Страница 31 из 33
Приблизительно к концу 622 г. положение Мухаммеда в Иасрибе, в «Городе» (Аль-Медина), как его все чаще и чаще[84] стали звать, значительно упрочилось. Не только пророк мог положиться, как на самого себя, на своих «беглецов», но и число «помощников» постоянно прибывало; по мере их увеличения они также стали оказывать похвальное рвение к делу Господнему. Вскоре был он в состоянии попробовать посчитаться с мекканцами. Хотя по арабским понятиям они имели полное право объявить войну изменнику племени и всем, которые оказывали ему поддержку, но миролюбивые купцы об этом и не думали; он же с своей стороны никоим образом не помышлял оставить их в покое. Слишком уже часто возвещал пророк грозно, что Бог решил истребить тех, которые отвергают Его истины. Его долгом было привести в исполнение божественное повеление, лишь только найдутся в руках соответственные средства. В данный момент были они, конечно, незначительны, «помощники» обязывались защищать его лишь в случае нужды, а со своей кучкой мухаджиров не мог же он серьезно начать формальную войну с курейшитами. Но вредить им он желал, насколько было в его силах, и чем скорее, тем лучше. К тому же между его приверженцами нужда все росла: предстояли большие затруднения по прокормлению «людей веранды». В подобных обстоятельствах араб привык таскать у ближайшего соседа то, чего не хватало у него. Поэтому правильные рейсы мекканских караванов в Сирию и Йемен, из которых к тому же первые проходили невдалеке от Медины, манили легкой добычей, стоило только вооруженной толпой напасть внезапно. Первые маленькие отряды стал он высылать на подобные хищнические экскурсии с декабря 622 г. и продолжал действовать так по октябрь 623 г., частью предводительствуя ими сам. Все эти попытки кончались пока неудачей; то нападение опаздывало, то осторожные курейшиты успевали вовремя ускользнуть, то охрана была слишком велика, то за караваны вступались соседние племена. Тем не менее экспедиции эти имели впоследствии некоторый успех. Удалось тем временем заключить мирные и дружественные договоры с некоторыми маленькими племенами, кочевавшими на пастбищах между Мединой, Меккой и морем, и таким образом политическое влияние ислама начало распространяться и за стены Медины. Но добыча все еще никак не давалась, а в ней-то и ощущалась главная потребность. Пророк решился наконец пустить в ход одно весьма сомнительное средство. Приближался Раджаб, один из четырех священных месяцев, когда по всей Аравии наступает всеобщий мир. Как раз в это время Мухаммед послал одного из своих, грамотного, по имени Абдулла Ибн Джахш, вместе с семью другими головорезами с запечатанной инструкцией на разведку вокруг Мекки, по пути из Нахлы в Таиф. Когда Абдулла в предписанном ему месте распечатал бумагу, нашел приказание, в котором предписывалось сообща со спутниками по их добровольному согласию «подстерегать» курейшитов. И действительно, вскоре подошел караван, везший из Йемена изюм и кожи под конвоем четырех курейшитов. Меж тем как раз наступил священный месяц. Инструкция Мухаммеда написана была двусмысленно, и мнения о ее содержании раздвоились, но, как и всегда бывает в подобных случаях, перевес окончательно имели более ревностные. Итак, сделано было нападение на караван, одного из сопровождавших убили, а двух, взятых в плен вместе с захваченными товарами, увлекли в Медину. Слишком поторопившихся ждала там неприятная встреча. Пророк, по-видимому, был в высшей степени изумлен; он объявил торжественно, что никому не приказывал сражаться в течение святого месяца. Вместо того чтобы разделить добычу, как это было в обычае, он приказал отложить ее в сторону. Вслед за тем стал он обвинять своих подчиненных с искусством опытного дипломата, так что их взяло отчаяние, тем более что и другие мусульмане, следуя примеру главы, осыпали их самыми горькими упреками. Присоединились к порицателям и иудеи; по своему обыкновению, они преследовали несчастных всевозможными колкими остротами. В свою очередь мекканцы были возмущены и всюду стали громко жаловаться, что подчиненные Мухаммеда не уважают даже священных месяцев. По одному этому можно судить, добавляли они, что это за отчаянный народ. Мухаммед дал время улечься первому взрыву негодования, а затем возвестил следующее откровение (сура 2, 214). «Они спрашивают тебя о священном месяце, о войне во время него. Скажи: война во время него великий ли грех, а уклоняться от путей Божиих, не веровать в него и святой его дом, изгонять из него посещающих его не больший ли еще грех пред Богом? Богоотступничество губительнее убийства. Они дотоле не перестанут воевать с вами, доколе не учинят вас отступниками от вашей веры, если смогут сделать это. Истинно говорю вам — тех, которые уверовали, покинули родину (вместе с тобою) и ревностно[85] подвизаются по стезям Божиим, ожидает милосердие Господа, а Бог многое прощает, всемилосерд». И здесь, как видите, ягненок замутил воду. Так или иначе, отныне обелены были набожные разбойники, добычу поделили, а с мекканцев, которые волей-неволей должны были позаботиться об освобождении пленных, вытребовано было за каждого по 1600 дирхем. Однако один из взятых предпочел обращение и остался в Медине.
