История ислама

Малозначительность успеха не помешала Мухаммеду ревностно продолжать свою проповедь. То в отдельной беседе искал он случая согреть веру того либо другого, то громко возвещал откровения, ему преподанные, более широкому кругу своих слушателей. Большинство этих вдохновенных речей, если не все, дошли до нас; они образуют единственные, действительно подлинные свидетельства первых начал ислама. Все, что случалось с ним в течение дня, составляло естественное содержание ночных его размышлений. Ревностно выстаивая на молитве и усердно бодрствуя, он быстро переходил от полной истомы и упадка сил к наивысшей степени возбуждения, воспринимая попутно одно за другим все впечатления пережитого и борьбы. То чудятся ему небесные звуки, несущие ему утешение в претерпенных им неудачах и поражениях, вознаграждавшие его сторицей за те насмешки и ругательства, коими осыпали его постоянно курейшиты, то начинает он цитировать, разнообразя все новыми и новыми оборотами короткие периоды, составляющие содержание истинного учения, то грозит своим противникам гибелью мира и Страшным судом, а рядом умоляет верующих выдержать стойко, чтобы со временем обрести высокую награду за свою верность, то снова настойчиво советует им благодарить за те дары, которыми ежедневно оделяется человечество свыше. Себя самого как пророка он нисколько не щадит, лишь только заметит, что заслужил порицание или чего-либо не предусмотрел: в короткой суре 80 строго порицает он себя за то, что однажды грубо отстранил одного бедняка-слепца, который помешал, имея потребность в духовной беседе, его разговору с богатым и гордым Валид Ибн Мугирой, главой знатной семьи Махзум, — еще одно доказательство, как честно относился Мухаммед тогда к истине, ради ее не щадя даже самого себя.

Соответственно содержимому в первом откровении назвали его «чтением», по-арабски куран, что, кроме того, понимается как громкое чтение пред общиной, также точно передача, декламация. Слово это перенесено потом, как известно, и на весь сборник, содержащий все чтения в совокупности, и под словом аль-куран, «чтение» (отсюда алькоран), принимается теперь безусловно последнее значение. В том виде, в каком сохранились и по сие время, собраны они были по приказанию третьего халифа Османа. О редакции будет еще речь впереди. Теперь мы скажем только, что в этом сборнике помещены были, несомненно, подлинные речи пророка, которые считал он за божественные откровения. Переданы они с величайшею точностью. Но при сведении в одно часто очень коротеньких отдельных коранов не было обращено никакого внимания на порядки хронологические и предметные, так что редкий из них остался нетронутым сам по себе, без смешения с другими. Даже в самую раннюю эпоху имели обыкновение соединять в одно целое многие кораны, в особенности одинакового стихосложения, хотя бы первоначально они ничего не имели общего друг с другом. В конце концов получилось нечто целое, состоящее из сур (т. е. «отделов»), соответствующих главам нашего Священного писания. Все они, если не принимать в расчет первой, предназначаемой для ежедневной молитвы мухаммедан, распределены чисто по внешнему виду, по длине их. Таким образом, Коран представляется нам в виде хаотической кучи отрывков, не имеющих связи, так что почти невозможно толком прочесть подряд хотя бы одну страницу. К тому же благодаря извращенному распределению порядка сур по их длине почти две трети целого загромождены вначале исключительно только скучными действительно декламациями против иудеев, а также подробностями ритуала и политических предписаний закона, хотя и очень ценных с научной исторической точки зрения. Между тем короткие, действительно прекрасные и во всяком случае патетические суры, относящиеся к древнейшей эпохе мекканской, стоят совершенно особняком в конце. Редкому читателю Запада удается до них пробиться. К сожалению, в Германии все еще нет действительно хорошего перевода Корана. Положим, работа эта во многих отношениях представляет величайшие трудности. Но для историка все это представляет большое неудобство, ибо нельзя же ему вставлять в свое сочинение длинные выдержки из этой замечательной книги, а между тем они должны быть основой всего дальнейшего развития и с содержанием их, хотя в некоторой степени, необходимо познакомить читателей. Приведенные выше коротенькие места могли дать, хотя приблизительное, понятие о своеобразной, почти иероглифической краткости древнейших откровений. Дабы познакомить и с внешней стороной, позволю себе передать, не совсем, может быть, искусно, содержание 93-й суры:

Клянуся пышным дня сиянием[47]. — И тихой ночи обаянием. — Господь тебя ведь не оставил. — И милости своей Он не убавил. — Поистине конец. — Всему началу венец. — Он благом одарит обильным. — Навеки сделает довольным. — Не сиротой ли горькой приютил? — Взыскал тебя бездомного, на верный путь поставил. — Не бедным ли обрел? — И обогатил. — И ты сирот не притесняй. — Просящему немедленно подай. — А благость Божью прославляй[48].

Непривычная, быть может, для нас рифмованная проза, которою написан весь Коран, употреблялась Мухаммедом не первым. Хотя у арабов в древние времена не существовало правильного богослужения, но у всех племен встречались люди, исполнявшие нечто вроде обязанностей жреца. Называли их кахин, словом, позаимствованным от иудеев. Они, собственно, не исполняли должностей пастырей душ; скорее походили на лекарей индийских. По брошенной наудачу стреле или же полету птиц предвещали они суеверным бедуинам в туманных присказках, при этом пользовались коротенькими, в виде стихов, но не строго размеренных, связными периодами, подобными приведенным выше. Мухаммед не обладал столь широко распространенной между арабами способностью импровизировать стихами, поэтому его непосредственные короткие вдохновения, естественно, выливались в виде рифмованной прозы оракула. Сначала происходило это как бы без его ведома, далее продолжал он подделываться под этот тон намеренно. Входили затем постепенно некоторые видоизменения, которые в конце концов исказили форму до неузнаваемого. Заметное ослабление фантазии, постоянно увеличивающаяся сухость содержания повлияли главным образом на удлинение отдельных периодов. Размер стиха чувствовался все слабее и слабее. Дошло до того, что едва было можно подметить ритм, и проповеди его позднейшие почти перестали отличаться от обыкновенной прозы. Вот самая существенная разница между сурами мединскими и старейшими — мекканскими.

Догматическое содержание древнейших частей Корана весьма несложное. Существует одно Божество, Аллах, Господь[49]. Он сотворил мир и его поддерживает. Ему одному подобает поклоняться, следует отречься от всякого идоло-почитания. Мухаммед — его пророк[50], ему поручено предостеречь людей и возвестить им, что наступит восстание из мертвых и Страшный суд, на котором каждому воздается по заслугам. Кроме исповедания истинной веры, главнейшие обязанности человека: молитвы в определенные сроки, честное отношение к ближнему и милостыня бедным. Ужасный обычай арабов — закапывать живыми новорожденных дочерей — горячо также осуждается. Очевидно, что эти основные законы, не принимая в расчет божественного посланничества Мухаммеда, признаются как иудеями, так и христианами. Поэтому он не заявляет никакой претензии, что вносит нечто новое; он только напоминатель, дабы обратились снова к старой, забытой истине, и в те времена не чувствует еще себя ни в чем отделенным от остальных, исповедывавших монотеизм. Лишь позднее, когда успел познакомиться ближе с христианским, а в особенности иудейским учением, он приметил, что у них не встречается решительно никакого намека на божественность его посланничества. Тогда только он вступил в открытую с ними борьбу.

