Страница 20 из 49
А он, со своими неуклюжими лапами и слабым зрением, никогда не создаст ничего, достойного мозга, полученного трудами Томаса. Все, что стоило знать, было создано человеческим родом. Все, что знал Сириус, он узнал от людей. Любовь к искусству, мудрость, «гуманнизм»! Господи, если бы мудрость крылась в «собачизме»! Для него не найдется иной цели в жизни, кроме как помогать в меру сил в великих трудах человека, будь то скромный труд пастуха или задуманная для него Томасом карьера музейного экспоната и младшего из младших научных сотрудников. Для него не существовало мудрости, кроме чуждой мудрости людей, и не было настоящей любви, кроме мучительной любви к чуждым двуногим созданиям. Разве что Томас со временем произведет подобных Сириусу существ, которых он сможет полюбить? Но те будут так молоды…
Именно человеческий род показал ему, что такое любовь: нежная забота, ласковые руки, утешительные голоса.
Его верная, по-собачьи преданная приемная мать всегда любила его как родное дитя — или разница между ним и родными была так мала, что ни она, ни Плакси, а только Сириус с его обостренным зрением и нюхом мог эту разницу уловить. Он не обижался — различие крылось не в самой любви, а в подспудном материнском инстинкте. Да и Томас — да, Томас тоже показал ему, что такое любовь но уже иная — товарищество между мужчинами. Конечно, свою науку Томас любил куда сильней. Возможно, он с готовностью подверг бы живое существо любым мучениям, телесным или душевным, ради прогресса науки, ради своей творческой работы. Но так и должно быть. Таков, может быть, сам Бог, если бог существует. Или нет? Не таков?
Так или иначе, этот подход был понятен Сириусу. А суть любви, ее тесную взаимозависимость и общность, он обрел не с Томасом и не с Элизабет, а с Плакси. И при этом, странное дело, мысль о Плакси нередко пробуждала в нем мятеж против владычества человека.
В то лето на ферме Сириус много думал об отношениях с Плакси. При новой встрече он заметил, что время и разница в опыте углубили разрыв между ним и девушкой. Они по-прежнему нуждались друг в друге и тянулись друг к другу, но только, чтобы вновь разойтись, каждый в свою жизнь. Воистину’ странные отношения установились у них с Плакси! Они были так различны по природным свойством, и так сходны в жизненном опыте и духовной сути. Но теперь они расходились, как звезды, что, притянувшись друг к другу и миновав столкновение, разлетаются, каждая к своему небесному полюсу. Словом, как же он ее любил, и как же, под настроение, не переставая любить, ненавидел! Природный запах Плакси не пьянил Сириуса, как манящий аромат суки. В природе, в джунглях, свойственный человеку залах, возможно, внушил бы ему отвращение, как вонь павиана. Конечно, это был приобретенный вкус, но приобретенный так рано, что любовь к ее запаху стала для него второй натурой, затмившей первую, и теперь, хотя бы дурманящий запах суки и увел его на время от Плакси Сириус неизменно возвращался к ней. Он чувствовал в девушке средоточие своей жизни, а она в нем своей. Однако их неумолимо разносило в стороны. Для этих двоих не было общего будущего. Уже сейчас — как утомляли Сириуса ее болтовня о школе, ее скучнейшие безнадежные романы! (Зачем человеку понадобилось это нелепое отношение к сексу! Сириуса тошнило от этих глупостей!) И еще мерзкие искусственные ароматы, которыми она стала душиться в извращенном стремлении скрыть собственный, здоровый и любимый Сириусом запах!
Впрочем, порой и прирожденный запах Плакси внушал ему отвращение. В такие моменты всякий человеческий запах бил ему в ноздри, но запах обожаемой Плакси — особенно. Порой, лежа во дворе, дожидаясь приказов, наблюдая, как старый петух выгуливает свой гарем, как Джен, принарядившись, собирается в Долгелай, как миссис Паг несет из коровника ведра с молоком, или работник чистит свинарник. Сириус пытался проанализировать свои чувства к человеку, найти причину перепадов от восторженной любви к презрительной холодности.
