Страница 46 из 91
<b>К. Е. Хитров — О. А. Хитровой</b><a name="read_n_398_back" href="#read_n_398" class="note">[398]</a>
<b>18–20 ноября 1943 г.</b><a name="read_n_399_back" href="#read_n_399" class="note">[399]</a>
Три месяца назад получил два письма: одно от мамы и Маруси и второе от Шуры. На днях от них всех опять получил; дошло и твое письмо. Я уже привык годами не получать ни от кого известий, а тут сразу кучу писем; как-то даже непривычно.
Скажу прямо, что за два года потери всякой связи с вами, за эти два года, унесшие с собой жизни огромных людских масс, меня не покидали самые худшие мысли о судьбе вас всех и особенно братьев. Я приготовил себя ко всему. И вот вести из дому, — все живы.
Это самое лучшее известие, которое только может быть в наше время. Делясь своей радостью со знакомыми мне все в один голос говорят, что это счастье и случайность. Да, это так, но покуда события не затухают рано говорить о счастье.
У меня пока положение складывается так, что приходится быть только наблюдателем всех крупных событий, если не считать напряженную работу в течение всего этого времени, сопряженную с известными ограничениями во многом, вызванными этими событиями, и моим особым положением, в котором я находился пять лет.
Как долго мне придется быть обитателем «далекого Севера» — трудно сказать. Может быть, не так скоро буду иметь возможность выехать на «материк». Во всяком, одного моего желания в этом отношении слишком мало.
Твои сообщения о том, что Михаил Смородкин выехал с Колымы и живет на Алтае меня несколько удивили. Я его разыскивал здесь, наводил справки, но все безрезультатно. Как он сумел добиться выезда? Может быть, по состоянию здоровья ему разрешили выезд? Ведь он в 38 году поморозил левую ногу и ему делали несколько операций; опасаясь гангрены, пришлось часть ступни ампутировать. Одновременно с этим он болел сильно воспалением легких. Все это меня минуло.
А природа здесь сурова. Морозы зимой, как правило, 50, 60 и больше градусов. Начинается зима в сентябре, и кончается в мае. Круглосуточный день сменяется почти круглосуточной ночью. Вот хотя бы сегодня; несмотря на безоблачный день, солнце не было видно. Оно где-то бродило за сопками.
Сейчас 4 часа (у вас 8 часов утра), — уже вечер. Выкатилась большая холодная луна. Кругом однообразные сопки, покрытые снегом. Мороз настолько силен, что когда дышишь ртом, раздается какой-то звенящий гул, похожий на звук, издаваемый пустой стеклянной банкой, в которую дуют. Организация теплого жилья — это основной вопрос на Колыме. Топящаяся печка — колымская поэзия. Зимой здесь даже звери не живут; волки и те убегают на юг, боясь холодной и голодной здешней зимы.
Но я несколько свыкся — ведь шестую зиму переживаю. А теперь я уже в другом положении, чем прежде, и суровость климата менее опасна старшему бухгалтеру предприятия, сидящему в помещении у печки, чем забойщику, ковыряющему вечную мерзлоту.
Жадно слежу за военными событиями. Голос диктора радиостанции из Москвы, издаваемый моим приемником особенно приятен, когда он сообщает о взятии Киева нашими войсками. Это большой и красиво преподнесенный подарок к празднику
Как себя чувствует Борис после ряда ранений? Очень хочется дожить до встречи со всеми вами. Здорова ли мама?
От Бориса и Юрия не получил ничего. Передавай привет братьям, маме, Марусе, Тоне с Эллой и всем знакомым.
Ты говоришь, что сын у тебя капризен и нос картошкой. Это все в порядке вещей. Капризность, полагаю, ликвидируется соответствующим воспитанием, а нос предоставь самому себе. Я не думаю, что было бы лучше, если он был бы, скажем, сливой или грушей или как у Гоголя «вместо носа, пустое гладкое место».
