Страница 2 из 10
В станице наметилось оживление. По улицам, то в одну сторону, то в другую, поскакали вестовые. У калиток стали собираться казаки и казачки, обсуждая, что за причина неурочного приезда оказии. Всех интересовал вопрос: кто же в ней едет? А потому, если взрослые, стоя в сторонке, наблюдали за происходящим у правления, то ребятня теснилась уже под самыми окнами атаманской канцелярии. Здесь в просторной комнате находился сам атаман Федор Иванович Кульбака, писарь Илья Олифиренко и несколько стариков-станичников. Писарь часто поглядывал в окно и сообщал атаману, что делается за двором. Атаман вел мирную беседу со стариками.
– Что-то оказия нынче не в срок? – спрашивали казаки один у другого.
– Да там, говорят, не оказия, а небольшой отряд, наши их уже встретили, – сообщил атаман.
– К чему бы это? – спросил писарь.
– Наверное, депеша[2], а может, еще что, – ответил спокойно атаман.
Вдали улицы показалась крытая коляска в сопровождении двух десятков казаков.
– Едут! – объявил писарь, выглянув очередной раз в окно.
Все насторожились. Разговор прекратился.
– Сейчас узнаем, что за причина, – сказал атаман и вышел из комнаты. В это время коляска остановилась у крыльца и из нее вышли двое офицеров. Младший, лет двадцати пяти, окинув взглядом вышедших и определив старшего, улыбаясь сказал:
– Здравствуйте, господа! Разрешите представиться: ротмистр Говорков – адъютант его превосходительства князя Воронцова. Генерал заночует в Екатериноградской, а завтра будет проезжать здесь. Примите соответствующие меры, – и он передал атаману запечатанный пакет.
Его открытое веселое лицо, любезность и простота обхождения понравились казакам.
– Разрешите представить моего спутника. Это офицер Его Величества Конвоя, – и он назвал фамилию, – знакомьтесь. Он везет списки отобранных им казаков в Конвой, наказному атаману.
Казачий офицер тоже понравился и атаману, и вышедшим с ним старикам. Лицо его было ни молодым, ни старым. Это было лицо много повидавшего в жизни, решительного и доброго человека. Оно не отображало ни жестокости, ни властолюбия, ни стремления полюбоваться собою или тем более намеренной иронией отнестись к встречавшим. Копна густых волос с редкими проблесками седины возвышалась над высоким лбом, еще совершенно свободным от морщин и складок. Серые с синевой глаза смотрели пытливо и прямо, губы были поджаты, отчего все лицо казалось несколько строгим.
Атаман пригласил всех в дом, где уже готовилось угощение.
– А это с дороги, – подал он гостям по бокалу вина.
– Не откажусь, – просто ответил адъютант. – О кавказском вине мне уже известно. – И он, не отрываясь, выпил весь бокал. Выпил и его спутник. После этого атаман объявил:
– Прошу за стол.
– Разрешите, я распоряжусь казакам, – обратился адъютант к атаману и, сделав необходимые распоряжения, вернулся в дом.
А казачата в это время все ближе теснились к дому, чтобы увидеть происходящее и услышать, о чем будут разговаривать в атаманском доме.
– Брысь отседова, – отгоняли их незлобно казаки-охранники, стоявшие у крыльца. Но те и не думали уходить.
– А кто это приехал? – спрашивали они.
– Кто кто? – дома батько расскажет, марш по домам.
А прибывшие с депешей казаки рассказывали на улице, что и в Георгиевск, и в Екатериноградскую прибывают офицеры-интенданты. Говорят, будут заготавливать сено, лошадей, сбрую. В связи с чем это, никто не знал, хотя понимали, что это неспроста. Вскоре по станице разнеслось, что завтра здесь будет проезжать наместник Кавказа князь Воронцов.
