Перед потопом

Она не ответила. Он взглянул на нее. Ее глаза были полны слез.

— Ты плачешь, Фиона? Но почему?

— Ты ведь решил, Робэр.

— Нет. Еще нет… Понимаешь, казалось бы просто и в то же время… сложно… Эти люди, которые сопровождали меня. Их судьба на моей совести. А еще албанские дети — восемь тысяч албанских детей…

— Албанские дети?

— Да, там за железной стеной. Я должен попытаться завтра помочь им…

Фиона медленно встала со своего табурета. Пальцами левой руки оперлась о клавиатуру. Пианино ответило долгим, стонущим аккордом.

— Пойдем, — сказала, вздохнув, Фиона, — наше время истекает. Ты хочешь помочь албанским детям… Я поняла… Следуй за мной. Попробую помочь тебе…

Они вышли во мрак коридора. Дюран снова ощутил запах сырости и тлена. Он включил свой фонарь. Фиона медленно двигалась шагах в трех впереди.

— Этот запах, почему? — спросил Дюран. — Откуда он?

— Сейчас поймешь.

— Мне кажется, он стал сильнее…

Она не ответила.

Они долго шли вдоль темного коридора. Мрак прорезал лишь тонкий луч маленького фонарика, закрепленного на ладони Дюрана.

— Осторожно, — сказала вдруг Фиона. — Сейчас будем спускаться. Держись за перила. На лестнице не хватает нескольких ступеней.

Дюран подумал, что не заметил этого, когда поднимался на второй этаж.

— Я оставил в холле свет, — начал он, — почему сейчас…

— Свети себе под ноги, — перебила Фиона. — Вот тут нет одной ступени. И дальше тоже…

Наконец они добрались до наружной двери. Она была распахнута настежь. В окружающем мраке дверной проем вырисовывался серым прямоугольником. Дюрану показалось, что теперь он стал шире.

Фиона вышла на каменное крыльцо и обернулась:

— Не отставай, Робэр.

Он выбрался наружу следом за ней; с облегчением вдохнул чистый ночной воздух. Дождя не было. Совсем низко над горизонтом в разрыве туч желтел узкий серп луны. Невдалеке слышался мерный рокот прибоя.

«А где же машина и все они?» — подумал Дюран. Площадка перед домом была пуста. Фиона медленно спустилась по ступеням. Отойдя немного от дома, остановилась и обернулась.

— Я не вижу машины, — крикнул Дюран.

Она призывно махнула рукой. Он направился к ней, спотыкаясь о камни, в беспорядке лежащие в густой траве.

— Смотри, — Фиона указала на дом, из которого они только что вышли.

Дюран обернулся. На месте дома теперь громоздились освещенные луной уродливые развалины. Черными провалами зияли выбитые окна и вход.

— Ты прав, — тихо сказала Фиона. — То было наше прошлое, а вот это — настоящее… — она вздохнула. — Время — его пришлось немного вернуть назад. Иначе всех вас уничтожили бы у последнего контрольного пункта.

— Но как же… — начал Дюран и умолк.

— Они, вероятно, догадываются, что на Оставленной земле происходит нечто, не предвиденное ими.

— Они? О ком ты говоришь?

— О тех, кто привел нынешнюю цивилизацию к краху. О тех, кто стоит над всеми вами. Вы лишь марионетки, Робэр. Вас давно лишили правдивой информации, вы совершенно беспомощны и потому обречены. Решившись, наконец, выполнить мое пожелание, ты обрекал на смерть себя и своих спутников.

— Значит, Къюсак?.. — Дюран вздрогнул.

— Нет-нет, он тоже ничего не знал и не будет знать.

— Когда вы… сдвинули время?

— Как только ты решил ехать.

— Но как ты узнала?

— Считай, что догадалась…

— Кто же ты, наконец?

— Я — Фиона.

— Нет…

— Тогда я воплощение твоих воспоминаний… Тебя это больше устраивает?

— Не знаю… Скажи, я по-прежнему не могу коснуться тебя?

Она отрицательно качнула головой.

— Ты просто не сможешь. Мы находимся… в разном времени.

— И его никак нельзя совместить?

— Это зависит не от меня, дорогой.

— В каком же времени нахожусь теперь я?

Она бросила взгляд на свои часы.

— У тебя сейчас начало того дня, когда ты окончательно решил ехать сюда. Кстати, и в Париже — теперь то же время.

— Так значит?.. — он не закончил.

— Да, ты еще не прожил этот день. Он у тебя впереди.

— И все те… кто сопровождал меня?..

— Еще не знают, что им предстоит поездка с тобой.

— А твое время, Фиона? Какое оно? — голос его дрогнул.

— О, оно в прошлом. Помнишь тот день, когда мы расстались?.. Я по-прежнему там, дорогой. Мы были гораздо ближе друг к другу, когда ты вошел… Но и тогда точное совмещение оказалось невозможным.

— От кого это зависело?

— Один из парадоксов времени, — она усмехнулась, — хотя… Могли быть и иные причины.

— Значит, все это, — он обвел взглядом руины и заросшую травой площадку перед крыльцом, — и наша встреча и ты сама — лишь фантомы, возникшие в моем воображении?.. И ничего этого нет и не было?

— Ну, не знаю… Впрочем, ты можешь думать так, если это принесет облегчение… Или вообрази, что ты видел все это во сне.

— А как же с выбором, о котором ты говорила?

— У тебя его уже не осталось. Ты обязан вернуться. Албанские дети… Может быть, это то главное, ради чего ты жил.

— Но как?

— О, это совсем просто. Тебе достаточно пожелать. — Она опустила голову. — Прощай, любимый! Завтра наступит другой день и, возможно, он будет лучше сегодняшнего…

Дюран заставил себя проснуться… Некоторое время лежал не шевелясь, пытаясь понять, что с ним происходит. Воспоминания накатывались волнами. Удивительный сон! И, кажется, повторился дважды… Что это — призыв, напоминание, предупреждение?.. Он бросил взгляд на часы, стоящие у изголовья. Два часа ночи… Он спал совсем недолго, и такой сон! О чем он думал вчера, засыпая? Ах да, албанские дети… Восемь тысяч албанских детей! Может быть, это то главное, рада чего он жил… Откуда эта фраза? Кто ее произнес? Надо бы обязательно вспомнить… Впрочем, у него есть время… Завтра будет другой день и, возможно, он будет хорошим…