Нечестивец (ЛП)

Рядом с ним застыл Зеркало, теперь состоявший из плоти и крови. Он выглядел не менее ошеломленным. Его не терзала вина или скорбь по потерянной возлюбленной, по крайней мере, ни о чем подобном он не упоминал. Но, несомненно, внезапное восстановление его поврежденного рассудка и памяти и освобождение от бесконечной, полной боли пустоты не–жизни точно так же выбили его из колеи. А, возможно, причиной этого являлось мучительное осознание того, что облегчение было лишь временным.

Взбурлив, васутант устремился вперед. Барерис отступил и запел, чтобы отделить себя от своего противника стеной пламени.

Но на одной из строк он запнулся, возможно, потому, что это заклинание было могущественным и сложным, и мальчику, которым он сейчас являлся и чьи назойливые мысли примешивались к его собственным, лишь предстояло им овладеть.

Васутант был уже совсем рядом. Бард почувствовал болезненную уверенность в том, что из–за чудовища он также утратил и свои навыки обращения с оружием. Теперь ему окажется не под силу отразить удар твари, он погибнет, Сзасс Тэм останется безнаказанным, а Таммит — неотмщенной.

Но конечности васутанта потянулись дальше, к Зеркалу, и, когда Барерис проследил за траекторией их движения, то понял, почему. Его друг снова стал призраком, и это означало, что на данный момент из них двоих он представлял собой наиболее серьезную угрозу.

Зеркало произнес заклинание, и его темный клинок вспыхнул так ярко, что Барерису, глядя на него, пришлось прищуриться. Выставив меч перед собой, словно копье, призрак бросился на васутанта,

В воздухе с ревом пронеслась сила. Раздался грохот, и между васутантом и Зеркалом по полу пещеры зазмеились трещины. Затем вокруг призрака сгустился мрак, практически скрыв очертания его фигуры и приглушив свечение меча. Оказавшись в середине темной сферы, Зеркало застыл, неподвижный, словно статуя.

Тварь снова переключила внимание на Барериса. Он отступил, и васутант схватил и уничтожил одного из оставшихся двойников.

И тогда сердце барда перестало биться, а по телу разлился ужасающий холод. Он снова превратился в нежить. Барериса охватило иррациональное чувство потери, хоть он и понимал, что ему потребуются все его умения, чтобы выжить. Учитывая, что сейчас ему придется сражаться без помощи Зеркала, надежда на это и без того была весьма призрачной. Последний из его близнецов исчез.

Вокруг него взбурлила сила, в тело впились невидимые иглы, а затем нечто швырнуло его вверх. Подражая каждому его движению, вольному или невольному, последний из его иллюзорных двойников взмыл в воздух вместе с ним.

Барерису едва хватило времени, чтобы прикрыть голову руками, прежде чем он врезался в потолок пещеры. Его охватила боль, но он не потерял сознание и не лишился способности действовать. Начав падать вниз, он пропел слово, чтобы замедлиться и избежать повторного удара об землю.

Но, к сожалению, эта магия не могла помочь ему изменить место приземления. Прямо под ним парил васутант, и Барерис рухнул в середину черного бурлящего облака. Его сразу же пронзила боль, которая стала ещё сильней, когда множество невидимых щупалец устремились к нему со всех сторон.

Вступив в бой, бард уворачивался и атаковал, но каждый успешный выпад всего лишь на миг отсрочивал момент неминуемой гибели, не более. Стоило ему уничтожить одно из щупалец, как васутант немедленно отращивал новое. Тем временем проходящие мгновения смещались и повторялись, пока ему не начало казаться, что вызванная этим неразбериха вот–вот сведет его с ума.

Центр облака ожившей тьмы также являлся самым сердцем раны во времени, и, чем активнее васутант пользовался своими силами, тем больше становился этот разрыв. Когда Барерис понял это, нечто — какая–то смутная, недооформившая идея — побудило его запеть.

Он редко прибегал к магии призыва. Учитывая, что его навыки владения мечом и магией превосходили умения любого из существ, которых он мог вызвать, от неё обычно было мало толку. Впрочем, сейчас он не стал обращаться к тем нескольким мелодиям, что имелись в его арсенале. Песня, которую он начал, являлась импровизацией, предназначенной для того, чтобы воспользоваться хаотичной природой сил васутанта.