Если кто взглянет на ход всей этой маленькой истории без предвзятой мысли, едва ли усомнится, что двоемыслие в записке пророка было намеренное. Мухаммед знал своих людей, и он сам был уже совсем не тот, каким выказывался в Мекке.
Курейшиты продолжали в интересах своей торговли не нарушать мира как можно долее, а потому не принимали никаких мер для отомщения. Дальнейший ход событий зависел поэтому всецело от Мухаммеда, а так как он явно желал войны, то и стал к ней готовиться. Меж тем число «помощников» постепенно возрастало, вместе с тем увеличивалось их доверие, тем более что страсть к добыче действовала заразительно. Лишь только выяснилась надежда на успех, являлись виды, сверх оборонительного союза, на возможность дальнейших уступок. К этому же времени следует отнести новое откровение Божие, которым ставится правоверным в обязанность религиозную полное и неотложное покорение оружием неверующих: «Сражайтесь, следуя по пути Божьему, с теми, которые сражаются с вами, но не переступайте границ (какое, подумаешь, ограничение), потому что Бог не любит несправедливых. Убивайте их, где ни застигнете, изгоняйте сих оттуда, откуда они изгнали вас. Богоотступничество губительнее убийства (сура 2, 186)». А несколько далее: «Вам предписана война, хотя она для вас неприятна. Но, может быть, вы чувствуете отвращение от того, что добро для вас, и, может быть, любите то, что составляет для вас зло: Бог знает, а вы не ведаете (сура 2, 212)». Известная истина: приверженцы большинства религий считают необходимым прийти на помощь своему Богу, святые Его намерения закрепляют убиением им же сотворенных людей. Но необходимость подобных мер в одном только исламе обозначена в форме краеугольного камня всего учения, и это потому что религия стала делом национальным, арабским. Народу этому невозможно было втолковать, что противоположные идеи побеждаются и мирным путем.
Повелению этому соответствует известный обет, данный Богом: «И тех, которые бежали и были изгнаны из домов своих, терпели лишения на пути Моем, участвовали в битвах и были убиты, очищу Я от грехов их и введу их в сады, по которым текут реки (живой воды)» (сура 3, 194). Известно всем, с какою беззаветною храбростью это сознание награды временами и поныне в состоянии воодушевить сердца мусульманских воинов, а впечатление, производимое этим обетом на умы первых правоверных, даже трудно себе представить хотя бы приблизительно. Ничего нет удивительного, что по зову пророка второго Рамадана (приблизительно в январе 624 г.) поднялись 83 беглеца на новый хищнический набег; к ним примкнули 61 человек из племени аус и 170 хазраджей. Высланные шпионы принесли весть, что большой мекканский караван, под предводительством Абу Суфьяна, из дома Омейи, выслеживаемый еще с осени на пути в Сирию, возвращается назад и приближается к Хиджазу. В воскресенье, 8 января 624 г., выступило маленькое войско мусульман — некоторые вынуждены были по особым обстоятельствам остаться дома — в числе 306 человек с 70 верблюдами и 2 лошадьми, направляясь на запад. Но осторожный Абу Суфьян, предуведомленный сверх того распространившимися слухами о затеваемых в Иасрибе военных приготовлениях, отодвинулся с караваном к прибрежью и потянулся вдоль его на юг. При первых тревожных известиях он тотчас же выслал вперед гонца одновременно и в Мекку, требуя для слабого прикрытия каравана подкреплений. Караван был из крупных, стоимостью в 50 тысяч динаров (600000 марок). Почти все жители стали вооружаться, у каждого находилось там кое-что из имущества, интерес был общий; поднялось большинство горожан, способных носить оружие, во главе их стали первые мужи племени Абу Джахль (Амр Ибн-Хишам) из