, будто не в полотно, а в саму заботу Велдона. Вокруг лица закружились сверкающие пылинки...

А потом Марлену обожгло.

Резко, остро - тысяча обточенных граней, сдирающих кожу. До самых костей, до дыхательных путей. Марлена не могла вдохнуть, воздух стал горячее углей. Плечи, горло будто ободрали до мяса и растёрли грубым волосом. И с лицом, что-то с её лицом... Она заорала, завыла, голосом, который не узнала. А потом и он оборвался. Кричать - слишком больно.

Марлена принялась тереть руками лицо, но стало хуже, а пальцы будто сами драли кожу ногтями. Кто-нибудь, кто-нибудь... Она не слышала своего шёпота, только бессильный хрип. Значит, никто...

Шаги. Сначала далёкие, а потом близкие и частые. Марлена разлепила веки и застонала. Не он, только не он... Ей показалось, что в руках Грира нож. Что сейчас этим ножом брат её прирежет. И пусть, пусть уже. Терпеть - тоже слишком больно.

Грир метнулся куда-то в сторону, закрывая лицо рукавом - у него не было никакого ножа. Через миг Марлену снова обожгло, но уже ледяным. Мокрым, холодным... Благословенно холодным. В лёгких всё ещё нестерпимо горело, но ей больше не казалось, что она расползается на части. Грир содрал с неё шаль, сдавленно вскрикнув, когда край отравленного полотна скользнул по коже. Потом он нёс Марлену куда-то, снова омывал водой, уходил сам, а, возвращаясь, чем-то смазывал кожу. Он говорил что-то о спорах баранца, о том, какой Велдон ублюдок, и что его дорогая сестра обязательно поправится. Марлена чувствовала своими лёгкими, изодранными ядом, что не поправится. Но за обещание выздоровления, данное Гриром с отчаянной любовью, она хотела испытать к брату благодарность.

- Я перестала ненавидеть тебя, - солгала она.

Но даже этого оказалось достаточно, чтобы последние минуты Марлены стали важными хотя бы для одного человека.

Ласка так подвела его, так подвела! Вот почему Грир - человек, а она - лишь пет. Недалёкий, рождённый лишь слушать и исполнять распоряжения хозяина. Сама она могла придумать только самоубийственную и бесполезную глупость. И то, что она выжила, всего-навсего ошибка, насмешка. Такая она Гриру уж точно не нужна, разве что он будет так добр к ней, что примет в качестве пищи. Ласка была готова и на это, но всё же содрогнулась: стать, как веган, даже хуже - то, чего она страшилась больше всего.

Ненужная, ненужная, ненужная... И почему Грир не разъярился, увидев её? Будто даже испытал облегчение. Ласка застыла перед ним, преисполненная униженного стыда, изуродованная и жалкая, а он сказал, что это хорошо. "То, что нужно", - вот, как он сказал.

Нужно для чего? Ласка, конечно же, не спросила. Послушно подавала ему увечные руки, чтобы он мог их перевязать. Грир наложил повязки и на горло, и на нижнюю часть лица. Сам! Не прося никого, собственными руками! Ласка едва постанывала от боли и радости.

Боль - это любовь.

Дальше было совсем странно: Грир велел ей надеть платье своей сестры. Ласка затравленно глянула на хозяина, она боялась вещей Марлены ничуть не меньше, чем её саму.

- Надень, - настойчиво повторил он, а потом добавил неожиданно мягко: - Не бойся ничего.

И тогда она без страха приняла одежду, как приняла бы поток расплавленного железа или нож под левую грудь. Как приняла бы всё, что угодно - не боясь. Потому что Грир так сказал.

Ласка едва держалась на ногах, когда хозяин, наконец, остался доволен её видом и снова куда-то повёл. Ей хотелось попросить немного отдыха, но она не смела. После того, как Ласка подвела Грира, а он не отрёкся от неё, она готова была идти, ползти за ним так долго, как он велит.

- Мама, я привёл Марлену.

