Страница 51 из 55
Согласно Гофману, он поселился в Италии под чужим именем и посылал оттуда свои новые драмы в Англию все тому же другу-покровителю Томасу Вальсингэму, который через актера Шекспира ставил их на сцене. Под именем Шекспира они и опубликованы впоследствии.
В Риме в те дни была многочисленная абиссинская колония, так что Кристофер Марло мог научиться эфиопскому языку и познакомиться с эфиопской письменностью, в частности с «Книгой Еноха». Мог он с нею познакомиться и в библиотеке Ватикана, где она имелась в греческом переводе. Но вернее всего, поэт совершил по какому-то поводу путешествие в Абиссинию. Судя по тому романтизму, которым эта страна овеяна в произведениях Шекспира, она хорошо была известна автору его драм. По мнению Ванновского, волшебный остров в «Буре», на котором обосновался Просперо и который до сих пор не разгадан шекспирологами, думавшими иногда, что это один из Бермудских островов, был на самом деле Сокотрой, расположенной под боком у Абиссинии, возле северо-восточного побережья Африки. Убеждают его в этом отчеты экспедиций Ливерпульского музея в 1899 году и Оксфордского университета (1956), равно как сочинения Шекспира. Он полагает, что Марло, подобно Просперо, жил некоторое время на этом острове.
* * *
Мы видим, таким образом, что книга нашего соотечественника написана очень искусно. Ее можно оспаривать и, вероятно, будут оспаривать, но нельзя не признать, что логическая се конструкция сделана прочно — все предусмотрено, на все даны ответы и приведена аргументация. Такая стройность, законченность, «подогнанность» даже смущают Смущают порой и доводы — более остроумные, чем убедительные, висящие иногда «на волоске». Так, например, едва ли нас можно заставить поверить, что актер, исполняющий в разыгранной при дворе пьесе роль убийцы короля, приближается к своей жертве на манер ползущей змеи. Такое утверждение основывается на словах Гамлета «damnable faces», обращенных к актеру, подкрадывающемуся с ядом к спящему. В русском переводе М. Лозинского они звучат как «проклятые ужимки»: «Начинай, убийца, да брось же проклятые свои ужимки и начинай». Какое основание видеть туг непременно «ужимки» змеи? Нам, конечно, понятно желание автора аллегорически связать образ братоубийцы — Клавдия — с «древним змием», воплощением изначального зла, и подкрепить его таким штрихом, как официальное объяснение смерти прежнего короля от укуса змеи. Это талантливо, остроумно, но не дает нам права толковать «damnable faces» как змеиные движения. И таких случаев немало. Автор, несомненно, грешит тем, что в логике называется peticio principii — употреблением для доказательства таких доводов, которые сами нуждаются в доказательстве.
Зато многое у него звучит убедительно и подкупающе, а главное, вниманию читателя представляются такие детали, которых раньше не замечали.
Разумеется, подлинную оценку книги Ванновского могут дать только специалисты — шекспирологи и гебраисты; для простых смертных она — увлекательное чтение; но если бы показанный им новый «Гамлет» оказался научной фантазией, он останется интересным памятником в серии многочисленных попыток разгадать тайну «Монны Лизы мировой драматургии».
Я вряд ли ошибусь, сказавши, что книга Ванновского — самое значительное из всего, чем русское творчество отметило 400-летие со дня рождения Шекспира.
А. А. Ванновский
Все книги А. Ванновского были враждебно встречены шекспировским обществом «Folder» в Вашингтоне, благодаря чему не получили в США никакого распространения.
Причиной недоброжелательного отношения со стороны «Folger» было согласие Банковского с точкой зрения Гофмана, считавшего творцом шекспировских драм не актера Вильяма Шекспира, содержателя «Глобуса», а драматурга Кристофера Марло.
Нельзя не выразить сожаления, что автор выпустил свою книгу не по- русски.
