В поисках Джейка

Шолл нервозно наблюдал за неудавшейся попыткой своего пленника освободиться.

— Почему ты прикоснулся ко мне? Почему они ко мне не прикасаются?

Шоллу не хотелось разговаривать с вампиром, словно это лишало его сил, которые еще оставались. Но, как бы то ни было, вампир не стал отвечать. Шолл еще раз ткнул стволом в его шею. Он знал, что времени мало, и потому стал поспешно изобретать другую тактику. Он не мог заставить эту тварь заговорить, но, возможно, ему удастся убедить ее, что нет смысла хранить молчание.

Даже находясь лицом к лицу с таким непроницаемым, таким чужеродным врагом, как имаго, даже в тумане войны возможно изучить их стратегию. В первые дни столкновений вампиры больше походили на людей. Долгие годы, а то и столетия, они жили среди людей и переняли их привычки. В первые недели войны они, находясь во главе наступающих сил, у руля какой-то жуткой машины, использовали последствия массовых побоищ, дразнили побежденные армии, бушевали из-за собственной униженности и ликовали по поводу того, что ей приходил конец.

По мере того, как они проводили время в собственной среде, их мимикрия исчезала, уступала место все более непостижимым действиям, которым нельзя было сыскать аналогов или объяснить в человеческих понятиях. (Вампиры стали жалкими. Заключенные в тела, которые они столетиями ненавидели, шпионы имаго, вероятно, сыгравшие ключевую роль в освобождении их рода. Они были упорны, притворялись людьми, теперь притворяются имаго.) Но в те первые дни Шолл очень внимательно прислушивался, беседовал с другими людьми, которые кое-что слышали, иногда добывал информацию, когда эти люди умирали. Сейчас он воспользовался тем, что узнал, перед своей захваченной аудиторией.

Он рассказал скованному вампиру, когда и как, согласно мифу, имаго оказались в плену, о древнем царе-мыслителе. Он рассказал своему врагу, как тот и сотоварищи — вампиры, называвшие себя «ничто», шпионами, теми-кто-перетекает, — стали авангардом. Как освобожденные имаго, наконец вырвавшиеся на свободу, стали их военачальниками. Они все подчинялись одному, и их облик медленно таял, удалялся от чего-либо узнаваемого человеческим глазом, пока они возвращали себе свои собственные измерения, оставляя «ничто» позади.

А во главе всех их находилась верховная сила. Военный гений, выигравший кампанию, триумфатор. Существо, которое они называли Волчицей, Рыбой или Тигром. Оно ожидало в Лондоне, в самом сердце, пока его войско вычищало последние очаги сопротивления. И об этом Шолл рассказал своему пленнику.

Лицо вампира не менялось, как и лица его сотоварищей. Тогда Шолл обратился к главному пункту допроса.

— У меня имеется кое-что, — сказал он, — для Рыбы Зеркала. Где она?

Ничто ему не ответило.

— Где Рыба Зеркала?

Шолл крепко прижал дуло дробовика к виску скованного существа; оно затряслось и зарычало. Однако когда Шолл говорил, это выглядело так, будто существо вело беззвучный спор.

— Что я могу сделать? Ты не боишься меня. Никто из твоих сородичей меня не боится. И Волчица меня не испугается. Что могу я ей сделать? Не могу же я причинить вред Рыбе Зеркала, верно? Я хочу сделать ей подарок. Где она? Я хочу ей сделать подарок.

Пленник вытаращился на него. Шолл начинал испытывать ярость. Говоря, он равномерно бил вампира в лицо. Каждый раз голова существа откидывалась назад, после чего оно снова прямо смотрело на Шолла — без страха. Оно не выглядело запуганным.

— Я хочу сделать ей подарок. Черт возьми, я хочу дать ей кое-что. Ты разве не хочешь, чтобы она получила такое, чего на хрен не забудет? Подарок. Где Рыба Зеркала? Где? Я кое-что дам ей. Хренов подарок для нее, от которого она отказаться не сможет. Где она? Где Рыба Зеркала? Где? Где Рыба Зеркала? Где Рыба Зеркала?

И внезапно заговорил голос, который показался Шоллу поразительно человеческим. Шоллу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что же произошло. Он начал улыбаться. Разумеется.