Ивон казалась едва живой и, как только увидела Ласку в одеждах дочери, безвольно осела в кресло. Потом она распрямилась, глубоко вдохнула и очень долго смотрела в разноцветные Ласкины глаза. Та совсем-совсем ничего не понимала, мать ведь не могла не узнать свою дочь. Даже во всех этих повязках, в уродующих кожу нарывах. Хоть бы даже по глазам! Но Ивон кивнула, будто перед ней и правда стояла настоящая Марлена.

- К сожалению, - нарочито спокойно произнёс Грир, - нам придётся уведомить всех, что из-за полученных травм моя сестра больше не может говорить...

Ласка не возразила. Если Грир хочет, с этого момента она станет немой.

- И видеть, - чуть слышно добавила его мать.

А потом Ивон завязала Ласке глаза широкой кожаной лентой.

Носить одежды Марлены в каверне - совсем не то же самое, что войти в её наряде в зал триумвирата, и всё же Ласке пришлось. Перебарывая стылый ужас, гоня мысли о том, что сейчас кто-то из толпы ткнёт в неё пальцем и заорёт, что она мерзкая зарвавшаяся петка. Хорошо, что ей пришлось изображать слепую - слепой позволено медлить и спотыкаться, никто и не подумает, что от страха.

На самом деле Ласка почти всё видела - к торжеству для неё приготовили плетённую из волос повязку, сквозь кружево которой можно было разглядеть если и не всё, то многое. Главное. Как Грира приглашают за стол триумвираторов, на то место, где ещё недавно восседал труп его отца, как вручают символы власти: серебряный обруч с тремя зубцами, золотую чашу и стальной кинжал. Мудрость, щедрость и силу. Грир принял их как должное, и никто-никто бы не сказал, что этого мужчину что-то тревожит или угрожает его власти. Знала только Ласка. Знала, боялась, но совершенно ничего не могла сделать, вернее могла, но уже всё испортила.

- Речь триумвиратора! - громогласно объявили, и слова в мгновение подхватила толпа. - Речь триумвиратора!

Грир поднялся, обвёл глазами людей, Ласке показалось, что на неё он смотрел на секунду дольше других, и его взгляд остановился на тех, кто сидел за столом Сильных людей.

- Прежде, чем я произнесу благодарности и обещания, - говорил он, - я буду обвинять. Я обвиняю Велдона из дома Сильных людей в том, что он, желая навредить мне, обманом женился на моей сестре, а потом пытался её убить. Марлену из дома Смелых людей спасла моя питомица Ласка, пожертвовав собой. Я потерял имущество и едва не потерял сестру. К счастью, она выжила и способна подтвердить, что именно Велдон вручил ей отравленный подарок, но никто не вернёт ей голос, зрение и прежнюю красоту. За покушение на Марлену из дома Смелых людей, а также за попытку причинить вред избранному триумвиратору я требую для Велдона из дома Сильных людей строжайшего наказания.

Сквозь повязку Ласка следила за тем, как меняется улыбка на лице Велдона - из лукавой и беззаботной становится злорадной и торжествующей. Ласке вспомнилось, как она мечтала принадлежать ему, этому красивому и доброму человеку. Он всё ещё казался ей красивым, но теперь она точно знала, что Велдон не добрый. Как и Грир. Но Ласка принадлежит Гриру и любит его всем сердцем.

- Как кстати... - Велдон тоже поднялся со своего места и упёр кулаки в столешницу. - Почтенные люди, у меня тоже есть, в чём обвинить новоизбранного триумвиратора. Он кое-что скрыл от вас, и теперь за одним столом с людьми сидит животное.

Собравшиеся зашумели, а Ласка готова была сорваться и бежать, бежать, бежать. Она осталась на месте только потому, что ноги стали такими же каменными, как стул под ней. Сейчас с неё сдерут одежду и вышвырнут, а потом...

- Грир из дома Смелых людей - ублюдок-полукровка, и я могу это доказать

Ласка так и не успела испытать облегчения, всё оказалось ещё хуже. В зал втолкнули петку, и Ласка тут же её узнала. Велдон же торжественно продолжал:

- Знакомьтесь, почтенная родительница нашего нового правителя. Расскажи, как ты подменила законного наследника своим выродком.

Петка вжала голову в плечи, сгорбилась, будто ждала жгучий удар - ещё один после множества других. Ласка хорошо знала этот жест.