Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 42 из 49

Этой, довольно наивной декламацией, к которой пес прибегал в самые торжественные минуты, он хотел утешить подругу. В его сознании близость не вызывала конфликта.

В его любви к девушке собачья преданность сочеталась с человеческим чувством товарищества, а всепоглощающий волчий голод смешивался с уважением, какое один дух питает к другому.

Позднее и Плакси, и Сириус рассказывали мне о том периоде своей жизни, однако после нашей женитьбы Плакси просила меня вычистить записи, чтобы не выставлять Сириуса в дурном свете. Уважение к ее чувствам и к условностям современного общества вынуждают меня к некоторым умолчаниям.

Именно в то время она писала мне горячечные письма, изобретая способы отослать их подальше от дома, чтобы я не сумел ее выследить. Потому что, все больше тоскуя по человеческой близости и любви, желая вернуться к жизни нормальной молодой англичанки, она маниакально цеплялась за странную жизнь и странную любовь, которые послала ей судьба. Судя по ее письмам, она, мечтая, чтобы я забрал ее с собой, в то же время ужасалась мысли о разлуке с Сириусом.

Глава 15

Оранный треугольник

Я рассказал уже, как нашел Плакси с Сириусом в Тая-и-Войл, и как мне стало ясно, что любая попытка разлучить их лишь поссорит нас с Плакси. Прошло несколько дней, пока долгие разговоры с девушкой помогли мне понять всю интимность ее связи с этой собакой. Открытие поразило меня, но я всеми силами старался не выказать отвращения, потому что Плакси, встретив сочувствие, заливала меня потоком признаний — пересказывала всю историю из отношений с Сириусом. После того, как она много раз коснулась этой темы, я обнаружил, что чувства оскорбленного любовника уступили во мне место пониманию глубокой и великодушной страсти, связавшей два столь различных существа. Но это понимание вызвало еще больший страх, что я не умею отвоевать свою любимую. А я был глубоко убежден, что не только ради меня, но и ради нее девушку необходимо вернуть в жизнь людей.

Оставшиеся несколько дней отпуска я провел, почти не покидая Тан-и-Войла — то наедине с Плакси, то с обоими. Сириус целыми днями бывал занят, но Плакси позволяла себе ради меня иногда отвлечься от дел. Обычно мы с ней работали в огороде, или я помогал ей со стряпней, уборкой и тому подобным. Кроме того, я смастерил несколько приспособлений, облегчавших ей работу. Я недурно умею работать руками, и с удовольствием прибивал полки и карнизы или более удобно обставлял прачечную. В починке нуждалась и корзина, где спал Сириус, но это дело я предпочел отложить, пока не налажу с ним более дружеских отношений. Пока я работал руками, Плакси говорила — то серьезно, то переходя на привычные дружеские подначки. Раз или два я тоже решился сострить на счет ее «четвероногого супруга», но после того, как на одну такую подначку она расплакалась (она стирала тогда, а я развешивал белье) — я стал более тактичен.

Я, разумеется, не оставлял намерения увести Пакси от нынешней жизни, если и не разлучить с Сириусом. Я не предлагал ей уехать со мной. Собственно, мой план состоял в том, чтобы убедить обоих, будто я вполне смирился с их близостью и образом жизни. Моя работа по дому должна была закрепить это впечатление. Заодно она сыграла еще одну роль: позволила мне не слишком благородным образом утвердить преимущество над Сириусом, неспособным оказать такую помощь. Я видел, как завидует он моей рукастости и стыдился причинять ему боль, и все же ни разу не устоял перед искушением торжествовать над псом и порадовать любимую. В конце концов, уговаривал я себя, в любви и на войне все средства хороши. Но мне было стыдно, тем более, что Сириус с нечеловеческим великодушием уговаривал меня помогать Плакси всем, чем могу. Быть может, по большому счету моя слабость пошла во благо, потому что благородство Сириуса заставило меня быстрее понять, какой прекрасный дух живет в нем, и проникнуться к нему теплым уважением не только из любви к Плакси, но и ради него самого.

