Страница 13 из 15
Посв. Зое Карнауховой (в дев. Негодяевой), норильской подруге.
В 8-м классе, когда ей исполнилось пятнадцать лет, у Ксени еще сохранилась длинная, ниже пояса, пушистая коса. Почти все одноклассницы по моде того времени носили короткие стрижки. Но ее косу бдительно охраняла мать и потому – волейневолей – приходилось выглядеть белой вороной едва ли не во всей школе.
Но, поехав последнее лето в пионерский лагерь, хотя она была уже комсомолкой, Ксеня все-таки обрезала косу. К этому ее вынудили обстоятельства. Недели две у них в душе не было горячей воды, и они вынужденно мылись холодной. Как-то в тихий час она неожиданно проснулась, скосила глаза: на подушке сидела большая вошь и, казалось, ехидно смотрела на нее. Она потихоньку встала, взяла у соседки с тумбочки гребешок и вышла из корпуса. Пошла подальше в лесок, чтобы ее никто не увидел, и стала с ожесточением чесать свои длинные волосы. Вши буквально посыпались, как внезапный ливень. Ей стало до отвращения противно.
В тот же вечер она попросила у воспитательницы ножницы, опять удалилась в лесок и прядь за прядью стала обрезать свои пышные волосы. Наверное, надо было пойти в санчасть и с помощью дуста побороться со своей бедой. Но ей было стыдно, как будто она виновата в том, что у нее завелись вши. Поэтому она поступила кардинально и тайком расправилась с волосами, правда, потом она постоянно вычесывала насекомых гребешком. Но дома матери еще долго пришлось бороться со вшами с помощью дуста и керосина.
Обрезать-то Ксеня обрезала, но почти сразу пожалела об этом: ее роскошная коса привлекала внимание, а теперь она перестала выделяться среди остальных девчонок и стала, как все. Этим же летом она затеяла среди девчонок коммунизм. Вдоль одной из стен в их комнате стоял длинный шкаф с вешалками для платьев и блузок. Ксеня предложила пользоваться вещами сообща: кто что хочет, то и одевает. Таким в ее представлении должен быть коммунизм: все общее, никакой частной собственности. Все согласились, и весь сезон Ксеня щеголяла в чужих нарядах. Ей нравилось.
Лето в городе было пасмурное, часто брызгал дождичек, небо постоянно было затянуто тучами, не радостное лето, а серая череда серых дней. Вокруг города тундра. Даже искупаться было негде. Единственное озеро Долгое было заражено отходами с никелевого завода, вода была отравленная, свинцового цвета. Самым чистым временем года в Норильске была зима, когда город очищался мощными снегопадами и пургами, сбивающими с ног человека, от всякой заразы производства никеля и урана. Не зря на Крайнем Севере платили крупные прибавки к жалованью, так называемые «северные», и на пенсию трудящиеся уходили раньше: женщины в 50, а мужчины в 55 лет, и пенсия по тем временам была высокая, аж 120 рублей.
Поэтому из года в год родители сплавляли единственное чадо за тысячи километров от Норильска в пионерлагерь «Таежный». Попасть туда могли не все дети и подростки, а самые лучшие: пионеры, отличники, общественники. Или – по знакомству. Ксеня не была отличницей, общественницей, в пионеры ее приняли позже всех – из-за поведения, которое так никогда и не стало примерным, как требовалось в школе. «Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного». Зато мать ее после ДИТРа перешла работать в Окружком профсоюза бухгалтеромревизором. Именно там распределялись путевки в престижный пионерлагерь. А уж детям окружкомовцев доставались в первую очередь.
Из Норильска до Дудинки, порта на Енисее, они уезжали на электричке, не испытывая грусти расставания, хотя уезжали на все три летних месяца, до конца августа. Наоборот, они предвкушали свободу от учителей и родителей. В вагонах быстро знакомились, то тут, то там начинали звучать песни.
или:
От Дудинки до пионерлагеря плыли четверо суток на теплоходе. Восемь лет она плавала по Енисею туда и обратно, и река запечатлелась в ее памяти на всю оставшуюся жизнь. Она скучала о ней, как о живом существе, любила ее всем сердцем.
Во время пути знакомились, выбирались маленькие начальники, типа старост отряда и т.д., после пионервожатых и воспитателей. Почему-то Ксеня всегда производила положительное впечатление, и ее обязательно кем-то выбирали. Но впоследствии раскаивались и переизбирали. А она присматривалась.
Деревянные домики «Таежного» живописно располагались на берегу Енисея. Лагерь окружал высокий забор, а возле единственных ворот постоянно дежурили взрослые и никого за территорию не выпускали, только воспитателей и вожатых – по особому пропуску начальника лагеря. Сразу за воротами начиналась тайга, а в часе ходьбы – деревня Атаманово, куда дважды за лагерный сезон старшие отряды водили в магазин и на рынок, чтобы они могли купить гостинцы домой. И они покупали зеленые помидоры, которые по дороге до Норильска доспевали и становились красными, репчатый лук, который они довозили в капроновых чулках. Покупали также сахар и землянику и варили на кухне варенье. Небольшие суммы денег от родителей хранились у начальника лагеря. В последний свой сезон на пионерском костре по случаю окончания лагерного срока Ксеня готовилась танцевать индийский танец, у нее здорово получалось движение головой с одного плеча на другое. Как раз вечером была ее очередь варить на кухне земляничное варенье. Она мешала его поварешкой в большом тазу, когда внезапно с поверхности кипящей массы вылетела капля и приземлилась прямо на ее лбу. Боли особой не было. Вернувшись в отряд, в пионерской комнате она посмотрела в зеркало: коричневое пятнышко ожога располагалось ровно в середине лба чуть выше бровей, как у индианок.Такой случился курьез.
Мечты о свободе оказывались призрачными. В лагере царили жесткая дисциплина и многочисленные запреты: «Цветы не рвать», «Траву не мять», «За ограждение не заплывать». Огорожен был небольшой участок мелководья, и Ксене претило купаться в этом лягушатнике. Она и не купалась. Запреты ее страшно раздражали и вызывали протест. Ксене удавалось быть «пай-девочкой» примерно с месяц. Потом она становилась собой и начинала хулиганить да так, что воспитательница и вожатый едва не выли от ярости. «Кто бы подумал, такая положительная девочка была…» – жаловались они начальнице лагеря.