Ставка на английский язык оказалась ошибочной; русский читатель и лучше бы оценил се и дал бы ей большее распространение. Впрочем, русский читатель одно, а заправилы эмиграции — совсем другое. Покойный жаловался, что ИМКА-ПРЕСС в Париже отказалась издавать ее по- русски на том основании, что никто, по ее мнению, не станет читать этой книги и издательство потерпит убыток. Непризнание, замалчивание, затаптывание — горькая чаша многих эмигрантских писателей.
Одна из причин, по которой Банковский очень жалел об отсутствии русского издания своей работы, заключалась в том, что, как он выразился в одном письме,— через Шекспира он перешел от Маркса к Христу и мнил своей книгой облегчить такую же эволюцию всем современным большевикам.
В 1965 году вышло еще одно его произведение, на этот раз по-русски: «Третий Завет и Апокалипсис», посвященное памяти «друга и учителя» Н. А. Бердяева.
Несмотря на различие тем, все три книги объединены одним духом и одной общей эсхатологической идеей. К ним, по-видимому, относится и оставшаяся мне не известной книга «Buddhist Sect Len and Anti—Buddha», трактующая предсказания Будды в свете современных событий. «Современные события» — отправная точка всего творчества Банковского. Она связывает и объединяет «Вулканы» и японскую мифологию с Библией, с Евангелием, с еврейскими и христианскими апокрифами, с шекспировским «Гамлетом» и с русской эсхатологической литературой первой четверти XX века. На всем лежит печать Апокалипсиса, под знаком которого проходит наше время.
Увлечение этой темой восходит еще к 1898 году. В предисловии к «Третьему Завету» он пишет, что был не единственным революционером, увлекшимся «Откровением св. Иоанна». Попав в 1900 году в вологодскую ссылку и встретившись там с Борисом Савинковым, убедился, что тот с еще большим старанием изучает Апокалипсис и вполне им захвачен.
Пристально заниматься этой книгой Ванновский начал с 1912 года, когда стал работать над шекспировским «Гамлетом». Это совпало со временем широкого интереса к кончине мира в русском образованном обществе. Пророчества Вл. Соловьева и Анны Шмидт, книги Свенцицкого, С. Булгакова, стихи А. Блока волновали публику. Из литературной темы Апокалипсис сделался мировоззрением, особенно после начала первой мировой войны.
В 1915 году выпущены были по-русски толкования Исаака Ньютона на эту книгу и в предисловии к ней писали: «Мы переживаем теперь грозное время... внимание к пророческим свиткам, хранимым церковью, усиливается во сто крат, и всякая попытка приоткрыть завесу уготованного нам «лета Господня» может быть только приветствуема». Особенное влияние на Ванновского оказала двухтомная работа С. Булгакова «Алокалиптика и социализм», вышедшая в 1911 году, трактующая предмет Апокалипсиса как «метаисторию», как «ноуменальную сторону того универсального процесса, который одной из своих сторон открывается для нас, как история».
Это не кратковременная катастрофа, а эпоха сравнительно длительная — «последнее время в истории», После которого будет уже не прежний, а какой-то новый период, «космический». Ванновский особенное значение придает тому, что пророчество Анны Шмидт, предсказавшей «царство красного знамени», высказано в 1902 году, в год II съезда РСДРП и нарождения большевизма.
Подобно тому как незамеченная современниками казнь безвестного плотника из Назарета в царствование Тиберия означала величайший исторический факт, так и появление ничтожной группы в недрах российской социал-демократии может служить хронологической вехой начала гибели нашего мира.
А. А. Ванновский — типичное порождение русского серебряного века, который он унес с собой на чужбину и в котором жил до самой смерти.
В 1965 году он писал мне, что сидит над политическим памфлетом «Тайна Советского Союза» и что он «нашел подлинный сюжет коммунистической драмы и его разоблачает».
Как бы ни относиться к идеям Ванновского, книги его носят на себе печать таланта и оригинальности.
Будем надеяться, что люди, близко к нему стоявшие, не дадут пропасть его литературному наследству. Быть может, они познакомят эмиграцию и с личностью покойного лучше, чем это мог бы сделать я по его письмам-