Пока же ему приходилось иметь дело только с неверующими жителями Мекки. В первых рядах его противников стояли: Аль-Валид Ибн Мугира и Абуль-Хакам Амр Ибн Хишам, обыкновенно называемый придуманным Мухаммедом насмешливым прозвищем Абу-джахль — «отец[51] глупостей». Оба они принадлежали к известному роду Махзумитов. Таковым же был Абу Суфьян из рода Омейи; позже выступает он главным врагом пророка. Кроме всевозможного вреда, какой только можно было нанести членам маленькой общины, не ставя ребром вопроса о внешней их безопасности, старались мекканские аристократы всячески дискредитировать самого пророка. Все кричали, что учение его — не то бред пустой фантазии, малоискусного поэта, не то, пожалуй, и лжеца. Другие притязанию на божественность его посланничества противопоставляли утверждение, что все им излагаемое не новость — чего он, впрочем, никогда и не оспаривал. Все это в совокупности ставило его в безвыходное положение. От него требовали чудес как доказательств его божественной миссии. В беспрестанной борьбе с врагами речь его становится все горячее, он заносится. Описывает в ярких красках ужасы Страшного суда, рисует муки ада, которые ждут ненавистников Бога, и живописует утехи «сада»[52], ждущие верующих. Картины его становятся все подробнее и, понятно, чем далее — все чувственно грубее[53]. А когда противники насмешливо допрашивают его: когда же наконец наступит так часто возвещаемый ужасный «час» Страшного суда — Мухаммед в первое время предполагал скорое его наступление. Он поневоле отсылал их к Богу, которому одному известна сия тайна. На требования чудес и на сомнения, высказываемые некоторыми о возможности телесного восстания, предлагал он доказательства величия Божия почерпать в чудном строении природы, в особенности же таинственного возникновения человека. Понятно, все это делу его немного помогало. Утеснения продолжались своим чередом. А то обстоятельство, что Мухаммед собирал своих приближенных в доме Аркама, одного из первых им обращенных, где сходились они в определенное время на общую молитву[54], а еще более его страстная охота затевать религиозные прения со всяким встречным, им же чаще всего завлеченным, выводило из терпения неверующих и подавало повод ко многим бесчинствам. Поэтому медленное возрастание маленькой общины мало-помалу совсем прекратилось. Некоторые не вполне твердые в вере отпали снова от Мухаммеда, убоявшись насмешек земляков или не желая раздражать недовольство сильных. Новое учение действительно не могло иметь последователями полуубежденных или же равнодушных. С самого начала ясно обозначились в откровениях Мухаммеда требования, чтобы человек безусловно, телом и душой, предался и следовал заветам Бога. Отбросив в сторону всякую заботу о своих собственных интересах или самостоятельной воле, должен правоверный отдаться исполнению велений Всевышнего. Точное определение понятия, с которым араб связывает значение слова «ислам», есть преданность, безусловная покорность. По всей справедливости поэтому ислам носит название веры, которая требует, более чем всякая другая, беззаветной преданности человека Богу. Такой верующий, исповедующий подобную преданность, получает почетное название Муслима[55], «предавшегося». В несколько более глубоком смысле те же воззрения и у христиан, отличием будет только недостаточность внутренних, субъективных убеждений араба. Воля Божия возвещается ему не по собственному побуждению, а исключительно согласно предписаниям пророка, подобно тому как солдат исполняет волю своего военачальника чрез посредство командных слов ближайшего командира своего. В этом отношении выказывается некоторого рода родство ислама с известными течениями католицизма.

47

Древнейшие суры начинаются обыкновенно такого рода обращениями. Как бы сама природа призывается в свидетели истины следующего затем божественного изречения.

48

Стихосложение этого перевода не совсем точно соответствует оригиналу, но может дать близкое понятие о роде его.

49

Арабское Аллах слово, сложенное из al-iläh — «Бог».

50

Rassulu ‘llahi — «посланник божий». Отсюда произошла официальная формула вероучения: la ilaha illa ‘llahu wa Mohammed rassulu ‘llähi. «Нет Бога кроме Бога» — т. е. «кроме Аллаха» — а Мохаммед — посланник Аллаха. — Отсюда произошло испорченное: «Алла-Иль-Алла». Все эти переиначения арабских периодов и слов произошли, понятно, во время турецких войн.

51

Обозначение родства: отец, мать, брат, сестра, сын, дочь — арабы употребляют часто в характеристических выражениях свойств или отношений лиц или предметов. Так, например, лисица у них — «отец маленькой крепости», гиена — «мать гробов», надежный человек — «брат верности», храбрый человек — «сын войны», вино — «дочь виноградной лозы» и т. п. Стало быть «отец глупостей» есть тот, кто говорит и делает одни глупости.

52

AI-dscha

53

Избранные гурии — прелестные девы, предназначенные для наслаждений верующим, появляются довольно рано. Слово это арабское — Аль-Хур, множественное от Аль-Хаура — «волоокая».

54

Молитва с самого начала возникновения ислама составляла главную сущность богослужения. При разборе мухаммеданского учения будут перечислены и их роды.

55

С особым придаточным прилагательным окончанием по-персидски слово это произносится Musliman, более неправильно выговариваемое Musulman или, как произносят турки, Müsülman.