Нечестивец (ЛП)

Церемониймейстер у главного входа ударил посохом об пол.

— Силора Салм, тарчион Элтаббара!

Повернувшись, Барерис поклонился, как и все остальные присутствующие мужчины, а затем поднял взгляд. Этого врага ему раньше видеть не доводилось.

Его первая мысль была о том, что она очень напоминала Дмитру Фласс, сто лет назад занимавшую ту же должность. Силора являла собой идеальный образчик великой леди из Тэя. Она была высокой и худощавой, на голове у неё не имелось ни одного волоса. Её одеяние, переливавшаяся алая мантия, представляло собой пример вершины портняжного мастерства. Её лицо цвета слоновой кости было безупречно, на губах играла обманчиво–теплая улыбка, а в ярко–зеленых глазах светился острый ум.

Возможно, именно так Сзасс Тэм и представлял себе идеал женщины. Возможно, лич искренне к ней привязался, как некогда к Дмитре. Барерис надеялся, что так оно и было. Ему хотелось верить, что, узнав о её смерти, Сзасс Тэм хотя бы в малой степени ощутит горечь утраты.

А убить её было вполне реально, несмотря на все её магическое искусство и окружавших её телохранителей. Ходили слухи, что она обладала сластолюбивой натурой и предпочитала компанию вампиров, а он как раз маскировался под одного из них. Вдобавок он сможет использовать магию своего голоса, чтобы завладеть её вниманием и соблазнить. А когда представится возможность, он увлечет её в какой–нибудь укромный уголок и нанесет удар прежде, чем она успеет понять, что что–то идет не так.

Или так он думал до того, как увидел хозяина поместья, который отделился от толпы, чтобы поприветствовать свою госпожу.

Одетый в алые одеяния худощавый помощник Силоры за прошедшие сто лет превратился в вампира, но это не имело никакого значения. Барерис все равно узнал его резкое, высокомерное лицо, на котором навеки застыло надменное выражение. В любом случае, поврежденную руку с несколькими отсутствующими пальцами было сложно с чем–то перепутать.

— Хватит сверлить его взглядом! — прошептал Зеркало.

Призрак был прав. Нельзя привлекать к себе внимание. Бард с усилием отвернулся.

— В чем дело? — спросил Зеркало, выглядевший, как едва заметная размытая колонна сосущей пустоты в человеческий рост.

— Я рассказывал тебе, — произнес Барерис, — о некромантах, которые конвоировали Таммит к Ксингаксу. Как я нагнал их по пути, но они отказались мне её отдать.

— Да.

— Один из них — это Мутот. Тогда я не знал его имени и понятия не имел, что он вообще дожил до этих дней. Но теперь мне это известно, и я собираюсь ему отплатить.

— Убийство Силоры Салм даст нам больше.

— Да в Бездну это «больше»! Наша цель — Мутот, и только он.

Таммит Ильтазиарра была первой и единственной любовью Барериса. И, если бы Мутот и его пухлый робкий напарник просто согласились принять предложенную им огромную взятку и освободили её, все бы могло обернуться по–другому. Ксингакс никогда не превратил бы её в вампира, и она бы не погибла от руки Тсагота. Они с Барерисом прожили бы долгую счастливую смертную жизнь.

Хоть ему и претило это признавать, бард уже привык к мысли, что ему, скорее всего, так и не удастся самолично уничтожить Сзасса Тэма, того, кто руководил действиями прочих его врагов и являлся первопричиной всех его злоключений. Несмотря на десятилетиями строимые планы, ему даже до Тсагота не удалось добраться. Но, во имя каждой спетой мелодии, каждой сыгранной ноты, отомстить Мутоту было в его силах, и он не упустит этот шанс.

Но это окажется непросто. Гости танцевали танец за танцем, пленники один за другим вопили, содрогались и умирали. Мутот же все это время оставался в центре событий. Кажется, он слишком сильно наслаждался празднеством или же просто играл роль радушного хозяина, и даже обладающему даром убеждения барду вряд ли оказалось бы под силу его отвлечь.

Наконец слуги прекратили подавать еду, живую и не только, а измотанные музыканты заиграли мелодию, менее подходящую для танцев. Уловив намек или, возможно, почувствовав приближение рассвета, гости начали расходиться.

