Золотая сеть

Поверить невозможно, сколько усилий и изобретательности надо приложить, чтобы избежать столкновения с двумя мужчинами! Не встречаться с ними взглядом, не подходить слишком близко, чтобы ненароком не услышать, о чем они говорят, или не сказать что-нибудь самой.

Мадлен была готова задушить Доминика. И французам работы меньше. Зачем им утруждать себя? Она сама сотрет его с лица земли. Ну почему он не может выкинуть из головы эту глупую идею крестового похода? Зачем ему обязательно нужно стать рыцарем в сверкающих доспехах? Зачем ему непременно надо время от времени превращаться в Дон Кихота? Ей вовсе не нужен смелый, отважный и мужественный брат. Да пусть он будет хоть самым трусливым в королевстве, лишь бы знать, что он в полной безопасности. Брат необходим ей!

Но он собрался уехать и сложить голову на поле боя. И ему все равно, что она чувствует и как страдает. Однако она не станет больше умолять его. Нет уж, этого удовольствия она ему не доставит, пусть даже не надеется! Она решила, что слова ему до отъезда не скажет.

До отъезда! Ее охватил ужас, стоило подумать, что через два дня его уже здесь не будет. А вдруг она никогда не увидит его снова? Все последующие месяцы, а может, даже годы, она будет сидеть и ждать от него весточки, и при этом трястись от страха, что очередное письмо принесет ей плохие вести. Интересно, как армия сообщает, что дорогой вам человек пал в бою? Она этого не знает, да и знать не желает. Девушка тряхнула головой и одарила Ховарда Кортни не в меру очаровательной улыбкой.

Мадлен проскользнула в открытые двери. У нее имелся перерыв в танцах. Ее партнером был пастор, но его срочно вызвали к больному прихожанину. Слава Богу, этот человек не имел никакого отношения к Эмберли, иначе Эдмунд непременно счел бы своим долгом тоже навестить умирающего. Никто не успел заметить, что Мадлен лишилась своего кавалера. Как хорошо сбежать на полчасика из зала, побыть одной, хоть ненадолго скинуть с себя наигранное веселье и притворную улыбку!

Не станет она гулять по террасе. Кто-нибудь непременно заметит ее. Мадлен обогнула дом и прошла мимо розария. В саду тихо и прохладно. Ни один человек не забредет так далеко от бального зала.

Как ужасно, когда человек не может с головой окунуться в веселье и насладиться праздником, а уж тем более балом Эмберли! Раньше с ней ничего подобного не случалось. Но как Мадлен ни старалась, она так и не смогла проникнуться весельем, которое прилежно изображала. И влюбиться в капитана Форбеса или какого-нибудь другого молодого человека тоже была не в состоянии, хотя стоило ей бровью повести, и любой из них был бы у ее ног. Как скучно не быть влюбленной, какая тоска не планировать заранее, сколько внимания можно отмерить своему кавалеру и когда нужно вовремя отступить и снова превратиться в неприступную леди!

Сама того не замечая, Мадлен пошла по дорожке, по которой гуляла с Джеймсом Парнеллом в день его приезда. С тех пор, кажется, уже лет сто прошло! Как же сильно она переменилась за это время! Тогда он просто не нравился ей, и все. Она не питала к нему ненависти. Впрочем, и любви тоже. Мадлен опустила руку в фонтан в том самом месте, что и он тогда. И обошла его кругом. Вот тут он и стоял, когда рассказывал ей о том, что переживает за Александру. Вот тут, на этом самом месте.

Должно быть, она несколько секунд смотрела прямо на него, прежде чем осознала, что видит его наяву. Он стоял в тени, прислонившись спиной к мраморной чаше фонтана, руки сложены на груди. И только когда он пошевелился, она наконец заметила его.

— О! — вырвалось у нее. — Что вы здесь делаете?

— Наверное, то же, что и вы. Сбежал. Хотя мне казалось, что вы слишком увлечены весельем. Неужели один из ваших кавалеров покинул вас?

— Пастор, — пояснила она. — Его вызвали к больному.

— Бедная леди Мадлен! — хмыкнул Джеймс. — Остаться без кавалера на балу у собственного брата!

— Перестаньте!

Долгое время он молчал, не двигаясь с места. Она не видела его лица и не подозревала, что творится в его душе. Ей и в голову не пришло, что можно просто развернуться и уйти, а еще лучше убежать.

