Страница 20 из 91
Начиная с 4 марта 1938 года «Дальстрой» передается уже в прямое ведение НКВД с преобразованием его в Главное Управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР «Дальстрой», К этому времени «Дальстрой» приобрел черты горнопромышленного треста-монстра, требующего и пожирающего рабсилу, сколько бы ее ни завезли.
В течение почти двадцати лет[187] Дальстрой ежегодно получал почти по несколько десятков тысяч зэков (в 1938 и 1939 гг. — примерно по 70 тыс. чел.)[188], но из-за высокой смертности общая численность работников на Колыме редко превышала 200 тысяч душ одновременно, из них 75–85 % составляли заключенные[189]. Всего же за 1932–1953 гг. в системе «Дальстроя» перебывало около миллиона человек[190]. К 1939 году Магадан окончательно утвердился в сознании как административный центр «Дальстроя» — а стало быть, и Колымы как его синонима.
Первым начальником «Дальстроя» был знакомый Шаламову еще по Красновишерску Эдуард Петрович Берзин (1893–1938)[191]: его арестовали 29 ноября 1937 года, в поезде Москва — Владивосток, на станции Александров, и расстреляли 1 августа 1938 года. Вторым — с 21 декабря 1937 по октябрь 1939 г. — старший майор гб Карп Александрович Павлов (1895–1957, покончил жизнь самоубийством). При Павлове начальником УСВИТЛа (с 21 декабря 1937 по 27 сентября 1938 г.) был полковник Степан Николаевич Гаранин (1898–1950), прославившийся своими расстрелами, личным садизмом и жестокостью[192]. Мандельштам попал во Владивосток уже после ареста Гаранина в сентябре 1938 года и накануне замены его на капитана гб Ивана Васильевича Овчинникова (работал с 14 октября 1938 года до 10 февраля 1939 года).
В 1935 году начальником пересыльного лагеря был Федор Соколов[193]. Осенью 1938 года, по свидетельству Д. М. Маторина, начальником был некто Смык, а комендантом, по свидетельству Е. М. Крепса, — Абрам Ионович Вайсбург, сам из бывших ссыльных. Оба оставили по себе добрую память относительной незлобивостью.
Назначение лагеря — быть перевалкой для бесконечной рабсилы, завозимой с материка на Колыму. А также для обратного ручейка — тех, кого вызвали на переследствие, или тех, кто, если выжили, отбыли свой срок на Колыме и не подохли.
Пересыльный лагерь был своеобразным ситом и сортировочным пунктом сразу в нескольких смыслах слова. Во-первых, политических («контриков») тут отделяли и содержали отдельно от уголовных («урок»), что было для первых огромным, хотя и кратковременным, облегчением. Во-вторых, людей сортировали по их физическому состоянию. Более крепких и сравнительно здоровых отправляли морем на Колыму, остальные же попадали в «отсев» (часть зимовала на пересылке, а большинство — в основном инвалиды — направлялось на запад, в Мариинские лагеря недалеко от Кемерово).
Сроки индивидуального пребывания в транзитном лагере были непредсказуемы. Четверка дальстроевских пароходов — «Джурма», «Дальстрой» (бывший «Ягода»), «Кулу» и «Николай Ежов» (будущий «Феликс Дзержинский») — лишку не простаивала. Одна только «Джурма» — крупнейший из пароходов — могла забрать в свои трюмы население трех-пяти эшелонов, если только допустить, что все эти люди работоспособны на Колыме.
Одних гнали в трюмы и на Колыму буквально назавтра после приезда, другие кантовались месяцами, а третьи умели так приспособиться к требованиям начальства, что жили здесь годами. Попавших в отсев и не зацепившихся за этот лагерь ждали Мариинские инвалидные лагеря.
Пересылка: лагерь
Место для пересылки было выбрано безлюдное и в то же время доступное. Лагерь был вытянут по долине Саперки и занимал около 7 гектар, по периметру — с небольшим интервалом — вышки. Численность охраны зависела от емкости и наполняемости лагеря: считалось, что 1 охранник причитался на 33 заключенных[194].
Территория лагеря была испещрена частой сетью канав — дренажных водосточных каналов, необходимых при ливневых дождях.
Бараки оседлали пологий южный склон Саперной сопки[195], так что из лагеря хорошо были видны, пусть и вдалеке, и Амурский залив, и сопки — и покрытые тайгой, и лысые[196]. На одной из них было заметно укрепление — один из люнетов Владивостокской крепости.
Особо приветливым это место не назовешь. Тем не менее пересылка была сравнительно благополучным и обжитым лагерем: обтянутые брезентом добротные бараки из доски-шестерки[197], трехэтажные нары в них (в летние месяцы бывал и четвертый «слой» — стихийный: лежали и на полу), «буржуйки».
Да и начальство особо не зверствовало — сказывался, возможно, гаранинский шок. В пределах своей огороженной зоны по лагерю днем можно было свободно передвигаться, двери бараков закрывались только на ночь — ходи из одного в другой и общайся[198]. В сочетании с бархатной осенью эта свобода внутри несвободы воспринималась как подарок судьбы.
Пересылка состояла из двух частей: в первой находились уголовники, или «урки» (около двух тысяч человек), во второй — политические, или «контрики».
В центре, в учетно-распределительной («ничейной») зоне, — административное здание и несколько в глубине — двухэтажная, буквой «П», деревянная больница-стационар на 100 коек в зимнем режиме и на 350 в летнем (за счет доразмещения в палатках). Рядом — амбулатория пропускной способностью до 250 человек в сутки, аптека[199].
Здесь, как бы в центре лагеря, всегда толкался народ из разных бараков, шел перманентный торг и обмен.
Напротив КПП — пищеблок с кухней, а в противоположном конце лагеря — в глубине урочьей зоны — находилась баня с прожаркой. Рядом с ней — небольшой карьер, откуда и Мандельштам с Хитровым перетаскивали на тачке каменья.
Та часть лагеря, где содержались «контрики», называлась «Гнилой угол», или «Тигровая балка», причем в ней были три обособленные зоны: мужская (на 5–7 тыс. чел.), женская (на 2 тыс.) и «китайская» (на 3 тыс. — для эмигрантов из Харбина и китайцев Приамурья). В зоне «контриков» стояли комендантский барак и больничка на двенадцать коек (изолятор). В отгороженном от глаз дощатым забором домике в китайской зоне располагалась своего рода «шарашка» местного значения — так называемый лагпункт № 1, или конструкторское бюро, обслуживавшее нужды города и «Дальстроя». Женская зона представляла собой огромный огороженный колючей проволокой и основательно загаженный двор, пропитанный запахом аммиака и хлорной извести.
Между зонами — десятиметровые полосы, в которые на ночь выпускали собак. Женская зона была огорожена двумя дополнительными рядами колючей проволоки, а «китайская» — забором.
В лагере — около 20 добротных бараков, каждый емкостью примерно в 600 человек. Итого пропускная способность лагеря — 10–12 тысяч зэков[200]. Но в теплое время — в предвкушении транспорта и Колымы — здесь скапливалось гораздо больше людей. Многие ночевали четвертым барачным слоем — под нарами или же прямо на улице. Зимнее население лагеря было, конечно, много меньше[201].
Бараки были царством крупных черных клопов и жирных бесцветных вшей. Редкий мемуарист забывал помянуть этих незабываемых насекомых. Они господствовали по всему лагерю, переползая из зоны в зону. И даже прожарка не помогала.
187
В 1953 г. имущество «Дальстроя» было передано Министерству горнорудной промышленности.
188
Эту аббревиатуру некогда знали буквально все: она происходит от «з/к», что означало «заключенный-колонист», или, фактически, просто «заключенный».
