Страница 2 из 91
Наконец, очень многие точки над i в свое время расставили следственные, тюремно-лагерное и реабилитационное дела О. Э. Мандельштама, впервые обнаруженные, соответственно, в ЦА ФСБ, ГАРФ и Магаданском областном архиве МВД[4] и введенные в научный оборот Виталием Шенталинским и пишущим эти строки.
То же можно сказать и об обнаруженных в РГВА конвойных списках того эшелона, с которым Мандельштам прибыл на пересылку (см. Приложение 1). Масса важных деталей об этапе, о пересыльном лагере под Владивостоком и о морском этапе на Колыму — в многочисленных воспоминаниях бывших заключенных, проходивших через эти «чистилища», а также в публикациях владивостокского краеведа Валерия Маркова.
…Разъяв все эти источники, часто путаные и основательно затронутые «аберрациями памяти», на отдельные факты — как бы на кирпичи и сдув с них строительный мусор, приходишь к рискованному желанию построить из них заново то, что согласится построиться.
Попробуем же, суммируя все собранные свидетельства и лавируя между их скудостью и противоречивостью, огибая информационные мели и избегая водовороты, проплыть по фарватеру судьбы поэта и реконструировать то, чем были заполнены последние дни его жизни.
Применим ко всему сообща разысканному презумпцию нефальсифицированности, но и не будем испытывать никаких обязательств перед мифическим, мистификаторским или просто бредовым[5].
Воображению же позволим включаться лишь там, где иначе уже никак не восстановить небольшие звенья общей цепи, начисто отсутствующие в источниках.
Иными словами, постараемся в меру сил воссоздать событийную канву этих последних месяцев и недель[6].
И, опять же в меру сил, дополнить трагический контекст мандельштамовской судьбы рассказами или отрывочными сведениями о жизненных траекториях его товарищей по «гурту», таких же, как и он, солагерников, убивавшихся задёшево, хорошо битых, но так и не убитых, коль скоро остались их свидетельства или свидетельства о них (такой подход делает, увы, неизбежными некоторые фактологические повторы).
Но именно мандельштамовская судьба — этот, по выражению А. К. Гладкова, «фокус времени», — направленная, словно световой луч, на все эти судьбы, собрала их в единый и благодарный пучок и наполнила особым смыслом и содержанием.
Благодарю всех тех, кто оказывал мне постоянную, разнообразную и систематическую помощь при работе над этой темой, — Николая Поболя, Габриэля Суперфина, Сергея Василенко, Леонида Видгофа, Бориса Фрезинского, Валерия Есипова, Валерия Маркова, Дмитрия Зубарева, Никиту Петрова, Александра Гурьянова, Владимира Коротаева, Лию Штанько, Сергея Мироненко, Ларису Роговую, Диамару Нодия, Дину Нохотович, Василия Христофорова, Олега Матвеева, Наталью Ваякину, Галину Злобину и Анатолия Разумова.
В иллюстрировании и оформлении книги использованы материалы Российского государственного военного архива, Файерстоунской библиотеки Принстонского университета, Центрального архива МВД, Центрального архива ФСБ, Мандельштамовского общества, собрания Е. Голубовского и В. Маркова, семейных архивов М. Лесмана, Д. Маторина, И. Милютина, П. Митурича, Ю. Моисеенко, М. Рабиновича, М. Смородкина, Б. Фрезинского и К. Хитрова. За помощь в подборе иллюстративного ряда благодарю А. Дунаевского, А. Калачинского, Н. Князеву, Р. Либерова, Э. Рабиновича и О. Рубинчик.
Между ссылкой и тюрьмой: последний свободный год
ПОСЛЕ ВОРОНЕЖА
Москва: режим и зажим
…16 мая 1937 года истекал трехлетний срок воронежской ссылки Мандельштама.
Как-то оно будет дальше? Продлят ссылку или не продлят?[7] Отпустят или не отпустят?..
С тревогой в душе шли О. Э. и Н. Я. в здание областного управления НКВД на Володарского, 39, где находилась и приемная комендатуры. Будучи в Воронеже, Мандельштам сюда практически не заглядывал: сталинское «чудо о Мандельштаме» избавило его и от «прикрепления», то есть от необходимости отмечаться здесь с месячной или какой-то иной заданной частотой.
Идти было недалеко — проулками по кромке косогора по-над рекой Воронеж. Очередь в приемной к окошку совсем никакая — с полтора десятка мрачных интеллигентов. Почему? Объяснение пришло быстро: времена изменились, и высылками и ссылками НКВД больше не пробавлялся. Из следственной тюрьмы дорога вела уже не в губернские города и даже не в ссылочную глухомань, а прямо в лагеря или на смерть.