Отношения с Сириусом поначалу были очень натянутыми, и одно время я опасался, что мы с ним не уживемся под одной крышей. Он не пытался от меня избавиться, он держался со мной вежливо и дружелюбно. Но я видел, как тяжело ему оставлять со мной Плакси. Очевидно, пес боялся, что она в любой момент может исчезнуть из его жизни. Мешало и то, что я далеко не сразу научился понимать его речь. Со временем я стал разбирать его невнятный английский, но в тот первый визит совершенно терялся, даже когда он по многу раз повторял слово за словом. При таких условиях нам почти невозможно было понять друг друга. Однако ко времени моего отъезда я сумел рассеять первый холод, показав псу, что не намерен разыгрывать ревнивого соперника и не осуждаю Плакси за связь с ним. Я зашел еще дальше, и прямо сказал, что не хочу стоять между ними. Он ответил на это маленькой речью — насколько я разобрал, звучавшей так: «Нет, ты хочешь встать между нами. Я тебя не виню. Ты хочешь, чтобы она жила с тобой, всегда. И ясно, что она должна жить с тобой или с другим мужчиной.

Я не могу дать ей всего, в чем она нуждается. Эта жизнь для нее — временная. Как только она захочет, она уйдет».

В его словах было достоинство и здравый смысл, и я устыдился своего коварства.

Я искусными маневрами добился продления отпуска и смог провести с Плакси и Сириусом десять дней, на ночь возвращаясь в гостиницу. Сириус предлагал мне ночевать в хижине, но я напомнил, что это даст новый повод для скандальных сплетен. Как же мучительно было мне — как-никак, признанному любовнику Плакси — целовать ее на прощанье у садовой калитки. Сириус в таких случаях тактично оставался в доме. Отвращение, переходящее в ужас (я изо всех сил гнал его) охватывало меня при мысли оставить ее с этим нечеловеческим созданием, которое она почему-то любила. Кажется, один раз мое отчаяние передалось девушке, и Плакси вдруг судорожно вцепилась в меня. Порыв жадной радости заставил меня неосторожно сказать:





— Любимая, идем со мной. Такая жизнь не для тебя.

Но она уже отстранилась.

— Нет, милый Роберт, ты не понимаешь. Как человек, я очень тебя люблю, но на уровне выше человеческого, духом, да и плотью тоже, я люблю другого, моего милого и странного друга. А для него никогда не будет никого, кроме меня.

— Но ведь он не в силах дать тебе самого необходимого, — возразил я. — Он сам так говорит.

— Конечно, не в силах, — признала Плакси. — Он не может дать мне того, что девушке нужнее всего. Но я — не просто девушка. Я Плакси. А Плакси — половинка Сириуса-Плакси и не может без второй половины. И вторая половина не может без меня.

Она помолчала, но не успел я найти ответа, добавила.

— Мне надо идти. Как бы он не подумал, что я не вернусь.

Наспех поцеловав меня, она вернулась в дом.

Следующий день был воскресным, а в Уэльсе воскресный отдых священен. На фермах никто не работает, только кормят скотину. Поэтому Сириус был свободен. Я пришел в Тан-и-Войл после завтрака и застал Плакси одну в саду. Она была немного смущена. Сириус, по ее словам, ушел на весь день и не вернется до заката. На мой удивленный вопрос она пояснила:

— На него нашло волчье настроение. Такое бывает и проходит. Он ушел через Риног на ферму у Диффрина к своей Гвен, прекрасной до безумия суке суперовчарки. Она как раз созрела для него. — Заметив мое отвращение и жалость, она тут же сказала: — Я не против. Когда-то сердилась, пока не поняла. Теперь это представляется вполне естественным и правильным. К тому же… — я просил ее продолжать, но она молча стала копать землю. Я удержал ее насильно. Взглянув мне в глаза, Плакси рассмеялась. Я поцеловал ее согретую солнцем щеку.

В тот день в хижине была человеческая любовь и много разговоров. Но, как ни пылко отвечала любимая на мои ласки, я видел, что она не отдается мне целиком. Порой мне представлялась ужасная картина: как зверь неуклюже наваливается на ее милое человеческое тело, так хорошо ложившееся мне в объятия. А иногда мне казалось, что стройное существо, которое я обнимаю, под человеческим, божественным обличьем скрывает вовсе не человека, а то ли лань, то ли лису или кошечку, изредка перекидывающуюся в женщину. Да и человеческий ее облик был не вполне человеческим: эта легкая, гибкая, изящномускулистая фигурка больше напоминала лань, чем девушку. Раз она проговорила: