Страница 1 из 113
Жюль Ренар
Дневник
1887-1910
ИЗБРАННЫЕ СТРАНИЦЫ
Перевод с французского Н. ЖАРКОВОЙ и Б. ПЕСИСА
Составление и вступительная статья Б. ПЕСИСА
Примечания А. ПАЕВСКОЙ
СОДЕРЖАНИЕ
Б. Песис. Жюль Ренар и его время
ДНЕВНИК
1887
1888
1889
1890
1891
1892
1893
1894
1895
1896
1897
1898
1899
1900
1901
1902
1903
1904
1905
1906
1907
1908
1909
1910
Примечания
ЖЮЛЬ РЕНАР И ЕГО ВРЕМЯ
22 февраля 1964 года исполнилось сто лет со дня рождения Ренара. Газета французских коммунистов "Юманите" отвела юбилею много места. Французской коммунистической печати, прогрессивной французской литературе и нашей советской критике мы обязаны воскрешением правдивого образа Жюля Ренара.
Еще в 1935 году, когда отмечалось 25-летие смерти Ренара, один из его друзей писал: "Трудно выразить словами, насколько преступным является тот заговор молчания, который составился против него". Критик Жан Фревиль так объяснял в "Юманите" этот заговор. "В пантеоне буржуазной литературы Ренар не занимает того места, которое заслужил. Да это и не удивительно. Произведения Ренара звучат как обвинительный акт против буржуазного общества, его уродства и грабежа. Пролетариат сохранит для себя творчество этого честного, проницательного и бесстрашного писателя - мастера французского художественного слова. Ренар клеймил нравы буржуазии. Он был приверженцем социализма. Творчество Ренара принадлежит к большим ценностям культурного наследия. Созданное им заслуживает обнародования и исследования" ("Юманите", 14 октября 1935 года).
Сам Ренар в "Дневнике" просил будущих строителей его памятника сделать на нем надпись:
"Жюлю Ренару - его равнодушные соотечественники".
После выхода "Дневника" (посмертно, в 1927 году) о Ренаре стали писать, и немало писать, критики, историки литературы, мемуаристы. Обычно они не отрицают демократических корней этого писателя, охотно цитируют из "Дневника": "Я внук крестьянина, который сам ходил за плугом, и у меня на корнях еще осталась земля..." Не отрицают и новаторства Ренара и его реализма, признают творческие противоречия и трудную писательскую судьбу. Да и как не признать? Ренар ведь сам взял слово, чтобы объяснить себе и будущим своим читателям, как жилось ему и творилось "в стане притаившихся врагов". Что написано пером, того не вырубишь топором. И все же некоторые критики, правда не прибегая к столь грубому орудию, ухитряются дать произвольное толкование роли Ренара, "расщепляют" Ренара и на место реальных противоречий ставят искусственные. Ренара в его крестьянской ипостаси всемерно приближают к мужиковствующим, к какому-то забавному, салонно-безобидному толстовству; приписывают ему чисто эстетский интерес к крестьянским нравам; а Ренара в его парижском качестве подтягивают к завсегдатаям символистских кружков, к исступленным стилистам. Выходит, что Ренар не то мученик, не то фокусник слова; что он причастен к бывшему тогда в моде "японизму", то есть к стилевой ювелирщине: мол, совершенство, но зато "безмасштабность", чудотворец, но свои чудеса он творит "на кончике ногтя". Немало таких отзывов занесено в "Дневник". В итоге Ренара отрывают как раз от тех писателей прошлого и современности, которых он с любовью называет своей "литературной семьей": Лабрюйера, Мольера, Виктора Гюго, Мопассана, Золя.
Интересно не только то, что входит в легенду о Ренаре, но и то, о чем она умалчивает. Есть критики, комментирующие чуть ли не погодно страницы "Дневника", но не замечающие ни дружбы Ренара с виднейшим французским социалистом Жаном Жоресом, ни его сочувствия Эмилю Золя, как участнику кампании в защиту несправедливо осужденного капитана Дрейфуса. Между тем "Дневник" создает один из лучших литературных портретов Жореса, а запись, посвященная Эмилю Золя, не имеет равных себе по революционному запалу во всем "Дневнике", возвышается в нем огнедышащей горой.
Оставляя этого Ренара за пределами анализа, одни критики предпочитают подсчитывать излюбленные Ренаром эпитеты и глагольные формы, а другие ведут счет обрушившимся на Ренара ударам судьбы и этим объясняют его враждебность буржуазному строю.
"Дневник", открыто и прямо выражающий мысли и чувства Ренара, не допускает кривотолков. Он звучит как свидетельство писателя, беспощадно обвиняющего буржуазный мир, а слова Ренара "выход в социализме" подтверждают, что у него имелась своя, нелегко завоеванная, жизнеутверждающая позиция. Ренар говорил, что только при социализме он, как писатель, мог бы "стать кем-то", жить "настоящей жизнью". Мы вправе считать его одним из родоначальников той большой литературной семьи, которая называется ныне прогрессивной литературой Франции.
1
Перед тем как послушать поучительный рассказ Ренара о себе и о своем времени, посмотрим, как сложилась его жизнь и писательская судьба.
Дед Ренара был крестьянином деревни Шитри-ле-Мин, то есть Шитри-Рудник в департаменте Ньевр. От существовавших здесь некогда серебряных рудников остались только подземные ходы, а также предание, будто отсюда вывозили свинец, требовавшийся строителям собора Парижской богоматери.
Дед Ренара, уважаемый в Шитри человек, видимо, был начитан. Когда маленький Жюль признавался, что завидует внукам Виктора Гюго, дед нисколько не обижался.
Отец Ренара - Франсуа Ренар - ушел из Шитри на заработки и стал подрядчиком на дорожном строительстве; недолгое время он прожил в Шалон-сюр-Майен, где и родился Жюль-Пьер Ренар. Кроме Жюля, у Ренаров были еще сын и дочь. Накопив денег, Франсуа Ренар вернулся в маленькую коммуну Шитри уже женатым. Семейная жизнь его никогда не была счастливой. Жена, из мещанского круга, лицемерная и эгоистичная от природы, превратилась под влиянием священников в ханжу с замашками садистки. Она умела отравлять жизнь близким, особенно Жюлю, родившемуся в годы, когда супружеское согласие Ренаров разладилось. Франсуа Ренар, в рассказах его земляков, - крепкий, рыжебородый человек, обычно нелюдимый, суровый. Он не прощал малейшего отступления от строгой и патриархальной крестьянской морали, не выносил лжи, особенно той ее разновидности, какая насаждается религией. С сыновьями в их детские годы он обычно общался в дальних охотничьих и рыболовных походах, где их не мог настигнуть недобрый взгляд г-жи Ренар. Но отец не умел защитить Жюля от иезуитских ухищрений угнетательницы, которая любила сама выступать в роли жертвы. Недаром в "Рыжике" есть горький афоризм: "Не всякому посчастливится быть сиротой".