дому Махзум, Утба и Шейба, дети Раби’и из племени Бену Абд Шемс, Омейя Ибн Халаф из семьи Джумах. Даже хашимиты, родственные Мухаммеду, не задумались выступить в поход против отверженца; один только дядя пророка Абу Лахаб, более всех его ненавидевший, случайно не участвовал в экспедиции. Отряд немедленно же, спустя дня два, не более трех после прибытия гонца выступил к северу. Было их 950 человек с 700 верблюдами и 100 лошадьми, стало быть превышал втрое горсточку мусульман. Между тем правоверные поспешно двинулись на Бедр, обыкновенную станцию караванов, в 20 милях на запад от Медины, в 40 на северо-северо-запад от Мекки; там находилось множество ключей хорошей, годной для питья воды. Не успели они достигнуть этого пункта, как узнали, что караван, предводимый Абу Суфьяном, успел пройти усиленными маршами опасное место и находится почти в безопасности, но что вблизи двигается войско мекканцев, в превосходных силах. И действительно, хотя караван ускользнул и ближайшая цель похода достигнута, мекканцы не задумались двинуться вперед и подступить к самому Бедру. Одни из них жаждали мести, памятуя коварное нападение у Нахлы, другие же предполагали, что правоверные не осмелятся померяться с тройными силами противников. Особенно настаивал Абу Джахль, объясняя, что отступить в данный момент значило возбудить подозрение в явной трусости. Решено было подойти к самым источникам Бедра, простоять там три дня, все время есть, пить и веселиться, что, конечно, произведет благоприятное впечатление на остальных арабов и вдохнет в них уважение к мекканцам. Но он упустил из виду одно, что то же опасение быть признанными трусами воспрепятствует мусульманам подумать об отступлении. И действительно, на созванном пророком военном совете единогласно и с необыкновенным воодушевлением принят был вызов на бой. Правоверным удалось предупредить противников и достигнуть первыми окруженную со всех сторон горами и холмами, замкнутую долину Бедр, где находились источники. Здесь Мухаммед приказал остановиться, занять лучшие и самые обильные колодцы, а остальные завалить, дабы лишить курейшитов воды. Мероприятие весьма разумное, но в данном случае осталось без особых последствий, ибо незадолго перед тем прошел сильный дождь. Во всяком случае мекканцы очутились в неудобном положении, их предупредили. Возбуждение с обеих сторон было сильное. Аль-Асвад, из семьи Махзум, поклялся, что напьется из колодца или же в крайнем случае разорит его, хотя бы пришлось при этом ему погибнуть. 17 Рамадана (приблизительно 13 января 624 г.) двинулись неприятели на позицию, занимаемую Мухаммедом.
84
Кажется, еще до прибытия пророка жители Иасриба называли свое место меж собой чаще всего «городом» в противоположение предместьям, вместе с которыми «город» получил собирательное имя Иасриба. Слово Medina происхождения арамейского, очевидно, заимствовано от иудеев, поэтому, вероятно, и у первоначальных жителей, до переселения племен аус и хазрадж, было уже, несомненно, в употреблении. Для обозначения города вообще это название употреблял Мухаммед в Коране не раз и прежде; он позаимствовал его, как и многие чужестранные слова, от своих знакомых иудеев и христиан. В договоре значится одно официальное имя Иасриб. Мало-помалу привыкает он сам и его последователи к наименованию «город», так что впоследствии название Иасриб совершенно вытесняется. Под «городом» — Аль-Медина — разумели «мединет-ан-набий», т. е. «город пророка», и к этому выражению вскоре привыкли.
85
«Подвизаться ревностно по стезям Божиим» для мусульманина значит по преимуществу воевать с неверными. Поэтому соответственное слово (джихад) принимается обыкновенно в смысле священной войны.