Тёмный Легендариум

Каждая несла на себе особые украшения и знаки. Здесь располагались крохотные святилища нескольких второстепенных божеств, чтобы солдаты и прислуга могли воздать им почести, если вдруг понадобится. Алтарь Хррага, одного из божеств ящеров, тоже имелся. Обени осторожно, словно вор, отворил дверь. Единственная лампадка плескала огоньком света над жертвенным камнем. Окна отсутствовали, однако – удивительное дело – сверху отвесно вниз падало несколько световых столбов. Так работала система простейших магических линз, собиравшая и усиливавшая даже слабый утренний свет.

За жертвенником прямо из стены выступала фигура Хррага – двух метров высотой, вытесанная грубо, почти топорно, она не сильно поражала воображение. Хрраг почти не отличался от мужчин своего племени – разве что четырьмя руками вместо двух. В каждой из них он держал какой-то предмет, однако их назначение оставалось для Обени загадкой.

Обени замялся. Он раздумывал, опускаться на колени или нет, но решил, что это лишнее. Согласно Высшего эдикта Эпигона, боги слышали любые молитвы. Обени приготовился и набрал в грудь воздуха, чтобы произнести первые заготовленные слова молитвы. Однако дело не шло. Незнакомое чувство раскаянья и стыда сдавило грудь. За всю свою жизнь Обени не приходилось вступать в борьбу с самим собой. Сюда он пришёл помолиться за Рагнара, зная, как ящер почитал Хррага. Он также понимал, что был несправедлив в своих суждениях о попутчике. Дела Рагнара говорили за него, и любая ложь, даже если и имела место, то выглядела нелепым пустяком. И несправедливые суждения также требовали молитвы Обени. Всё казалось простым. Так отчего же первые слова молитвы никак не хотели выходить из его груди?

Возможно, потому, что надо молиться о другом? Словно всё их маленькое путешествие намекало Обени на что-то важное, связанное с Рагнаром, ускользающе важное! И какая-то частичка души мужчины кричала ему, что заготовленных им простых слов недостаточно! И в эти отпущенные ему мгновения он ещё может – да, может! – что-то сделать! Раскаяться искренне и заслужить прощение. Но делать надо быстро, истово, изо всех возможных сил. И тогда получится изменить. Что изменить – непонятно, что-то важное, древнее, горькое. Что-то, или, скорее, кто-то внутри него давал ему шанс. Утренний сумрак застыл, ожидая решения.

Обени тяжело вздохнул, заталкивая голос поглубже.

– Хрраг, – начал он заготовленную краткую речь, – молю тебя: упокой с миром на Сером острове твоего последователя Рагнара и…

– Заканчивай уже! Придурок… – раздалось откуда-то сбоку злое и разочарованное. Обени повернул голову.

Они все были здесь. Четырёхрукий Хрраг, и Элрик с пастушеским посохом, и Арфист с луком из лунного света, и сам Фьякан в полном боевом доспехе, тёмном, как непроглядная ночь. А перед ними, чуть в стороне, опираясь на жертвенный камень и как-то устало усмехаясь, стоял Рагнар. Обени только тупо подумал, что с ним что-то не так. Секунду спустя он понял – не хватало мешка за спиной.

Когда Элрик заговорил вновь, лесничий понял, что первые слова были его:

– Нет, ладно остальные. Но этот! Этот. Редкостный…

– Прежде чем мы приступим… – вдруг сказал в наступившей тишине Рагнар и, остановившись, взглянул на богов. Боги молчали. В голосе ящера появилось нечто новое. Или исчезло? Обени не успел понять.

– Прежде чем мы приступим, я хотел бы тебе рассказать свою историю. У меня не было жены и детей, но я часто мечтал о них в течение моей не очень длинной жизни. Теперь ты припоминаешь меня, господин начальник стражи? Мальчишку, которого ты сдал сыщикам.

Да, теперь память услужливо раскрыла перед Обени свои глубины. Он вспомнил.

– Да, похоже, что да. Не скажу, что именно с тебя начались все мои беды, но сдал на каторгу меня именно ты. Тогда я не понимал, но, сидя на Сером острове и болтая ногами в облаках, я понял. Ты мог этого не делать. Мой отец – Рагнар, настоящий Рагнар, оказался в должниках у королевского банка, но вовсе не по своей воле. Ему пришлось взять на себя долги в результате махинаций начальника порта. Если бы они вскрылись, то многим рабочим-ящерам пришлось бы искать новое место. Отец взял на себя долги с условием, что будет выплачивать их в течение десяти лет. Он был нашим старшиной здесь, в Грундоле. Его многие знали и уважали – как он думал. Но когда дошло дело до помощи, отказали все. Все, как один. Все двери закрылись перед ним. Он продал и заложил всё, что мог, и выкупил лицензию рудознатца. А затем отправился искать счастья в горах. Там и сгинул. Потом мы с ним долго говорили – на Серых островах.