Самое верное, на что можно было рассчитывать, это на отсутствие ответа, на что-то вроде «Ваших бумаг нет, приходите завтра или через неделю». Но рука из окошка протянула Мандельштаму бумажку, справку по форме № 13, где черным по белому стояло:
«Настоящая справка выдана для представления в Управление (Отдел, Отделение) РК Милиции по месту избранного жительства для прописки. / Справка действительна при предъявлении паспорта и при прописке оставляется в соответствующем Управлении (Отделе, Отделении) Милиции»
Перечитав, О. М. «ахнул» и даже бросился назад переспрашивать: «Значит, я могу ехать куда хочу?» Но дежурный рявкнул, не отвечая, и недоумевающий счастливец отошел, словно боясь утерять в счет ответа, если бы он был дан, толику своего счастья.
…Начались предотъездные хлопоты. В тот же день Надежда Яковлевна завершила переписывать для Наташи Штемпель «Наташину книгу», а Осип Эмильевич подарил ей «Шум времени» с надписью: «Милой, хорошей Наташе от автора. В. 16/V-37 г.»[8].
Еще как минимум неделя ушла на «ликвидацию воронежской оседлости». Скарб распродали и раздарили, но всё равно осталась груда вещей, на которые троица — поэт, его жена и его теща — однажды уселись на воронежском вокзале в ожидании поезда. В кармане мандельштамовского пиджака веером разлеглись три небольшие картонки — плацкарты на Москву[9]. А на следующее утро та же троица, передавая друг другу корзинки, узлы и чемоданы, вылезла уже на столичную платформу.
Везение, однако, продолжилось и в Москве. Ни Костарева, ни его жены и ребенка, ни даже его вещей в квартире не было: короткая записка на столе извещала о том, что всё это откочевало на дачу.
И сразу же предарестная жизнь и жизнь нынешняя «склеились» в единое целое, словно и не было той страшной трехлетней пустоты посередине, заполненной Лубянкой, Чердынью, Воронежем, Воробьевкой, Задонском, стукачом Костаревым за одной стеной и гитаристом Кирсановым за другой. Оказавшись одни и у себя, Мандельштамы враз забыли и про новые ежовые времена (а ведь был самый канун того, что позднее станут называть Большим террором!), и про свои «минус двенадцать»[10]. Они вдруг потеряли страх и уверовали в прочность своего возвращения, в то, что они достаточно намаялись и отныне их ждет нормальная и спокойная жизнь. И неважно, что Костарев, их жилец и персональный доносчик, не съехал, а всего лишь на даче, как неважно и то, что всё время давало о себе знать больное сердце, и Осип Эмильевич всё норовил прилечь и полежать. Важно то лишь, что они снова дома, что они у себя, что вокруг трамваями позвякивает курва-Москва, где живут и где ждут любимые друзья и братья и где водят по бумаге пером собратья по цеху.
И первый же московский день Мандельштама задался! С самого утра он обернулся двойным счастьем — встречей с Ахматовой, подгадавшей свой приезд к их и остановившейся еще накануне в их же доме у Ардовых, и вожделенным походом «к французам», в масляное царство обморочной густой сирени, кустившейся за стенами Музея нового западного искусства.
4
В 1988 г. при активном содействии сотрудников Центрального архива МВД СССР В. П. Коротеева и Н. Н. Соловьева.
5
Байки про расчлененный труп Мандельштама в четырех ведрах, случайные оговорки про Сучан и некоторые другие «истории» см. в: Марков, 2013.
6
Сведения о погодных условиях осенью и зимой 1938 г. даются по данным Пулковской обсерватории (сообщено Э. Г. Богдановой) и данным метеоролога А. А. Петрошенко (сообщено В. М. Марковым).
7
Свежий пример Пяста говорил им, что очень даже продляют.
8
Штемпель Н. Мандельштам в Воронеже // «Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. М.-Воронеж, 2008. С. 52 (оригинал передан в РГАЛИ).
9
Прямых поездов Москва — Воронеж в 1930-е гг. не было, было два проходящих пассажирских — № 42 и 44, шедших до Москвы, соответственно, 18 часов и 15 минут и 16 часов и 44 минуты (сообщено А. Никольским).
10
А напоминание об этом не могло не стоять в документе, полученном в воронежской комендатуре.