Михаил Семенович Воронцов был генералом Отечественной войны 1812 года. Это его гренадерская дивизия подверглась интенсивной атаке французов у Бородино. Гренадеры Воронцова ударяли в штыки, опрокидывая наступающие колонны. Воронцов сам водил их в эти кровавые схватки и возвращался с ними на место, не выпуская шпаги из рук и не переставая улыбаться. Атаками командовал сам Даву. При втором или третьем натиске французам удалось было вскочить в левую флешь. Но это был только момент. Сверкнули штыки. Лошадь Даву грянулась оземь, и маршала вынесли из свалки на плаще. Французы откатились. Потом замелькали другие генералы – Компан, Дессе, Ранн. Они сменяли друг друга, обливаясь кровью. Наконец, унесли Ранна, высокого и черного, нещадно ругавшего свою двадцать вторую рану. Воронцов огляделся. Боже, как мало осталось у него гренадеров. Сердце его сжалось. Между тем огромные французские колонны катились на них, как морской прибой. Свинцовый вихрь вырвался из волн атаки и ударил по флешам. Ряды воронцовских гренадеров еще более поредели. Солдаты дрогнули и, сбиваясь тесными кучками, пошли в отход. Воронцов крикнул остаткам какого-то батальона, еще державшего строй и равнение:
– За мной! В штыки! Смотрите, братцы, как умирают генералы!
Удар в бедро опрокинул его наземь. Он хотел взмахнуть шпагой, но клинок лязгнул под картечной пулей, и половины его как не бывало. Однако рука Воронцова не выпустила куска изуродованной стали даже и тогда, когда солдаты усадили его на скрещенные ложа четырех ружей и бегом потащили с флешей. Даже когда его поднесли к Багратиону, он все еще сжимал этот обломок в опущенной книзу руке. Бледное лицо его было обрызгано кровью, но он улыбался.
– Куда угораздило тебя, душа-граф? – спросил Багратион.
– В ляжку, ваше сиятельство.
– А дивизия твоя?
Воронцов показал сломанной шпагой на землю.
В 1815–1818 гг. Воронцов командовал русским оккупационным корпусом во Франции. Был близок к деятелям преддекабристских организаций. В 1820 г. вместе с Н. И. Тургеневым пытался основать дворянское общество для постепенного освобождения крестьян. В 1828—44 гг. он был новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. В 1844 г. назначен наместником на Кавказе и главнокомандующим отдельным кавказским корпусом. Несмотря на то, что Воронцов был угодливым царедворцем и тщеславным карьеристом, ум, образование, известный либерализм выделяли его из рядов царских администраторов.
Но вернемся в станицу. Как только стало известно о приезде наместника, стали передаваться разные толки. Одни говорили, что он едет в Тифлис в связи с какими-то событиями, другие – что он едет сдавать дела. И хотя простому казачьему населению было все равно, по какому поводу едет Воронцов, любопытство брало верх.
На следующий день станица встречала кортеж князя Воронцова. Казаки поднесли наместнику хлеб-соль на серебряном блюде, в церкви Михаила Архистратига был отслужен молебен, где церковный хор с упоением пел «Спаси, Господи, люди твоя» и «Многая лета». А на выходе из церкви выстроенные как на строевом смотре казаки исполнили свою любимую:
Каждый в это время думал о своем. О своем думал и Воронцов. Он ехал, чтобы подготовить вверенные ему войска и область к возможной войне. Генерал знал, что царь и двор не простят ему, если он по усталости или еще по каким причинам не сделает срочных распоряжений, как здесь, на Северном Кавказе, так и в Тифлисе. И не дай Бог сделать какую-либо ошибку в своих действиях. Там ошибок не любят…
– Что я имею здесь на случай войны? – промелькнуло в голове. Конечно, сил было явно недостаточно. Но этот бодрый, самоуверенный настрой казаков, а затем беседа с казачьим старшиной на время вернули его в прошлое.
Вспомнил Воронцов весну 1845 года, когда он прибыл на Кавказ командующим отдельным кавказским корпусом и наместником на Кавказе. Вовсю шла Кавказская война. Тогда он застал уже конец приготовлений второй экспедиции в Дарго, укрепленную резиденцию Шамиля. Первая экспедиция, предпринятая в 1842 г. генералом Граббе, была направлена от Герзель-аула по долине реки Аксай через непроходимые леса Ичкерии и потерпела полную неудачу. Новая экспедиция предложена была по другому направлению: в обход через Андийский хребет.
2
Депеша – сообщение.