Шура мне писал, что ты сожалеешь о невозможности разведения огорода на асфальте улиц Москвы, я же в тайне тревожусь, что мне придется быть может еще долгое время пожить там, где улиц не асфальтируют и где только и придется заниматься огородом.
<b>К. Е. Хитров — Н. И. Хитровой и М. Е. Хитровой</b>
<b>31 июля 1951 г.</b><a name="read_n_400_back" href="#read_n_400" class="note">[400]</a>
за тринадцать лет моего нахождения на Колыме я вам писем почти не писал и ограничивался ежегодной посылкой коротких телеграмм о том, что я здоров.
Я несколько раз вам сообщал, что скоро встретимся, скоро отсюда выеду. Но вся жизнь сложилась не так как я думал устроить.
Первые пять лет моего пребывания здесь были тяжелыми годами. Многих людей, ехавших сюда как я, до меня, со мной, после меня, уже нет. Моя молодость и здоровье в то время перебороли все тяжелое.
Вторые пять лет с 1943 по 1948 год я работал по вольному найму в тайге, вдалеке от жизненных центров. Работал главным образом в геолого-разведочных районах главным бухгалтером и т. п. В военное время отсюда почти никого не отпускали, потом же я много раз настойчиво обращался к начальству с просьбами и требованием об отпуске меня с работы и выезде в центральные районы страны. Мне все обещали; вот-вот едет замена, весной говорят поедешь, осенью, осенью — в начале навигации следующего года. Меня обманывали, и, естественно, я вас обманывал.
В начале 48 года я снова получил 5 лет лагеря. Пусть это вас не удивляет. Подробно излагать суть дела сейчас не буду, скажу только одно — с пятью годами сейчас в лагерях почти нет — единицы. Вы сами наверно знаете, что достаточно малейшего нарушения, так сказать, как дают 10–15, а чаще и больше, особенно нам, бывшим, и особенно здесь. Меня судили вместе с начальником крупного разведрайона за то, что мы не передали в судебно-следственные органы дело на начальника материально-хозяйственной части нашего разведрайона по недовозу ценностей из Магадана и ограничились взысканием с него причиненного ущерба и снятием с работы. За это привлекли нас. Дали 109 статью — «злоупотребление служебным положением» и принимая во внимание партийность и то, что начальник договорник дали условно год и принимая во внимание мою прошлую «судимость», дали 5 лет.
Отбываю этот срок иначе и не похож на первый. Работаю по специальности. Кроме того, с 1948 г. в лагерях Дальстроя введены зачеты рабочих дней. Их дают только за отличную работу. Я ими пользуюсь и рассчитываю через 1–2 месяца освободиться. Точно сказать не могу, будет зависеть, сколько дадут зачетов за II-ой квартал, июль и август (запаздывают с утверждением). Речь идет о конце сентября либо октябре месяцах. Ограничений в выезде, полагаю, иметь не буду. Люди освобождаются и выезжают. Так, думаю, поступлю и я.
Когда я работал по вольному найму, у меня были небольшие сбережения, нужные мне к выезду. Потом все это пропало. Я особенно не сожалею, лишь бы отсюда выехать здоровым. Когда я получил эти пять, меня сразу же по наряду затребовали в районную больницу на работу старшим бухгалтером. Там я работал ровно два года и потом меня передали работать в само управление, где и работаю поныне. Больница и управление находятся в пос. Сусуман. Этот поселок большой, является центром промышленных предприятий управления, расположенных от 3-х до 350 клм.
Хожу бесконвойно, имею на руках пропуск. Питаюсь нормально, покупаю на свой заработок продовольствие. Заработок здесь определяется заработком или должностным окладом вольнонаемного (в данном случае 1500 рублей) помножено на 0,5. Из этих 0,5 производятся вычеты налогов и стоимости довольствия и услуг. Вообще, я в него укладываюсь вполне.
