Страница 39 из 91
«Адрес»: Москва В-152 Загородное шоссе д.2,
М. П. Н. Больница № 1. 25-е Отделение (4 этаж) 5 палата.
Юрию Алексеевичу Казарновскому.
Итак, еще в самом конце 1959 года он был жив. Но с высокой степенью вероятности можно предположить, что его земной путь в 1960 году закончился…
P.S
В конце 1980-х имя Казарновского снова выплыло на поверхность. Больше всего приложил к этому руку Евгений Евтушенко со своей замечательной рубрикой «Строфы века» в «Огоньке». В 1988 году в ней вышла подборка стихов и Казарновского, а Евтушенко написал во врезке:
«Насколько мне известно, автор всего лишь одной книги: „Стихи“, Гослитиздат, 1935 год. Книжка эта попала мне в руки сразу после войны… Автор в то время был в местах, не столь отдаленных. Когда он вернулся, то вскоре умер, и я о нем больше ничего не слышал…»
Эти сведения уточняет и дополняет в письме в «Огонек» академик Д. С. Лихачев:
«Юрий Казарновский из Ростова-на-Дону. Родился в начале века. Был в литературном кружке в своем родном городе. Арестован. Сидел в Соловках. И печатался в журнале „Соловецкие острова“… Потом был все время в лагерях и был последним, кто видел О. Э. Мандельштама… Я попал в лагерь в конце октября 1928 года, а Казарновский немного раньше, по-моему, весной…»[341]
И — в другом месте — о пародиях: «Некоторые из его пародий были напечатаны в „Огоньке“, и мне пришлось разъяснять — кому они принадлежат»[342].
Свой вклад внесла и Н. Я. Мандельштам. Первое на родине издание ее «Воспоминаний», одним из скорбных и трагических персонажей которых является и Казарновский, вышло в издательстве «Книга» в 1989 году.
Затем вмешался ростовчанин Владимир Тыртышный, усомнившийся в тождестве Казарновского из Ростова и Казарновского из Соловков. Разобрались[343], но по мере разбирательства ширился круг его почитателей, как и круг републикаций его немногочисленных, но каких-то очень «фирменных» произведений.
Пора бы уже собрать книгу Юрия Алексеевича Казарновского — неистребимо веселого поэта с совершенно невеселой судьбой. Того, кто за это возьмется, ждет немало трудностей: что печаталось в ростовских газетах и в центральной периодике в 20-е годы? Что еще прячется в периодике соловецкой? И что за стихи про азиатские ливни надиктовал Казарновский в Ташкенте?
И в завершение — стихотворение Казарновского 1956 года, еще не печатавшееся. Оно сохранилось среди его писем, кажется, последнему своему корреспонденту — Илье Сельвинскому[344]:
Похоже, что эта ироническая струнка и нота, чем-то напоминающая Сашу Черного, всегда сопровождала Казарновского и смешила его читателей и слушателей, в том числе, возможно, и Мандельштама, соседа по бараку.
А может быть, эта струнка и вовсе была его сутью — или, если хотите, осью, пусть и не сосущей ось земную, ось земную…
Второй свидетель:
«брянский агроном М.», или Василий Меркулов (1952, около 1968, 1971)
«Брянского агронома М.» (то есть ленинградского физиолога Меркулова) Н. Я. аттестует как «второго достоверного свидетеля». С ним она, по-видимому, все же встречалась, но только не ранее 1968 года.
Выполняя просьбу О. М., он пришел к Эренбургу еще в 1952 году, то есть еще при жизни Сталина. Комментируя этот визит, Н. Я., находившаяся тогда в Ульяновске, отмечает:
«…Никто другой из советских писателей, исключая Шкловского, не принял бы в те годы такого посланца. А к писателям-париям сам посланец не решился бы зайти, чтобы вторично не угодить на тот свет»[345].
