Роль любимой женщины

Легкий и быстрый, как танец, темп праздника-встречи сбился в субботу вечером. И не просто сбился. Для Алексея это стало потрясением. Бедой.

После ужина Полина увела детей в комнату занятий и ее воспитательных часов. Она там готовила детей к существованию в мире догм, запретов, в теории возмездий и наказаний. Он никогда не присутствовал на этих беседах. В этот день ему показалось, что занятие слишком затянулось, возможно, именно для того, чтобы детей оторвать от него.

Алексей тихо постучал, резкий голос Полины не прервался, наверное, она стука не услышала. И Алексей вошел, остановился на пороге. Дети сидели вокруг круглого журнального стола, на котором были разложены брошюрки с яркими картинками. Полина цитировала какие-то тексты. О грехе и наказании блудниц! Она это говорила маленьким детям. А на картинке, которую она показывала, была изображена обнаженная женщина, привязанная веревками к деревянной скамье. Ее хлестали розгами бородатые мужчины в рясах. Не только откровенный садизм и бесстыдный цинизм картинки потряс Алексея. Женщина на иллюстрации была окутана каштановыми локонами, а на ее нежном лице были мука, страх и боль. Она была странно похожа на Алену. Алексей смотрел на жену и понимал, что картинка выбрана не случайно. Что дело именно в этом сходстве. Младшие дети – Валентин и Варя смотрели с детским испугом, а старшая дочь Маша кусала губы, в ее глазах были слезы и жалость.

– Извини, Полина, я прерываю твое занятие, – спокойно сказал Алексей. – У нас с детьми осталось совсем мало времени до сна, а утром я уеду, когда они будут спать. Дай нам попрощаться и договориться о планах на следующую субботу. Дети, приходите в столовую, я привез вам хороший фильм. Сейчас вернусь.

Когда дети облегченно, со всхлипами вздохнули и радостно бросились прочь от маминой науки, Алексей подошел к столу и медленно поднял брошюру с картинкой экзекуции. Посмотрел, какое издательство это издает. Прочитал: «По заказу фонда «Благость».

– Ты не могла бы мне сказать, Полина, что это за мерзость? Что за самодеятельные позорные картинки? И как ты посмела показывать это моим детям? Ты довела Машу до слез!

– Как ты разговариваешь? – прошипела Полина. – Ты называешь мерзостью церковные брошюры.

– О нет, – сказал Алексей. – Я возьму сейчас эту книжонку, отправлю ее на экспертизу, покажу детским врачам и психологам. И получу заключение по поводу вреда, который кто-то с твоей помощью пытается причинить детским душам. И аналитики по делам религии согласятся со мной в первую очередь.

Полина попыталась выхватить у него брошюру, но он уже положил ее в нагрудный карман пиджака. А ее руку придержал.

– Подойди к зеркалу и посмотри на свое лицо. На его выражение. Я скажу тебе, когда видел такое выражение. Это было однажды. Сверкающие глаза и белые губы. Не помнишь? Я напомню. Ты тогда, первый и последний раз в нашей супружеской жизни, испытала оргазм и даже не поняла, что это такое. Ты сейчас переживала то же исступление. Но это ненормальное, фанатичное исступление. И мы оба понимаем, почему ты выбрала эту картинку с женщиной, похожей на Алену. Какая подлая, грязная месть. Дети ведь приедут к нам, они ее увидят, все вспомнят и поймут. Берегись, Полина. Я предложил тебе мирное сотрудничество ради детей. Ты приняла его на определенных условиях. Будешь нарушать, узнаешь, что такое война.

Полина посерела. Перед ней стоял враг. Она действительно допустила страшную ошибку, не отказав себе в удовольствии провести этот урок во время его свидания с детьми. Она уничтожила его чувство вины и возможное раскаяние, вызвала настоящий гнев. Полина поверила в его угрозы.

Алексей исправил настроение детей. Фильм был увлекательный и смешной. Они вместе смеялись, угадывали дальнейшее развитие событий. Простились на ночь без грусти, зная, что через неделю встретятся вновь. И будет им еще лучше, чем в эту встречу.

И он ушел в свою спальню, в свою ужасную ночь. Сна опять не было. Но был бред с мельканием чудовищной картинки, но перед глазами была не картинка с похожей на Алену натурой, а именно Алена. Он видел ее и даже слышал ее стоны. Он метался в поту, в предчувствии чего-то страшного и задыхался от чужого вожделения, которое окружало их беззащитный союз, их трепетную и уязвимую для самых грязных, агрессивных и мстительных взглядов связь. Связь, которая выше, чем сама любовь, горячее, чем само желание. Алексей ее ощущал как самую загадочную бесконечность.

Утром из машины он позвонил Сергею Кольцову и рассказал ему, какую «воспитательную» литературу заказывает фонд «Благость».

– Любопытно, – ответил Сергей. – Я посмотрю. Получается, что твоя жена связана с этим фондом не так уж случайно и эпизодически. Я без версий и подозрений это говорю. Представляю, как подобные псевдорелигиозные структуры расставляют сети для доверчивых или фанатичных людей. Эта связь становится все более очевидным фактом.

Еще один человек произнес слово «связь». Похоже на наваждение.

Глава 2

Похищение Прозерпины

Наступил день, когда Максим показал часть отснятого материала аудитории. Этот самый первый показ снятого материала режиссеры называют «для пап и мам». Для актеров, фотографов, знакомых кинокритиков, представителей проката. Он еще не делил материал на части, даже еще ничего не резал. Самым главным для него было увидеть, состоялся ли эффект внедрения зрителя не в кино, но в реальность, чужую реальность, которая затягивает и тащит за собой, как светящаяся разгадка чего-то самого главного. Как влюбленность в героиню, в актрису, которая наконец дарит зрителю не только возможность перевоплощения. Она дарит ему себя, свою жизнь до капли. А снятый материал – пока документ, просто живые люди. Ни актриса, ни режиссер не знают, что им преподнесет завтрашний день.

И это явно получалось. Кружева тонкого и печального текста Алены за кадром переплетались с подобранными мелодиями, приподнимались над сценами любви, пламенели от непридуманной страсти. Эти кружева съежились от ужаса, боли и страха в сцене нападения на нее налетчиков-грабителей. Начиналось все эпизодом реальных похорон Валентина. А вместе получалось действительно нечто невероятное. Так казалось даже Максиму, создателю. Но слов для определения он не находил. После показа встал в полной тишине известный критик с седой бородкой и веско произнес:

– Я не берусь, Максим, сейчас точно сформулировать, как называется то, что вы делаете. Просто по первому впечатлению: это очень близко к шедевру. То есть ты выполняешь свое обещание. Такого напряженного психологического действия, такого интима на грани безумия, заразного для зрителя, при очень корректных, изысканных методах съемки, такого внедрения криминальной линии я, кажется, и не припомню. Если разделить все это на части, могу, конечно, привести более сильные примеры, но вместе… С эффектом документальной съемки… Нет, не назову ничего подобного.

После этой оценки говорить больше никому не хотелось. Просто вставали очень задумчивые, серьезные люди и пожимали Максиму руку.

Задержались после всех лишь Кирилл Соколов, первый муж Алены, и фотограф Коля Стоцкий, который должен был с Максимом выбрать эпизоды для рекламной «приманки».

Кирилл негромко спросил:

– Макс, ты помнишь, что я – актер по образованию и даже неплохо поработал в этом качестве до того, как занялся режиссурой?

– Конечно.

– Думаю, ты меня понял. Там был разговор о плохом первом муже. Если решишь – только свистни. Вряд ли найдешь лучшего исполнителя. Я готов пережить заново весь кошмар нашей жизни. И встретиться на площадке с этим счастливчиком-дилетантом, который ни счастливчиком, ни дилетантом не кажется. А для пиара такой скандальный выбор режиссера – это то, что надо. Взрыв мозга зрителей.

– Интересное предложение, Кирилл. Но ты понимаешь, что я должен этот вопрос решить с Аленой и ее партнером.

– Жду вашего решения. Брошу все. Так хочется примазаться к твоему шедевру, – улыбнулся грустно Кирилл. – Свои мне уже не светят. Да и по Алене соскучился, как сейчас понял.