Цветик

-Надо же, через тридцать шесть лет Егорыч однополчанина встретил, вот бы глянуть на него!

Дядюшка засмеялся:

-Смотри, вот сидит!

-Дедуль, ты?

-Я, Алька, я!

Редькин и дед засиделись далеко за полночь. Сначала деда и сына встретила вся многочисленная редькинская семья. Дед даже растерялся от такого внимания и изъявления благодарностей за своего Егорыча. Постепенно все разошлись, оставив фронтовиков наедине, которые долго-долго вспоминали, много курили и тяжело вздыхали, поминая погибших.

Дед закинул удочку:

-Вань, ты ж хозяин всего раёну?

-Ну примерно так!

-А унучечка моя, как я слыхав от людей, хорошая дивчина? Так подмогни жеж ей, вон, у тебя стройка какая начнется, ей бы хоть маленькую комнатенку, но свою, мальчишка-то растёть.

-Не переживай, Панас (Панас так звали деда на родине, так на это имя он и отзывался, редко вспоминая, что Афанасий), ты меня знаешь, своими молодыми специалистами мы дорожим, и в планах есть квартиры для них. Надеюсь, в следующем году приедешь к внучке на новоселье?

-Если жив буду, Вань.

-Ты у нас самый старый был, мы-то все двадцатилетние пацаны считали тебя глубоким стариканом - сорок три или четыре тебе было?

-Сорок чатыри, а вот уже восемь десятков через два месяца стукнеть.-

-А мы над тобой хихикали, хотя Лёшку-то именно твоя осмотрительность уберегла, помнишь, как он, желторотый все норовил из окопа выглянуть, а ты его за штаны успел стянуть?

-Эге ж, он потом от всего шарахался, когда понЯл, что пуля рядом была...

-Давай так договоримся: будем живы, на следующий год, на Победу соберу всех - Михнева, Буряка, Алёшку Сиротина, Егорыча, Витька Соболева, и ты обязательно приезжай, а? Сиротина совсем не узнаешь-такая махина выросла из мелкого щуплого пацана.

-Я, Вань, доживу, точно, это ж надо было к унучке приехать, штобы тебя устретить, живога! Я, Ванька, встрепенулся сильно, наших поглядеть - обнять, ох как хочу, да и праунук у меня, ох и парнишка, зовёть меня - Де!

Редькин одобрил поход в школу, пришел с ним сам, и в полном спортзале они с дедом долго рассказывали о фронтовых буднях, не касаясь тяжелых боёв. Когда же бойкий старшеклассник спросил про бои, дед, помолчав, сказал:

-Не приведи, Господи, кому-то испытывать такое, худой мир, он лучше!

Отпраздновали годик Мишутки, приехали Алькины орлы, дед и Андрюха мгновенно подружились, сидели, негромко разговаривая и получая удовольствие от общения.

Мишутка же пытался выговорить имена всех, к нему пристали Петька и Гешка:

-Минька, скажи - Петя! - Минька говорил - Пе!, Геша!-Ге! Андрюха!- молчание, Андрей!- тишина... и потом звонкое: - Дей! Дей подорвался к мелкому и начал его тискать, Мишук заливался смехом, дед же одобрительно кивал головой.

Под вечер провожали их с дядюшкой большой компанией, пришел и Редькин с женой и внуками. Все расцеловались с дедом, Алька всплакнула, дед тоже прослезился:

-Приеду! Унучка, точно, ждать-то будешь?

-Мы с Серегой богаче на деда и дядюшку стали, всегда будем вам рады!(Забегая вперед - дед дожил до девяноста семи лет, последние пять доживал у Альки и ругалась на него Алька только из-за кирзовых сапог и постоянного курения!)

И навалились заботы и проблемы, город заметно похорошел, убрали весь мусор на задворках, заделали глубокие ямы на дорогах, окосили всю траву, опилили деревья, покрасили бордюры - жители, посмеиваясь, наводили порядок во дворах - 'Давно бы надо было иностранцев в нашу глушь пригласить, вон, сколько пользы!'

Алька просмотрела все имеющиеся в районной библиотеке материалы про Югославию, с немцами как-то сразу подумала про штрудель, а вот с югославами ничего из выпечки не находилось - все больше мясные блюда-скара.

Позвонила Славину, он прислал оказией - с проводницей поезда на Нижний Тагил - несколько книжек, там был рецепт пирога с брынзой, которую решили заменить сыром.