Рассказанное Меркуловым Н. Я. уже знала со слов Казарновского. Существенных противоречий между ними не было:
«Он считал, что О. М. умер в первый же год, до открытия навигации, то есть до мая или июня 39 года. М. довольно подробно передал разговор с врачом, на счастье, тоже ссыльным и понаслышке знавшим Мандельштама. Врач говорил, что спасти О. М. не удалось из-за невероятного истощения. Это подтверждается сообщением Казарновского о том, что О. М. боялся есть, хотя, конечно, лагерная пища была такая, что люди, отнюдь не боявшиеся есть, превращались в тени. В больнице О. М. пролежал всего несколько дней, а М. встретил врача сразу после смерти О. М.»[346]
Следующий фрагмент, сохранившийся в архиве Н. М., представляется нечем иным, как записью, сделанной ею после разговора с самим Меркуловым[347]:
«Транспорт (июнь?).
Пайка (?) — Легенда.
Виктор (Литература. Учитель танцев, библиотека).
Стрелка вправо одежда (правильно) [пальто на сахар].
Барак № 11.
Гарбус — эстрадник (В сентябре письмо от меня).
[Кэта стрелка вправо с червями] (Немец-врач) [Вайсбург — особист протестует].
(Читал стихи о Сталине за сахар) [Перевод — Петрарки].
[Натур-филос. сонеты…].
(Пришел в барак: хотели задушить.
Вышли из барака — Илья вам поможет).
3 поэта — Андрей Белый, Пастернак и я.
Черный барак, Душная ночь, Жирные вши.
Тиф I Врач — Кузнецов.
В Новосибирске 27 октября.
Подвижен и беспокоен.
5 лет ОСО Князь Щербацкий (?).
С побоями и сразу подписал».[348]
О самом Василии Лаврентьевиче Меркулове (1908–1980), докторе биологических наук и ученике А. А. Ухтомского. Он родился 3 февраля 1908 года в Иваново-Вознесенске. Окончил биологический факультет ЛГУ, с военного учета снят как инвалид. Служил доцентом в Педагогическом институте им. Покровского и научным сотрудником Всесоюзного Института экспериментальной медицины. В день сообщения о расстреле Каменева директор этого института профессор Никитин выбросился из окна, после чего все его сотрудники, в том числе и Меркулов, были арестованы.
340
РГАЛИ. Ф. 1160. Оп. 1. Д. 266. Л. 14–15.
341
Огонек. 1988. № 28.
342
Лихачев Д. С. Юрий Алексеевич Казарновский //Д. Лихачев. Воспоминания. СПб.: Логос, 1999. С. 254.
343
В Сети: http://rostov-80–90.livejournal.com/241612.html?thread= 1393100.
344
РГАЛИ. Ф. 1160. Оп. 1. Д. 266. Л. 5–5об.
345
Мандельштам Н. Воспоминания // Собр. соч. В 2 тт. Т. 1. Екатеринбург, 2014. С. 476.
346
Там же. С. 451.
347
Сводная запись о лагерной жизни О. М., вобравшей в себя сведения, почерпнутые главным образом от В. Л. Меркулова (Гарбуз, Кузнецов, В. Л. Соболев) и Е. М. Крепса (Вайсбург) (ср.: Нерлер, 2014. С. 451–502. В пользу того, что это именно так, говорят детали, нигде более не встречающиеся. Например, о Пастернаке как о втором поэте, о полученном О. Э. в лагере письме от Н. Я. или упоминание князя Щербацкого. Первым на ум приходит действительный князь Щербацкий — знаменитый академик-буддолог Федор Ипполитович Щербатский (1866–1942), который сам хотя и не был репрессирован, но вполне мог быть связан с антропологом и этнографом Н. М. Маториным, (1898–1936), братом Д. М. Маторина. Но, возможно, тут иная аберрация, и Н. Я. имеет в виду не князя Щербацкого, а князя Мещерского — человека, сидевшего, по словам Меркулова, с О. М. в одной камере на Лубянке.
348
РГАЛИ. Ф. 1893. Оп. 3. Д. 108. Л. 49. Публикуется впервые.