Он признавал, что вид, создавший его (более или менее для забавы) в целом относится к нему неплохо. Хорошо знакомые ему представители этого вида были вполне добродушны. И все же Сириуса не могло не раздражать его нынешнее подчиненное положение. Даже Паг, человек вполне порядочный, видел в собаках не более, чем батраков. Если они мешаются под ногами, их можно и сапогом отпихнуть. Даже Пага, который проделывал это с грубоватым дружелюбием, терпеть было непросто. А еще деревенские! Многие из них с необъяснимой враждебностью пинали или колотили пса, стоило Пагу отвернуться. Поначалу Сириус предположил, что эти люди — враги Пагу или Томасу но нет — они просто давали выход потаенной злобе к живым существам, не умеющим дать сдачи. Большинство собак привыкло кротко сносить такие пинки и побои, но Сириус часто ошеломлял нападающих жестоким отпором.
Одной из причин для презрения к человеческим существам служил тот факт, что люди, видя в Сириусе «просто животное», часто при нем показывали себя с неприглядной стороны. На глазах у сородичей они подчинялись установленным стандартам поведения и негодовали, если другой отступал от этих стандартов, зато воображая, что их никто не видит, сами совершали подобные же преступления. Разумеется, следовало ожидать, что в присутствии Сириуса они будут свободно ковырять в носу (как его смешили их непроизвольные гримасы!) или пускать ветры и тому подобное. Презрение пса вызывало их лицемерие. Например, миссис Паг, которая при нем сама облизывала ложку вместо того, чтобы вымыть, возмущенно отчитывала дочь за такой же поступок. А работник Райс, ревностно посещавший церковь и весьма строгий в вопросах секса, при Сириусе предавался непечатному занятию, чтобы сбросить сексуальное напряжение. Не то, чтобы Сириус находил в его поведении что-то дурное, но ему претило двуличие человека.
Он решил, что именно в двуличии доминирующего вида кроется главная причина иногда овладевавших псом вспышек ярости и физического отвращения. В такие моменты запах человека представлялся ему нестерпимым зловонием. Сириус видел в подобных вспышках пробуждение того, что называл своей «волчьей натурой». В таком настроении он забывал все привычные значения запахов, и, с восторгом или с ужасом, воспринимал их природные смыслы. Если такая минута заставала его дома, он убегал, чтобы очистить нос свежим ароматом пустошей. На него накатывало великое отвращение к людям, и пес, чтобы смыть с себя скверну, бросался в ручей или катался по благоуханным коровьим лепешкам. А потом отправлялся на охоту, старательно огибая встречных двуногих с иррациональным чувством, что каждый из них — враг ему. Чаще всего его добычей становился всего лишь кролик, порой сочетание хитрости и удачи помогало добыть горного зайца. Хруст позвонков на зубах, податливая плоть, сочный вкус крови во рту — все это кидалось в голову, как крепкая выпивка. Сириусу казалось, что его дух омыт кровью добычи, отмыт от людской алчности к деньгам, от неустанной обезьяньей возни с вещами, с живыми созданиями и живыми душами. К чертям их мудрость, любовь и все культурные штучки! Жизнь — это охота: догнать, схватить, услышать короткий вопль, сокрушить плоть и кости волчьими клыками. Потом напиться воды и растянуться под горным солнцем в покое и одиночестве.
В последний месяц у Пага Сириуса замучили жестокие перепады настроения. То он с головой погружался в заботу об овцах, то жаждал духовной жизни, то уступал волчьей стороне свое природы.
Однажды, возясь с овцой, сильно зараженной паразитами, он едва не взбесился от острого запаха мази, которой пользовал больное животное. И почему он должен прислуживать этим тупоумным жвачным? Сириус вдруг целиком отдался волчьему настроению. Вторая половина того дня была у него свободна, он собирался домой, почитать, а вместо этого галопом носился по холмам, пока не наткнулся на чужое стадо далеко на востоке, за миниатюрной столовой горой Арениг-Фах. Там он поймал в воздухе след и пошел по нему. Очень скоро след привел его к желанной добыче. Перед ним стоял громадный баран с короной рогов и мускулистой шеей. Сириус застыл перед животным, которое тоже нюхало воздух и рыло копытом землю. Вдруг Сириус ощутил, как человеческое в нем снова одерживает верх. К чему убивать такое прекрасное животное? Но баран был созданием человека и воплощал собой рабство всех пастушь их собак. Сириус кинулся на него. Баран опустил голову и встретил его ударом рогов.