— Я могу потанцевать с вами здесь, если хотите, — внезапно предложил он. — Музыку и отсюда прекрасно слышно.

Девушка покачала головой.

Они постояли еще немного, потом он выпрямился, оттолкнулся от фонтана и подошел к ней. Правой рукой обнял ее за талию, левую отвел в сторону.

Оркестр играл вальс. Нежная мелодия лилась издалека, не слишком громко, но вполне отчетливо. Одну руку Мадлен положила ему на плечо, другую вложила в его ладонь. Девушка закрыла глаза, и они закружились в танце.

Мадлен не ожидала, что он окажется таким хорошим партнером. В тот раз, у Кортни, она отчего-то не заметила этого. Но здесь, когда вокруг никого, лишь они и темнота, она поняла, что у него прекрасное чувство ритма, он ощущает музыку телом и способен унести ее далеко-далеко на волнах мелодии.

Она не заметила, как ее грудь коснулась его груди, обе его руки обняли ее за талию, а ее руки обхватили его шею. Она не могла сказать, когда его щека прижалась к ее затылку. Они продолжали двигаться и в итоге начали просто раскачиваться в такт музыке. К тому времени Мадлен уже перенеслась совсем в другой мир.

Музыка смолкла, и Мадлен подняла голову, подставив губы для поцелуя. Не с той возбужденной застенчивостью, с которой она принимала поцелуи других мужчин. И не со страхом перед человеком, который сделал ей больно и глубоко ранил ее неделю назад. Она сделала это без раздумий.

Она не думала о том, что рядом с ней стоит Джеймс Парнелл, что это его губы нежно пробуют на вкус ее губы. Перед ней был возлюбленный, и каждая клеточка шептала об этом. Именно таким он и должен быть, именно таким она себе его и представляла. И она отдалась ему вся, без остатка. Она принадлежит ему и только ему одному, все остальные мужчины перестали существовать для нее на веки вечные. Их попросту нет.

Джеймс коснулся ее губ, легко, ласково, раздвинул их, кончик языка проник ей в рот, попробовал на вкус нежную плоть. И когда она застонала, он отпустил ее талию и обхватил ладонями лицо. Он гладил ее щеки, виски, покрыл поцелуями лицо и снова вернулся к губам, а потом опустился ниже.

Руки его повторили изгиб ее шеи и плеч, едва касаясь. Мадлен подалась к нему, изогнулась дугой, помогая опустить лиф платья, и снова застонала, стоило ему взять в руки ее груди и погладить большими пальцами соски. Она задохнулась и откинула голову назад, а его губы опускались все ниже и ниже, пока не заняли место ладоней на груди. А руки двинулись дальше, сжали бедра, все сильнее притягивая ее к себе.

— Мадлен, — прошептал он ей на ухо и снова накрыл ее рот поцелуем. Его руки страстно сжимали ее. — Мадлен…

Эти ласки возбудили ее, но в то же время она сделалась податливой. Она доверилась ему.

— Любовь моя, — с удивлением услышала Мадлен свой собственный голос. Пальцы ее впились в его длинные черные волосы. — О, Джеймс, любовь моя…

Он опустил ее голову себе на плечо, она закрыла глаза и отдалась его воле, вдыхая его запах, прижимаясь голой грудью к грубой ткани его жилета. Все ее тело трепетало от сознания, что скоро ей удастся утолить свою страсть.

Но он все стоял и стоял. Сердце его гулко билось в груди, но каким-то шестым чувством девушка вдруг уловила, что он пытается обрести над собой контроль. Он не собирается брать ее. Не хочет бесчестить ее. Она расслабилась и закрыла глаза. Ее охватило чувство облегчения, смешанное с сожалением. Но все эти чувства перекрывало другое, куда более сильное — она была безмерно счастлива.

Мадлен помогла ему натянуть платье. И закрылась руками, прежде чем сделать шаг назад и взглянуть на него. Но она не увидела его лица. Он снова стоял в тени, прислонившись спиной к фонтану.

— Иди в зал, Мадлен, — приказал Джеймс, — возвращайся, пока еще не поздно. Пока ты в безопасности.

— Но я не чувствую никакой опасности, — покачала она головой. — Я там, где мне хочется быть. И делаю то, что хочу делать.