Он победил. Вампир не подумал, что он, Шолл, способен причинить вред Рыбе Зеркала. Что с того, если он узнает, где она находится? Возможно, чуждая людям психология вампиров заставляла существо дразнить Шолла, или же оно хотело понять, как Шолл распорядится полученными сведениями, на какое предательство пойдет и как потерпит неудачу. Оно не могло поверить, что у Шолла нет плана.

Но Шоллу показалось, что его пленник шокировал своих соплеменников. Другие вампиры нервно дергались и вертели головами, словно больные собаки. То в одной, то в другой стороне кто-то из них завывал. Шолл взглянул вверх, прямо вверх, туда, где черная спираль ступеней исчезала над его головой. Он слышал тишину, тихое капанье, царапанье под землей и жевание вампиров. Совершенно неожиданно его охватил испуг. Когда он направил свет прямо на тварей, окружавших его, выхватывая их лица из тьмы по одному, то увидел, что они следят за его действиями не моргая, увидел их вялые или искривленные рты. Он почувствовал слабость.

— Почему они не трогают меня? — прошептал он. Ему сразу не понравился собственный жалобный голос. — Ни один из них. Ни один имаго в Лондоне. Почему ты это сделал?

Он снова взглянул вниз, на скованное существо и издал крик, увидев, что одна тварь, похрабрее прочих, подползла ближе, настолько близко, что могла прикоснуться. Она потянулась и ухватилась за наручники. Шолл отступил и навел на противника дробовик, но он двигался слишком медленно: вампир разорвал оковы своего сотоварища, коротко взвыл, взваливая окровавленного пленника на плечи, освободил его и вприпрыжку помчался по коридору с нелепой скоростью.

Шолл выстрелил в тени и в короткой ослепительной вспышке увидел, как его дробинки разорвали нескольких вампиров. Они завопили друг на друга, но Шолл знал, что не задел того, кто на него напал, и его избавителя. Они бежали намного быстрее, чем он мог бы их преследовать, и были уже невидимы среди своих собратьев в темноте.

Его охватил густой запах серы. После первого крика замолчали даже раненые вампиры. Их ряды сомкнулись. Изменилось только то, что лица ближайших к Шоллу существ были теперь заляпаны кровью их соседей.

В подземной темноте Шолл смотрел на них и ждал, что они станут приближаться, но они все-таки не приблизились.

Подъем занял у Шолла меньше времени, чем спуск. Тогда его пугало место, в которое он направлялся, — теперь он страстно желал выбраться.

Он взбегал по лестнице и останавливался через каждые несколько футов, чтобы перевести дыхание. Всякий раз он оборачивался, и даже после всего увиденного и сделанного ряды молчаливых лиц, следовавших за ним, заставляли сжиматься его желудок. Запачканные кровью вампиры в повседневной одежде — почетный караул. Они аккуратно соблюдали дистанцию, безмолвно следовали за Шоллом, чтобы убедиться, что он уходит.

Они проводили Шолла до самого входа на станцию, столпившись внутри помещения. Они наблюдали за тем, как Шолл выбирался в сумерки раннего вечера. Шолл широко шагал, словно даже этот исчезающий свет придавал ему сил. Существа за его спиной периодически прикасались друг к другу; их неосмысленное общественное поведение ничем не напоминало поведение людей.

Шолл, измученный, остановился на перекрестке вблизи станции. Имаго больше не преследовали его, и хищные зеркала не вернулись. Перекресток был пуст.

Содрогаясь, Шолл поглядел назад, на станцию. Он потер лоб жестом человека, который только что проснулся. Широкие глаза вампиров смотрели в ожидании, когда же он наконец уйдет. Они ненавидели его в своем мраке. Шоллу сделалось легче. Он вошел туда и вышел оттуда. Он спустился вниз и вернулся наверх, обладая тем, что ему было нужно: знанием. Он знал, куда должен идти.

Он раскинул руки, как пугало, и сделал, пошатываясь, несколько шагов в том направлении, откуда только что пришел, назад, к вампирам, ринулся к ним, как взрослый, желающий в шутку напугать ребенка. Они рассыпались в мгновение ока. Шолл спугнул их и рассмеялся, когда они спрятались, выждал несколько секунд, дождался появления одной-двух голов и повторил свою забаву, заставив их вновь исчезнуть.