На Колыме договорники и военные пользуются большими льготами. Через каждые 6 месяцев получают надбавки в размере 10 проц. к окладу. Проработал 5 лет — получает два оклада ежемесячно помимо больших отпусков, вознаграждений и прочих доплат. Такими льготами пользуются только договорники, к «лицам, нанятым на месте», это не относится и, скажем, первая 10 проц. надбавка на меня (если я останусь работать), возникнет только через 4 года.
Этот отрезок времени я вам не сообщал о себе, боясь вас расстроить, а теперь, когда уже заканчиваю срок, я пишу, как оно есть. Полагаю и надеюсь, что в этом году со всеми вами встречусь.
В прошлом году в мае м[есяце]це я болел крупозным воспалением легких. Здоровье стало хуже. Усугублялось еще тем, что когда я стал выздоравливать, мне назначили курс внутривенного и потом подкожного вливания хлористого кальция для поддержки организма. И вот, я уже принимал подкожное вливание 0,5 проц. раствора хлор. Кальция, как по ошибке мне в левую руку выше локтя влили вместо 0,5 проц. — 10 проц. У меня образовался некроз — омертвение ткани руки. Я боялся, что у меня отрежут руку, но принимал все возможное, чтобы избежать этой неприятности и с июня прошлого года по конец апреля нынешнего я ходил с завязанной рукой, не имея возможности ее поднять.
Теперь же это в прошлом и рука здорова вполне. Осталось только темное на ней пятнышко.
Вы мне писали, что у Маруси не важно со здоровьем, гипертония. Эту болезнь я знаю. Работая в больнице, я стал в совершенстве разбираться в диагнозах и характерах болезней.
Пусть Маруся чаще проверяется на давление. Средство хотя и не исчерпывающее, но и понижающие таблетки есть.
На Колыме очень многие подвержены гипертоническим заболеваниям. Здоровый на «материке», становится больным, как только ступит на колымскую землю. Здесь, видимо, сказывается относительно высокая местность и суровость климата.
Прошлая зима была особенно сурова. Такую я помню только в 38–39 году. Достаточно сказать, что с конца ноября по март м-ц морозы в Сусумане были выше 50 градусов. Все время и доходили до -63.
Правда, работая в разведке в районе мирового полюса холода около якутского поселка Аймякона, я переживал 90-градусный мороз, но он был не страшен тем, что продолжался 2–3 дня и потом теплело. Это лучше, чем вся зима без отдышки сурова.
За все время на Колыме я не ходил в шубах и пальто. Здесь принято носить телогрейку, вот я ее носил и ношу, валенки, а ватные брюки не надевал с 1943 года. Конечно, это не значит, что я акклиматизировался — нет. Работаю в тепле, а на ходу не мерзну.
Буду работать на «материке» — буду одеваться.
Посылаю вам свою фотографию. Она не дает полного портрета. В действительности я очень худой, высокий, на голове осталось мало волос, а оставшиеся серебрятся сединой. Что у меня плохо, это с зубами. Ношу искусственные, к тому же плохо сделанные. Сказывается цинга, которая все время за тобой ходит, да и возраст уже наверное. Посылку, которую посылали вы через Шуру я получил. Большое спасибо. Больше мне не высылайте. Кстати, вы думаете, видимо, что я полный мужчина, купив шелковую сорочку с воротничком 42-го размера. Мне подходят 38 размеры.
Я заканчиваю писать. Пожить мне хочется настоящей жизнью, и я надеюсь, что все устроится.
Не знаю ваших порядков теперь. Вряд ли мне удастся жить около Москвы, во всяком случае первое время, но если выеду в этом году, то сразу приеду к вам.
Всего хорошего, желаю здоровья. Пишите обо всем. Как и где живут Борис и Юрий с семьями? Передавайте им привет от меня.
398
Жена старшего брата.
399
Конверт не сохранился.
400
Конверт не сохранился.