Страница 34 из 52
Катя прижимается головой под моим подбородком, ее руки обхватывают мою шею. Она утыкается своим лицом в мою грудь, и я понимаю, что сейчас ей очень стыдно.
— Простите, Хозяин, — шепчет она, когда я опускаю ее на кровать.
— Почему ты извиняешься?
— Это моя вина.
— Почему это? — спрашиваю я ее, ненавидя, что она будет считать, будто ночные кошмары — это то, за что ей нужно извиняться.
— Обычно я использую одеяло. Я привезла его с собой, но так устала. Это моя лень, Хозяин. Мне очень жаль, — ее голос ослабевает. — Я не буду больше так делать.
— Одеяло? — спрашиваю я ее.
Этот факт вызывает у меня интерес. Она никогда не упоминала про одеяло.
— Мне нравится ощущать на лодыжке вес, когда я сплю.
Мне требуется время, чтобы осознать, что она имеет в виду.
— Как оковы.
Моя кровь стынет в жилах, и я притягиваю ее ближе к себе. Мой бедный котенок.
— Да, мне жаль —
Я обрываю ее прежде, чем она еще раз извиниться. Она не должна этого делать.
— Ты — моя ответственность, так что это моя вина. Не твоя.
Ее дыхание замирает и тело напрягается.
— Сегодня ты ночуешь здесь, а завтра я все исправлю.
Я нежно целую ее волосы, пытаясь совладать со своим голосом. Пытаюсь смягчить тон, когда говорю:
— Спи, котенок.
Она смотрит на меня своими большими глазами с легким удивлением и недоверием. Она такая бледная, и глядя на нее, еще раз со всей очевидностью чувствую, что она может видеть меня насквозь. Она облизывает губы и кладет голову на мое предплечье, но не закрывает глаза.
Через мгновение она наклоняет свое тело немного, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Зачем вы это делаете? — спрашивает она меня тихо. — Хозяин?
Она использует мой титул в конце, но мы оба знаем, что ей не следовало этого делать. Она должна была начать с него. Катя на мгновенье выглядит испуганной из-за того, что позволила задать вопрос без уважительного обращения ко мне, но у меня нет сил, беспокоиться об этом.
Моя голова идет кругом от только что высказанного ей откровения, и о том, какое решение этой проблемы необходимо найти.
— Почему я хочу быть Хозяином? — спрашиваю я ее.
— Зачем вы пытаетесь помочь мне?
Она до сих пор не понимает, что моя обязанность как ее Хозяина, помочь ей. Ее благополучие во всех отношениях — это моя ответственность. Комната наполняется мягкими звуками нашего дыхания, трещанием сверчков и другими приглушенными звуками ночи.
Почему я хочу быть Хозяином?
Я много думал об этом на протяжении многих лет. Особенно когда ночи холодны, одиноки и пусты, быстрый трах не представляет никакого интереса. У меня нет ответа, но я хочу ее.
— Когда я был моложе, я очень старался помочь кое-кому.
Мое сердце болит, когда я вспоминаю свою молодость. Когда я впервые почувствовал себя нужным, но с таким треском провалился.
— Это лишь принесло мне боль, когда я попытался помочь ей. Она ранила меня. Я сдался, и перестал пытаться, но я все еще хотел любить ее.
Я полагаю, что люблю ее. Не думаю, что когда-либо прекращал. Как можно перестать любить свою мать? Я был всего лишь ребенком. Считаю, что это заложено в нашей ДНК, прощать и продолжать их любить.
Катя перемещает свою маленькую ладошку от моей груди, потирая ее и кладя под голову. Я провожу пальцем по ее щеке, продолжая свой рассказ.
— Однажды она нуждалась во мне очень сильно, — я делаю глубокий вдох, воспоминания о той ночи проносятся перед моими глазами. — Но я не помог.
— Так теперь ты пытаешься помочь другим?
— Нет, — отвечаю я быстро.
Я не делаю этого, не по-настоящему. Я не интересуюсь многими людьми. Но что-то в Кате зацепило меня. И это что-то заставляет меня быть ближе к ней, желая дать ей все больше и больше.
— Ох, я не понимаю.
Я фыркаю в ответ, так как тоже не понимаю. Я просто размышлял вслух. Даже не знаю, почему ничего не сказал.
— Кто она?
— Моя мать, — отвечаю я просто.
— Что случилось? — спрашивает она, и я пробегаюсь рукой вниз по моему лицу. Образ матери, лежащей холодной и мертвой на полу, не дает мне покоя в этот момент.
— Давай спать, котенок.
Мне не следовало ничего говорить. Я слегка качаю головой. Никто из моего прошлого ничего не значит для меня. Это не имеет никакого отношения к Кате и ее ночным кошмарам. Изнеможение от этого дня затуманивает мой рассудок.
— Я просто… — Катя начинает что-то говорить, но ее голос затихает.
Беспокойство слышится в ее голосе. Его не должно быть вообще.
Мне не следовало открывать мой чертов рот. Я сожалею о своих словах.
— Разговор окончен. Я — Хозяин, потому что это доставляет мне удовольствие, — мой голос тверд, и она должна более чем понять, что я подразумеваю, говоря это. — Конец разговору.
— Но — Катя начинает спрашивать меня, стремление узнать больше слышится в ее голосе.
Она не использует мой титул, и мне плевать на это. Мой котенок — игривый, любопытный, желающий угодить мне и узнать обо мне больше. Но она должна понять.
Я сжимаю ее бедро одной рукой и переворачиваю ее с силой на спину, прижимая свое тело к ее, сжимая ее запястья над ее головой.
Она задыхается из-за силы и моего грубого удержания ее.
— Ты задала мне вопрос? — спрашиваю я, мои глаза сужаются, мой голос низкий и полон угрозы.
— Простите, Хозяин, — быстро выпаливает она, голос полон страха.
Ее тело напряжено и неподвижно.
— Сожалеешь. Ты. Задала. Мне. Вопрос? — повторяю я громче, мой член твердеет только от ощущения ее мягкого тела под моим.
— Да, и мне очень жаль, Хозяин.
Ее светло-голубые глаза говорят мне обо всем. Она действительно раскаивается. Но Катя должна быть наказана.
— На колени, — шиплю я на сгибе ее шеи, и своим жарким дыханием посылаю мурашки по ее телу.
Я отпускаю ее и сажаю у носочков своих стоп, ожидая, пока она займет позицию. Она такая быстрая и послушная.
Я наклоняюсь к тумбочке и включаю свет. Уверен, что ее киска и задница болят. Когда я нажимаю на нее и располагаюсь позади, то нежно прикасаюсь рукой к ее попке. Ее верхняя часть бедер практически нетронута, что открывает возможности, хотя у меня нет крема в этой комнате и последующего ухода.
Черт побери. Я сжимаю челюсть. Терпеть не могу быть в чем-то ограниченным. Я раздвигаю ее половые губы, какая красная и опухшая у нее киска.
Отрицание.
— Ты не кончишь, слышишь меня?
— Да. Хозяин, — говорит она, ее голос чистый, но низкий и полон агонии.
— Это мягкое наказание. Не дави на меня снова.
— Не буду. Хозяин.
Я толкаю свои пальца в ее тугое влагалище и начинаю поглаживать ее точку G, прежде чем она будет в состоянии кончить. Я быстр и груб. Наблюдаю, как ее тело двигается примерно со скоростью моих пальцев, трахающих ее.
Ее мягкие стоны и дрожание бедер заставляют меня хотеть трахнуть ее больше. