Страница 46 из 49
Логово было хорошим убежищем — заросли и обломки камней у подножия скалы. Одну большую плиту они сдвинули в сторону, устроив проход. Земля внутри лежала ниже каменной осыпи и заросших кочек, а на скалу наверху не взберешься, так что никто не мог бы увидеть их сверху. В укрытии еще сохранились ветки, наломанные когда-то Плакси, чтобы устроить лежанку. Она подкинула туда свежих. Двое примостились бок о бок и понемногу разговорами о прошлом, Плакси увела его мысли от безумия. Несколько часов прошли за беседой, становившейся все спокойнее и счастливее. Плакси заговаривала и о будущем, но стоило заглянуть вперед, на ее душу опускалась темная туча. Раз она сказала:
— Мы уедем отсюда и заведем овец где-нибудь в Шотландии, найдем новое место.
Сириус ответил:
— Для меня уже нет места в мире людей, и другого мирз для меня нет. Для меня нет места во всей вселенной.
Она поспешно возразила:
— Там где я, всегда есть место для тебя. Я — твой дом, твоя опора в мире. И… я твоя жена, твоя верная любимая сука.
Он погладил ей руку со словами:
— В последние дни, когда отступала ярость на весь ваш род, я тосковал о тебе, но… тебе нельзя привязываться ко мне. Да и не сумеешь ты создать для меня мир. Конечно, мир, в котором я мог бы жить, не может существовать без тебя, без твоего прекраснейшего запаха, влекущего меня по следу, но ты — не целый мир. Для меня нет мира, потому что самая моя природа абсурдна. Мой дух нуждается в мире людей, а волку во мне нужна дикая глушь. Я был бы дома разве что в мире вроде Страны Чудес, где, как Алиса, мог бы откусывать от того пирожка.
Далекие голоса заставили их насторожиться. Плакси вцепилась в него, и они молча ждали, радуясь глубокой тени логова, потому что солнце уже садилось. Совсем близко подкованный сапог проскреб по камню. Сириус шевельнулся в ее объятиях и заворчал.
— Нет, молчи! — шепнула Плакси и попыталась сомкнуть ему челюсти одной рукой, отчаянно удерживая другой. Шаги миновали вход в логово и затихли вдали. Тогда Плакси отпустила пса, попросив:
— Ради бога, тише.
Они долго выжидали, изредка переговариваясь. Сгустились сумерки, и Плакси решила, что худшее позади.
— Скоро стемнеет, и можно будет идти домой, — сказала она. — Домой в Тан-и-Войл, мой пес, к сытному ужину. Я чертовски проголодалась, а ты?
Он минуту помолчал и…
— Вчера я поел человечины. — Почувствовав ее дрожь, он добавил. — Я был диким. И стану снова, если ты не удержишь меня любовью.
Плакси обняла его и тихо засмеялась от вспыхнувшей радости. Воображение уже уносило ее к безопасности, на дорогу к Кембриджу.
Немного погодя она встала и осторожно вышла из убежища, чтобы оглядеться. Закатные краски почти померкли. Врагов не видно. Обойдя выступ скалы, она не заметила признаков опасности. Постояла там несколько минут, осматривая окрестности, и почувствовала позыв облегчиться. Присев в кустах, девушка тихонько напела короткий мотивчик, с детства связанный у обоих с этим обыденным действием. Сириус должен был ответить одной из двух антистроф, но пес молчал. Она несколько раз повторила музыкальную фразу и не дождалась ответа. Встревожившись, обежала выступ и увидела, что Сириус стоит перед логовом, нюхая воздух. Хвост его вытянулся струной, загривок ощетинился. В этот момент показалась другая собака, и Сириус, эхом ответив на ее рычание, кинулся на пришельца, который, поджав хвост, обратился в бегство. Обе собаки скрылись за склоном холма. Плакси услышала дикий шум собачьей драки, потом человеческие голоса и выстрелы, и следом — вопль собаки. Она окаменела от ужаса. Через минуту мужской голос выкрикнул:
— Чтоб его, не в того попал. Дьявол ушел!
Прозвучало еще два выстрела и снова голос:
— Без толку, слишком темно.
Плакси выглянула из-за камня. Двое мужчин подошли к убитой собаке, осмотрели ее и зашагали вниз, в долину. Едва они скрылись, девушка бросилась искать Сириуса. Побродив в темноте, она вернулась к тайнику в надежде застать его там. В логове было пусто. Она продолжала поиски, изредка тихонько окликая по имени. Искала много часов. Где-то в середине ночи в далеком селении завыли сирены. Лучи прожекторов зашарили по холмам. Потом с северо-востока раздался и приблизился рев самолета, еще и еще один прошли у нее над головой. Вдали стреляли, раздался мощный разрыв. Смертельно усталая Плакси уходила все дальше по темным пустошам, зовя друга.
Наконец почти у нее под ногами раздался тихий звук. Шагнув в сторону, девушка увидела растянувшегося на траве пса. Кончик его хвоста слабо дрогнул в приветствии. Плакси опустилась на колени, погладила и нащупала на боку что-то мокрое и липкое. Один из последних выстрелов попал в цель, хотя в полумраке гвардеец разглядел только, что не сумел остановить собаку. Тяжело раненый зверь уходил в холмы, пока слабость от потери крови не свалила его.
Пакет первой помощи Плакси всегда носила с собой.
Она наложила тампон на рану и сумела обвести бинт вокруг его тела, хотя пес вздрогнул от усилившейся боли. Потом она сказала:
— Мне придется сходить за помощью и носилками.
Он слабо запротестовал, а когда девушка все-таки встала, жалостно заплакал, упрашивая вернуться к нему. В отчаянии Плакси упала рядом и прижалась лицом к его щеке.
— Но любимый мой, — уговаривала она, — тебя обязательно надо доставить домой до рассвета, иначе они тебя найдут.
Пес снова тихо заплакал и выговорил:
— Умираю… побудь… Плакси… милая. — Чуть позже он произнес: — Умирать… очень холодно.
Она сняла с себя пальто, накрыла его и сама прижалась теснее, чтобы согреть. Он пробормотал что-то, она угадала слова:
— Плакси-Сириус… ради этого стоило…
Через несколько минут его пасть приоткрылась, белые зубы блеснули в слабом предрассветном сиянии, язык вывалился. Плакси молча плакала, зарывшись лицом в его густую шерсть.
Она лежала долго, пока не затекло все тело. Едва девушка шевельнулась, у нее вырвался судорожный вздох — вздох горькой печали и изнеможения, любви и жалости — но в нем было и облегчение. Только теперь она заметила, что дрожит от холода. Она села и потерла голые руки. Осторожно сняла пальто с тела Сириуса и надела на себя. Поступок показался ей жестоким, и она снова расплакалась, и нагнулась, чтобы поцеловать на прощанье его большую голову. Еще посидела над Сириусом, грея руки в карманах. Пальцы нащупали мой подарок — полевой бинокль. Даже это показалось ей предательством, но Плакси напомнила себе, что Сириус меня принял.
Далеко внизу, в селении, снова зазвучали сирены — ровный, печальный, облегченный звук. Уныло блеяли овцы. Совсем далеко залаяла собака. За Аренигом уже разгорался пожар рассвета.
Что же теперь делать? — задумалась Плакси и вспомнила, как несколько часов назад, в приливе счастья, пропела ему и не дождалась ответа. Это воспоминание накатило волной, разделившей их. Он, лежавший так близко, представлялся теперь столь же далеким, как их общий млекопитающий предок. Он никогда больше не споет ей.
И тогда она поняла, что надо сделать. Она споет ему реквием. Вернувшись к мертвому возлюбленному, она выпрямилась над ним, обратив лицо к рассвету, и полным, твердым, насколько могла, голосом, запела одно из его странных сочинений. Музыкальные фразы без слов воплощали для нее все собачье и человечье, что связало их на всю жизнь. Собачий лай сплетался с человеческим голосом. Теплая и яркая тема обозначала, по его словам, Плакси, а сумбурная, запутанная — его самого. Мелодия начиналась игриво и шутливо, но перерастала в трагическую тему, не раз вызывавшую ее протест. Теперь, глядя на него, Плакси понимала, что трагедия была предрешена. И под властью его музыки видела в Сириусе, при всей его уникальности, универсальный символ жизни и смерти, общих для всех созданий — на Земле и в далеких галактиках. Потому что тьма музыки освещалась сиянием, которое Сириус называл «цветом» — великолепием, которого он никогда не видел. Впрочем, этого великолепия не мог узреть во всей полноте ни один дух, собачий ли, человечий ли; этот свет не горит ни над землей, ни над морем, но проблески его оживляют наши умы.