Мать заболела и отправилась к Хррагу. Правда, Хрраг? – язвительно бросил Рагнар. – Молчит. Они, знаешь ли, часто молчат. Гораздо чаще, чем говорят. Так о чём я? Ах, да. Ты сдал меня сыщикам, те – суду, а суд – рудному конвою.

Голос Рагнара постепенно наполнялся бешенством. Его когти вдавились глубоко в каменный постамент, кроша его в пыль.

– По дороге со мной случилось несколько интересных приключений. С участием некоего барда-сильфа, трактирщика, крестьянина-дворфина и эльфа. Ну и тебя, разумеется. Потом я пять лет работал на рудниках. А потом я умер.

Рагнар прекратил говорить. Он словно ждал, что Обени что-то скажет. Но лесничий вдруг с роковой ясностью понял, что говорить что-либо уже поздно.

– Вроде бы короткая история, – продолжил Рагнар. – Так как же я оказался здесь? Я сидел на Сером острове, постепенно впадая в отупение, теряя себя. Вернее, теряя смысл. В противовес остальным. Я ходил между своих родичей, от отца к деду, от деда – к его деду. И всё не мог успокоиться. Наконец, Хррагу это надоело, и он поинтересовался – чего мне не сидится? Я возьми и скажи – мол, как-то обидно, несправедливо вышло. Ты же читал Великий эдикт, да, лесничий? Боги всё могут узнать, но не всё знают. Хрраг поразузнавал насчёт меня и согласился, что вышло паскудно. А после этого и говорит: давай я тебя верну назад. Повзрослее станешь, покрепче. Поживёшь нормально, как хотел – семья, детишки. Возможно, даже эльфийка, в конце концов.

Представляешь, Обени, как заманчиво! Только я сказал, мой дорогой лесничий, что есть у меня совсем другое желание. Вцепиться вам в глотки, вырвать их, а потом сожрать вас с потрохами. И распотрошить в этом поганом городишке всех, кто закрыл двери перед моим отцом. И чтобы при этом мне никто не мешал. Хрраг сказал, что желание неплохое, но надо посоветоваться. И вот они советовались. Эти вот, которые здесь. И знаешь что? Ты будешь смеяться. Они сказали, что так будет слишком. Мол, не перевешивает моих обид.

И снова я бродил по Серому острову. Туда и сюда. И глядел на вас сверху. И однажды я придумал сделку. Вряд ли ты поймёшь её суть, но ты постарайся. Я хотел уничтожить вас. И моё бессилие жгло меня невыносимо. И лишь одно приносило облегчение – то, что вы уже ничем больше повредить мне не можете, а я ничем не послужу к вашей выгоде и благоденствию. И вот я предложил отнять у меня это последнее утешение и обречь на новую пытку. Я взялся вернуться в мир живых и так хорошо послужить вам, ублюдкам, проявить к вам столько сострадания и поддержки, что вы сами будете молиться за меня. Понимаешь ты, мерзкая слизь на теле мира? Я не просто должен был сделать это – я не мог допустить и мгновения фальши.

Но моя ярость была сильна. Я смог. Двадцать пять лет я провёл в пещерах, добывая эфирионы. Терпя ту боль, что они несли мне. Это время боги заботливо оберегали вас – для меня. Я подготовил несколько сцен и разыграл их. Подкупил обозников, чтобы те бросили калеку-эльфа одного. Разбойников – чтобы напали в условленном месте на крестьянина. Воров, чтобы наговорили на барда. Мага-поджигателя. И другого, который заклял твою дочку. Ещё одного – чтобы открыл портал Хаоса в Грундол. Мухлевать я не мог – по условиям сделки. Боги сами указали мне цели, я лишь расставил фигурки. Так что и огонь на складе, и мечи разбойников были настоящими. Вполне могли меня прирезать. И взорвался я совсем по-настоящему. Было больно. Вести о моём геройском подвиге разнеслись далеко, и все мои враги, а с ними и весь Грундол, узнав моё имя от твоего друга-конюха, молились за меня. Кроме тебя. Но вот пришёл и ты. Кажись, я всё изложил? – Рагнар вопросительно взглянул на богов. Хрраг и остальные кивнули.