Страница 15 из 109
В долгие послеобеденные часы, которые они проводили вместе на их любимой скамейке в сквере, Вивиана пыталась понять, что же таится под этим жалким обликом. Несомненно, Рената была непосредственна и восторженна, ее головку переполнили очень милые, сумасбродные фантазии. Но зачем мне тратить драгоценное время на эту женщину? — порой задавала себе вопрос Вивиана. Правда, не слишком часто, так как не любила копания в себе и отвлеченных рассуждений. Но все-таки, когда ее одолевала скука, она над этим задумывалась. Может, в ней заговорили материнские чувства? Да нет, она их никогда не испытывала. Искренняя дружба? Тоже вряд ли, она никогда не верила в дружбу. Возможно, это объяснялось желанием покровительствовать, смешанным с симпатией и любопытством. Играло роль и то, что они жили по соседству и им было удобно видеться. Что же касается Ренаты, тут не оставалось сомнений: для нее Вивиана была «единственным человеком, которому она могла открыть душу», и так далее и тому подобное. Андреа иногда шутя просил Вивиану убедить Ренату что-то сделать или чего-то не делать, поскольку, мол, «у себя в доме командую не я, а ты».
— Как жизнь? Все нормально?
С этими словами Вивиана швырнула свою плетеную соломенную сумку на претенциозный сундук «под старину», украшающий прихожую. В этом вопросе вовсе не заключалось никакого скрытого смысла, но Рената почему-то покраснела.
— У меня? Все в порядке, а почему ты спрашиваешь?
Однако выглядела она ужасно — лицо опухшее, под глазами синяки. Вивиана поняла, что ничего из нее не вытянешь. Если, конечно, не проявить некоторой настойчивости. Но в такую жару кому охота этим заниматься?
— Хочешь кофе? Холодного?
— Холодного — хочу.
Вивиана огляделась вокруг, скорее по привычке, чем из любопытства. Эту комнату, служившую одновременно гостиной и столовой, она уже прекрасно изучила. Достаточно было посмотреть на Андреа, чтобы понять, какую мебель он может выбрать, а Рената слишком считалась с возможностями и вкусами мужа и не высказывала собственных желаний.
— Кофе хороший?
— Если не считать, что мог бы быть и покрепче и не такой сладкий, то, в общем, ничего.
С полчаса они болтали о всякой чепухе, и только однажды их прервал телефонный звонок. Рената, запахивая халат, выскочила в коридор, но почти сразу вернулась.
— Ошиблись номером. Ты начала что-то рассказывать о Витторио, — продолжала она разговор, но вид у нее был отсутствующий и даже немного напряженный. Она слегка оживилась лишь тогда, когда Вивиана принялась выкладывать последние новости о Витторио Де Леонибусе. Когда Рената впервые услышала, что толстяк Витторио, казалось бы так преданный Мариолине, вот уже два месяца, как волочится за Вивианой, у нее захватило дух от изумления.
— Просто невероятно! Слушай, каждый раз, когда я его вижу, я думаю об этом и…
— Вся беда в том, что он мне не нравится. Уж если бы пришлось лечь в постель еще с каким-нибудь судейским, кроме моего мужа, то я бы выбрала Андреа, — сказала Вивиана улыбаясь и улыбнулась еще шире и откровеннее, видя, что этой дурочке Ренате неприятны ее слова.
— Да нет, нет, ты не волнуйся, — успокоила ее Вивиана. Беда в том, что она по глупости как-то рассказала Ренате о трех днях, проведенных ею в августе в Чирчео, и с тех пор подруга смотрела на Вивиану с таким искренним восхищением и вместе с тем с осуждением, что ее было просто жаль. И разумеется, любая шутка, содержащая эротический намек, сразу вызывала у Ренаты подозрение.
Замечание, сделанное несколько минут назад Вивианой, ее просто озадачило. Когда они прощались в прихожей, опять зазвонил телефон.
— Нет, вы ошиблись. Хорошо, — пролепетала Рената и повесила трубку. Вид у нее был какой-то странный, смущенный.
Вивиана была слишком ленива и равнодушна к людям, чтобы проявлять любопытство, и ее никогда не интересовала чужая психология. Но на улице, хотя и с некоторым опозданием, она задала себе вопрос: уж не грешит ли этот грациозный воробушек? Если так, то, значит, Ренате удалось удивить ее за время их знакомства во второй раз.
Впервые жена Балестрини озадачила подругу в самом начале их только зародившейся дружбы. Вивиана, болтая о том о сем, сказала, что девочка почти совсем не похожа на Андреа. Рената призналась, что Джованнелла не его дочь, но тут же явно раскаялась. Грызя ногти, она бросала на подругу вопрошающие взгляды — Рената еще не понимала, что Вивиана слишком ленива и для того, чтобы сплетничать, тем более когда речь идет о таком серьезном деле.
История, конечно, неприятная, но не более того. Первый девический опыт, рука в руке; мне кажется, что я тебя люблю; шоколад со взбитыми сливками; поклянись мне; если он не позвонит, я тоже не буду звонить; нет, нет, прошу тебя; о, боже мой, что мы натворили; глупые бессонные ночи; девятнадцать дней задержки — вот так это и произошло. Вивиана ничего или почти ничего не знала о семье Ренаты, но сразу же представила себе, какие там должны были разыгрываться отвратительные скандалы, тем более что пылкий, но неосторожный (это явствовало из простодушного рассказа Ренаты) соблазнитель не пожелал на ней жениться. То ли просто отказался, то ли сбежал, то ли еще что — было не ясно.
Печальная и скучная история. Но невероятным, потрясающим и трогательным было поведение Андреа Балестрини. Вивиана получила истинное удовольствие, представляя себе комичного, чуть неловкого юношу… такого скованного — вот правильное слово. Юношу, сильно закомплексованного, полного буржуазных предрассудков, робкого по характеру, но уже судейского по призванию, — словом, существо весьма опасной и непонятной породы. И вот такой молодой человек вдруг предстает (наверняка в темно-синем костюме и однотонном синем галстуке) перед Ренатой и Джованнеллой и обручается с матерью чужого ребенка! «Андреа заявил, что он — отец ребенка», — с гордостью уточнила Рената.
С того дня, как она выслушала эту исповедь, Вивиана стала смотреть на Андреа другими глазами, увидела настоящего Андреа. Ай да молодец, ай да притворщик, этот старый храбрый хамелеон, лишенный предрассудков честный альтруист, только прикидывающийся скучным сереньким чиновником! Как-то вечером, когда неразлучное трио Якопетти — Балестрини — Де Леонибус ужинало с женами, она попробовала представить себе, что за человек на самом деле этот Андреа. Раз — и вот он в чем мать родила! Что ж, в сущности, совсем не плох, только ему бы недельки две посидеть на диете, чтобы сбросить пару лишних килограммчиков. Два — наденем на него вельветовые брюки, рубашку с открытым воротом прямо на голое тело, а на шею небрежным узлом повяжем платок. Остальное оставим как есть — ни бороды, ни усов не надо, только волосы чуть подлиннее и без пробора. Для оригинальности какую-нибудь живописную деталь (браслет? амулет на шею? пенковую трубку?), потом красную спортивную машину… Да, и, разумеется, никаких очков.
Последнее, что нужно, — насмешливый, иронический вид. Но с этим, пожалуй, легче всего. Беседуя с Андреа, она обнаружила в нем чувство юмора — глубоко запрятанное, словно уснувшее от слишком долгого бездействия. Но Андреа умел по временам взглянуть так иронично и умно, что не мог не нравиться. А стоило ему чуточку оттаять, он сразу же начинал выдавать отменные остроты, хотя сам порой был не способен оценить хороший анекдот. В конечном счете в ее представлении сложился какой-то новый — и внешне и внутренне — образ Андреа Балестрини. И, уж конечно, отнюдь не помощника прокурора, а, к примеру, художественного директора рекламного агентства. Или модного архитектора, или отпрыска богатого римского семейства.
Она очнулась от своих мыслей только в лифте, еще более грязном, чем обычно, и заметила, что чуть улыбается. Вот было бы забавно описать в разговоре с Андреа сидевшего в нем другого человека. Но кто знает — может, он и сам об этом догадывается. Иной раз она замечала, что его мысли витают где-то далеко, словно он заворожен какими-то видениями, и ей не хотелось думать, что единственный предмет его размышлений — какой-нибудь следственный эксперимент или данные судебной экспертизы. В то мгновение, когда она вставляла ключ в замочную скважину, в квартире зазвонил телефон.