— Что теперь? — спросил Зеркало.

— Спрячемся, — ответил Барерис.

Они прокрались обратно, в ту часть дома, где располагались меньшие по размерам покои. Роскошные ковры и изысканную мебель теперь покрывали лужи и брызги крови, повсюду валялись разбросанные трупы и оторванные конечности. Кое–где рабы уже приступили к уборке.

Но уютная комната, где беседовали превращенные в нежить волшебник и рыцарь, пустовала. Зеркало начал исчезать, пока совершенно не растворился в воздухе, а Барерис тихо пропел заклинание, окутав себя покровом невидимости.

Они принялись ждать, когда отбудут последние гости и в поместье все успокоится. Иногда мимо них проходили рабы или костяные когти, но все они скользили по ним невидящими взглядами. Наконец Барерис произнес:

— Пора выдвигаться.

— Куда? — спросил Зеркало.

— В чем бы Мутот не предпочитал коротать дни, разумнее всего предположить, что это находится в спальне наверху.

Все ещё оставаясь невидимыми, они добрались до мраморной лестницы. Пока они поднимались, Барериса начало охватывать лихорадочное возбуждение.

Из лестничной клетки вели три арочных прохода. Насколько бард мог судить, комнаты, находившиеся напротив лестницы, были обставлены более шикарно и вычурно, чем те, которые виднелись справа и слева. Скорее всего, именно там и располагались личные покои некроманта.

Нарушители направились вперед и вскоре вошли в большую квадратную комнату. Барерису хватило времени отметить, что она была необычно пуста по сравнению с теми двумя, что они уже миновали, как в воздухе внезапно возникла ярко–желтая вспышка. Его голова дернулась, реагируя на резкий выплеск магической энергии.

Зеркало, напоминавший отражение барда в мутной, покрытой зыбью воде, внезапно стал видимым. Опустив взгляд на свои руки, Барерис обнаружил, что это произошло и с ним. Также развеялось и заклинание, придававшее ему облик аристократа–вампира.

Распахнулись потайные двери, и в комнату ворвались четыре костяных когтя, которые с бесконечным терпением нежити ожидали в укрытиях появления незваных гостей.

Должно быть, он наступил на спусковую пластину в полу, невидимую руну или что–нибудь в таком роде. Барерис попытался сказать Зеркалу, чтобы тот взял на себя тех двоих, что находились справа, но с его губ не сорвалось ни звука. Вспышка магии, которую он невольно пробудил, не только сняла с него покров невидимости, но и окутала помещение пологом тишины.

В качестве защитной меры это было разумно. У Красных Волшебников имелись веские причины опасаться конкурентов среди своих же коллег, а, лишившись дара речи, маг терял возможность пользоваться большей частью своих заклинаний.

А бард же вообще остался без доступа к магии. Значит, Барерису придется полагаться исключительно на меч.

Однако у Зеркала имелись и иные возможности. Он вскинул меч над головой, и клинок ярко вспыхнул, озарив помещение светом, похожим на солнечный. Это проявление божественных сил было губительно для нежити, и, теоретически, они с бардом не должны были являться исключениями из этого правила, но каким–то образом призрак умудрялся пользоваться своими способностями, не причиняя вреда ни себе, ни своему товарищу.

Один из стоявших справа костяных когтей съежился, неспособный идти дальше. Остальные же продолжали наступать. На лучший результат нельзя было и рассчитывать, учитывая, что Зеркало пытался воззвать к священным силам, находясь в логове вампира–некроманта.

Барерис рванутся к двоим тварям, которые находились слева. Они потянулись к нему, и их и без того огромные когти мгновенно удлинились более чем в два раза. Скорее всего, менее проницательному противнику здесь бы и пришел конец, но барду уже доводилось видеть этот трюк. Он пригнулся, пропуская их лапы над головой, проскользнул между чудовищами, развернулся и подсек подколенное сухожилие.

Тот костяной коготь, которого он ранил, шатнулся вперед, но второй, неожиданно быстрый для своих размеров, уже начал разворачиваться, Он взмахнул обеими руками, и его похожие на лезвия косы когти снова удлинились, преодолев отделявшее его от противника расстояние.