Лонгборн

Сара обхватила себя еще крепче.

– А что вы здесь делаете?

Рука со скребницей замерла.

– Что?

– Я хотела сказать, почему вы здесь?.. На вашем месте я бы здесь нипочем не осталась. Сидеть в этой глуши, точно щука в омуте, разве это жизнь…

Джеймс поудобнее перехватил скребницу, поправил ремень на тыльной стороне ладони. Головы так и не поднял.

– Я видела давеча, как вы пришли. Это же вы были?

Он наконец-то обернулся и взглянул на нее. Сару вновь поразили эти светло-карие глаза, эта смуглая обветренная кожа.

– Откуда вы пришли? – Она перешла на шепот. – Должно быть, довелось вам постранствовать. Может, вы и в Лондоне бывали?

– Отсюда до Лондона всего-то миль двадцать или около того.

Покраснев, она постукивала твердым мыском одного башмака по каблуку другого. Джеймс продолжал чистить лошадь.

– Прямо не знаю, что о вас и думать, – призналась она.

– Сделайте одолжение, не утруждайтесь.

Сара выскочила из конюшни и затопала прочь, к кухне. Сочетание обходительности, готовности прийти на помощь и неучтивости в этом человеке обескураживало, и, как ни старалась она составить о нем ясное представление, ничего не выходило. Впрочем, в одном Сара была твердо уверена: он лжет. Он не тот, за кого себя выдает. Но пусть даже ему удастся провести всех остальных в Лонгборне, ее он не проведет. Нипочем.

Глава 6

Целью ее жизни было выдать дочерей замуж. Единственными ее развлечениями были визиты и новости

Вот гардеробная миссис Беннет, ее святая святых, укрытие от настоятельных нужд и тягот семейной жизни: вся в пышной обивке, ламбрекенчиках, подушках, драпировках и турецких коврах, заваленная надетыми по разу платьями, забытыми шалями, спенсерами, ротондами и капорами, пропахшая истлевшими розами, с обоями в полоску и цветочек, заставленная фарфоровыми безделушками, на которые уходили все карманные деньги, бесчисленными бумажными цветами, бонбоньерками из ракушек, увешанная прихотливыми орнаментами, вышивками в рамках и расписанными тарелочками – творениями искусных пальчиков ее дочерей; и все это – ветшающее, облезлое и собирающее пыль, к отчаянию хозяйственной миссис Хилл.

Экономка, вызванная в святилище для обсуждения меню на неделю, приняла (как всегда, на память) заказы на куропаток, запеченное мясо и рагу и порывалась броситься бежать на кухню, дабы вымесить и раскатать поставленное загодя тесто, которое, должно быть, давно уж подошло в тепле. Однако пришлось задержаться в гардеробной и выслушивать сетования миссис Беннет, досадовавшей, как обычно, на мистера Беннета, неспособного осознать всю важность того, что ей казалось настоятельной потребностью. А поскольку мистер Б., по-видимому, с трудом переносил даже звук голоса своей супруги, та решила более не обсуждать с ним эту животрепещущую тему, предпочтя излить душу прислуге.

Хотя миссис Хилл из многолетнего опыта прекрасно знала, сколь тщетны любые попытки навести в этой комнате порядок, не в ее характере было сидеть сложа руки и сочувственно хмыкать. Уголком передника она смахнула пыль с фарфоровых пастушек и протерла комод, на котором они стояли. Затем сняла со стула мятое платье цвета яичного желтка и расправила на нем складочки.

– Ах, да оставь же его, Хилл!

– Я бы его повесила…

– Повесила? Все бы тебе развешивать! Оставь! Это просто рваная тряпка!

Миссис Хилл осмотрела платье: неужели девушки что-то упустили? Шелковистые желтые складки скользили между пальцами. Никаких заметных повреждений: все швы целы, подол нигде не отпорот, не видно ни дырочки. Наряд выглядел в точности таким же, каким вернулся в гардероб миссис Беннет из последней стирки. Помнится, перед этим она надевала его на особо торжественный ужин у Голдингов. И как же прилежно девушки трудились над этим платьем: замачивали и намыливали, тщательно удаляя с шелка каждое пятнышко. Миссис Хилл гордилась своими подопечными – такие умелицы, отличные прачки. Да и сами они порадовались, когда наконец платье стало чистым, будто новенькое. Гордиться делом своих рук – это ли не радость? Куда как приятнее, чем уныло терпеть тяготы жизнь и втайне мечтать оказаться где подальше.

– Мне нужен новый наряд, – продолжала меж тем миссис Беннет. – Просто необходим. И девочкам тоже нужны обновки. Разве я многого прошу, после всех этих лет? А это мерзкое старье можешь забрать себе. Я его больше не надену.

Миссис Хилл аккуратно повесила платье на руку. В былые годы сердце у нее учащенно забилось бы при мысли, что ей достанется такая прелесть. Но, скажите на милость, что сейчас-то ей проку от желтого шелка и воланов? Придется его ушить, переделать и убрать все эти финтифлюшки, чтобы, не ровен час, не загорелись, когда она будет возиться у очага. Так что достался ей не столько подарок, сколько очередная порция работы, а без этого она предпочла бы обойтись.

– Это действительно ужасно, Хилл. Тебе не дано знать, что это за мука – быть матерью и наблюдать страдания несчастных детей, лишенных отцовской заботы.

С этими словами миссис Б. издала тяжкий вздох, с трудом приподняла рыхлое тело с дивана и нетерпеливым взмахом руки сделала знак миссис Хилл отойти. Встав, она прошлась по комнате, скрипя половицами, и замерла у окна, однако мысли ее явно занимал отнюдь не чудесный парк, раскинувшийся внизу.

– И не только для ближайшего бала. Нам необходимы новые наряды для ранних визитов, и для семейных обедов, и для вечеров, и для выхода к чаю, и для прочих оказий. – Опершись на подоконник, она промокнула глаза. – Но, полагаю, он этого не одобрит. Он совершенно глух к такого рода вещам. Хуже того, я догадываюсь, что они ему вообще неинтересны.

Миссис Хилл сверлила взглядом широкую спину хозяйки. Если прямо сейчас не спуститься в кухню и не заняться тестом, всю неделю они будут есть кирпичи вместо хлеба. Одну из девочек надо бы отправить в курятник за яйцами, другую послать выбивать ковер – и ведь какой из них какое дело ни поручи, все равно обе будут недовольны и побранятся из-за этого. А Джеймса отослали в Хайфилд, починять изгороди. Миссис Хилл припасла для него кувшин пива на полке в кладовой, но, если не забрать его прямо сейчас, потом уж у нее не будет случая спуститься в кладовую, пока не переделает всю работу. Не успеешь оглянуться, уже пора подавать обед, а там и мистер Хилл потребует чашку чаю, а нельзя же заставлять его дожидаться слишком долго.

Но что поделать, миссис Б. грустит и ждет утешения. Экономка подошла ближе и дотронулась до хозяйкиного плеча:

– Мне очень жаль, мэм.

Локоны миссис Б. задрожали.

– Вечно находятся более важные траты, во всяком случае по его разумению. Кое-кто из арендаторов не платит ренту. А то вдруг нужно начинать на ферме жатву или сев или срочно что-то починить. Всегда найдется что-нибудь более важное, чем я и бедные мои девочки.

Миссис Б. обратила лицо к экономке, глядя на нее серьезно и пристально. Жесткие руки миссис Хилл вдруг оказались в мягких ручках госпожи.

– Ты переговоришь с ним обо мне, Хилл?

– Я могу, если пожелаете, мэм, но не думаю, что из этого выйдет много проку.

– Ах, полно, ты и сама знаешь, что к тебе он прислушивается, Хилл. Если ты скажешь, что это необходимо, он непременно согласится. А о чем бы я с ним ни заговорила, он все считает вздором, не стоящим внимания. Тебя он послушает. А меня не слушает. Уже давно.

Миссис Хилл отвернулась. На столике стояла пудреница, пуховка валялась рядом, полированная поверхность красного дерева была засыпана толстым слоем дорогой пудры с запахом лаванды. Дети давно подросли, а других, очевидно, уже не будет, вот в чем причина разочарования хозяйки, всего этого беспорядка и неуюта. Ей так и не удалось родить здорового мальчика, наследника Лонгборна. С другой стороны, размышляла миссис Хилл, если вспомнить, как изнурили миссис Беннет многочисленные беременности, как вымотали ее роды, если вспомнить обо всех выпавших зубах, страданиях и пролитой крови, взглянуть на живот, который болтается мешком, вполне можно поверить, что миссис Б. испытывает определенное облегчение при мысли, что больше не придется через все это проходить.