189
См.: Широков А. И. Дальстрой: предыстория и первое десятилетие. Магадан, 2000; Бацаев И. Д. Особенности промышленного освоения Северо-Востока России в период массовых политических репрессий. 1932–1953. Магадан, 2002; Навасардов А. С. Транспортное освоение Северо-Востока России в 1932–1937 гг. Магадан, 2002; Bollinger М.). Stalin’s Slave Ships. Naval Institute Press, A
190
Согласно А. Г. Козлову — 876 тыс. чел. (Козлов А. Г. В период «массового безумия» //http://www.kolyrna.ru/magadan/index.phpnewsid=389.
191
Он «начинал» еще в 1931 г. на строительстве Красновишерского целлюлозно-бумажного комбината.
192
После следствия в Магадане Гаранин был переведен в Москву, а с мая 1939 г. находился в Сухановской тюрьме, но вину нигде не признал. Осужден ОСО при НКВД в январе 1940 г. «за участие в контрреволюционной организации» на 8 лет ИТЛ; впоследствии срок заключения был во внесудебном порядке продлен. Умер в 1950 г. в Печерлаге МВД. В 1990 г. реабилитирован как осужденный внесудебным органом.
193
См. его доклад от 1935 г. (Бацаев, Козлов, 2002. Ч. 2. С. 214. Со ссылкой на: ГАМО. Ф. Р-23-сч. Оп. 1. Д. 3805. Л. 66).
194
Ср. в приказе Берзина по «Дальстрою» № 30 от 11 февраля 1937 г.:
«…Для охраны Транзитной командировки Владивостокского ОЛП численность Охраны утвердить… в размере 3 % от числа содержащихся на ней заключённых».
195
Однако северный склон сопки был достаточно крут; внизу протекала речка Саперка, ныне забранная в трубу.
196
Сама территория лагеря и даже его конфигурация в течение длительного времени не подвергались изменениям благодаря тому, что все это перенял так называемый «экипаж № 15110» — одна из учебных военно-морских частей Тихоокеанского флота. Из построек 1930-х годов на территории «экипажа» частично, но всё же до самого конца сохранялись здания пищеблока и больницы. В 2007 г. экипаж окончательно ликвидировали, а его бывшую территорию поглотил город — теперь уже вся территория бывшего лагеря застроена. С юга «лагерь» был бы ограничен нынешней Днепровской улицей, с севера — Печерской, а с востока — Областной, долгое время служившей северным выездом из города. Ныне вся территория и железнодорожной станции, и лагеря, и причала находится в пределах городской черты Владивостока. А «Вторая Речка» — это название большого городского микрорайона. Местность же, где располагалась пересылка, называется «Моргородком».
197
Из-за брезента некоторые поначалу и вовсе воспринимали их как палатки.
198
В случае крайней необходимости пробирались из барака в барак и ночью, как, например, в случае Хинта, хотевшего повидать Мандельштама, но уезжавшего утром на запад, на переследствие.
199
Из доклада начальника перпункта Ф. Соколова за 1935 г. (Бацаев, Козлов, 2002. Ч. 2. С. 254). И. К. Милютин, единственный, сообщает о двух печах для сжигания трупов умерших (Милютина, 1997): этому не только нет подтверждений — этому прямо противоречит вся, многократно зафиксированная, «технология похорон» на пересылке.
200
Е. М. Крепс назвал меньшую цифру — 2 тыс. чел. — из расчета 100 человек на барак, но, вероятно, он имел в виду лишь одну из зон. В мужской зоне было два ряда по 10 бараков, нары в бараках в основном трехэтажные. В. Л. Меркулов говорил о 40 тыс. зэков в пиковые периоды (по прикидке Ю. И. Моисеенко — около 20 тыс.).
201
Согласно инженеру Н. Н. Аматову, прибывшему в лагерь 31 декабря 1937 г., новый 1938 год там встречало около 3 тыс. чел.