На границе туманного облака возникло ещё несколько Барерисов, но на этот раз различия между ними были очевидны. Один из них являлся юношей, который странствовал с отрядом Черного Барсука, стремясь разбогатеть, чтобы обеспечить себе и Таммит хорошую жизнь. Другой — наездником на грифоне, сражавшимся в первой Войне Зулкиров. Остальные представляли собой вариации бессмертного бродяги, который бродил по Тэю последние девяносто лет.

Мертвенно–бледные повстанцы немедленно атаковали васутанта, но путешественник и легионер замешкались. Барерис осознал, что они не могут видеть в темноте. Созданный им свет озарил пещеру вместе с находящейся в ней тварью, и эти двое также присоединились к схватке.

Васутанту не хватало конечностей, чтобы отражать все их удары одновременно, вдобавок он и так сильно пострадал и истратил значительное количество своих сил. Облако тьмы принялось быстро уменьшаться в размерах. Оно бурлило и содрогалось, а затем вдруг растаяло без следа. Когда время восстановило свой нормальный ход, Барерис ощутил нечто вроде нематериального толчка.

После уничтожения бреши его двойники также не смогли здесь оставаться. Большинство из них тут же исчезло, но по какой–то причине самый молодой задержался ещё на миг. Казалось, что он смотрит на себя из будущего с ужасом или жалостью, а, возможно, со смесью того и другого.

Барерис ощутил желание сказать ему что–то. Но он понятия не имел, что именно, и его молодое «я» исчезло прежде, чем у него появились хоть какие–то идеи.

Непонятно почему бард почувствовал себя пристыженным, и его охватило чувство потери. Нахмурившись, он отбросил эмоции в сторону. Разумеется, его душевные метания являлись лишь кратковременным и бессмысленным помрачением рассудка, следствием психической атаки, которую ему пришлось перенести.

Ему нужно позаботиться о Зеркале. Может, васутант и погиб, но созданный им пузырь тьмы никуда не делся, и неподвижный призрак все ещё являлся его пленником. Барерис подошел к сфере и промедлил, сосредотачиваясь и выравнивая дыхание, а затем спел песнь высвобождения. Темный шар остался невредим. Его поверхность даже не колыхнулась.

— Они уверены? — спросил Самас Кул. С его нижней губы посыпались крошки еды.

Лаллара насмешливо усмехнулась.

— Ты и правда считаешь, что разведчики капитала Фезима способны ошибиться, увидев армию на марше?

Сопровождавшие Неврона демоны и дьяволы так не думали. Шепчущими, шипящими и рычащими голосами они принялись молить его о том, чтобы он взял их в следующий бой, но никто, кроме него, не мог услышать их голосов.

Их войска двигались вниз по Лапендрару, когда после полудня вернулся возглавляемый Гаэдинном патруль. Выслушав доклад рыжеволосого лучника, Аот немедленно созвал зулкиров на совет, который они решили провести в тени искореженных, покрытых лишайником дубов, росших на берегу реки. Лаллара накрыла их непроницаемым куполом, чтобы никто не смог подслушать их разговор, и в результате все звуки окружающего мира практически исчезли. Неврон больше не слышал щебета птиц в ветвях деревьев над его головой или журчания воды.

— Гаэдинн и прочие не сомневаются в том, что видели, — произнес Аот. В отличие от Неврона, Лаллары и Лазорила он не стал просить кого–то из своих подчиненных принести походный стул. Скрестив ноги, он сидел на земле, опираясь спиной о ствол одного из деревьев. Его копье лежало неподалеку.

Самас, чей огромный, освещенный лучами солнца парящий трон на открытом воздухе выглядел нелепо, скривился.

— Ты сказал, что если мы обойдем Анхаурз, то избежим необходимости снова ввязываться в бой.

— Я сказал, что надеюсь на это, — уточнил Аот. — Но либо Сзасс Тэм приказал аутарху города пуститься за нами в погоню, либо этот ублюдок просто хочет драться. Судя по словам повстанцев, он является чем–то вроде обладающего разумом голема или ожившего металлического чудовища, так что лишь один Коссут знает, что у него на уме. В любом случае, он планирует приблизиться к нам с запада и прижать к реке.