Вот и занялись с двумя кондитерами осваивать новую для всех выпечку. Пирог начал получаться с третьего раза, понравился и, чтобы набить руку, начали делать его небольшими партиями на продажу- уходил, как говорится, влёт. Со штруделем помучились, долго подбирали маргарин для слоеного теста, но к концу июня и штрудель получился. Редькин на совещании отметил "старательность и исполнительность работников хлебозавода, одними из первых подготовившихся для встречи почетных гостей".

Алька съездила в техникум, договорившись заранее с лучшим преподом по технологии, Цилей Федоровной, умеющей и знающей буквально все, о консультации и пробной выпечке каравая. Вернулась из Свердловска с массой новых рецептов и идей.

Повезла Мишука на июль в Медведку. Пошли ягоды и грибы, а кто же из местных не был заядлым ягодником-грибником.

А там бушевали страсти, скандал разгорелся нешуточный - Гала, любимая сношенька, непорочная и идеальная, родила мальчика. Одно дело, что на месяц раньше, мало ли, бывает! НО... малыш родился рыжий-рыжий, каким был в поселке только один человек - отнюдь не Стасенька-брюнет, а страшенный бабник, не пропускающий ни одной юбки, неважно какого возраста, - Колька Лаптев. Не узнать в точной копии ребенка Лаптя мог только слепой. Бессменная акушерка - тетя Паня, Прасковья Ивановна, взявшая на руки малыша, только охнула, а санитарка Нина Егорова сразу же припечатала:

-Это ж Лапоть натуральный!

Утром уже поселок знал, что ребенок - чисто рыжий Лапоть! Броня, прилетев в больницу, потребовала показать ребенка, увидев его в окно, заматерилась и заорала как резаная. Побежала к Селезням ругаться, наскакивая на отца Галы, теперь уже 'проститутки', орала и пыталась врезать тому по 'наглой морде!'

-Подсунули порченную девку, проститутку моему сыночку!

Селезень, отмахиваясь, гудел: -Твой сынок женился на ней? Женился! Кто ж виноват, что он не разобрал, девка под ним али баба? С его-то опытом, и не понять? А я что? Ничего, я вам дочь отдал и приданое немалое за ней дал.

-Да подавися ты своим приданым! - Броня охрипла орать оскорбления и гадости, понимая, что многие из тех кого она поносила и поливала грязью, порадовались, что вернулось ей её же дерьмо.

Этим история не закончилась. Стасян, над которым открыто ржали, в этот же день свалил к родственникам, куда-то в Ивано-Франковскую область.

Броню же следующим утром арестовал Адамович - ночью побила окна у матери Кольки Лаптева, Зины. Зина утром, ни свет ни заря, подняла Адамовича и, плача и ругаясь, потребовала ареста Брони.

-Напугала, сучка пархатая, внучку, что спала в дальней комнате! Адамович, заарестуй её, а то смертоубивство будет! Ежли Колька и виноват, то только в том, что на эту 'честную' полез, а не надо давать раньше времени! За всеми видит, своё только не заметила! Сучка не захочет, кобель не вскочит! - припечатала Лаптева.

Адамович увез Броню в район, там её крепко поругали, выписали штраф на пятьдесят рублей и обязали вставить стекла. И ходила пришибленная Броня по поселку, плюясь и ругаясь, если видела Селезней.

И опять было у неё горе - ребенка-то записали Кухтинским и Станиславовичем - "По закону они муж и жена, ребенок родился, когда они состояли, да и сейчас состоят в законном браке, никакой суд это не оспорит" - вежливо объясняла председатель поссовета Лилия Васильевна, в ответ на орево Брони, что она не признает ни сноху, ни ребенка.

-И придется вашему сыну платить алименты на ребенка!

Вот тут Броне сделалось совсем плохо, жадная по натуре, завистливая бабенка, крупно попала, и одна цель осталась у неё - подкарауливать "горячо любимую Галу" и требовать развода и отказа от алиментов.

Селезни, потерпев с неделю истерики и крики Брони, увезли Галу с ребенком куда-то в Тюменскую область к родственникам. Броня же, напроклинавшись напоследок - досталось всем от Галы до председателя поссовета - тоже свалила вслед за сыном из поселка.

Алька пожалела Галу:

-Теперь ей ой как не сладко будет! - на что мамка ответила коротко: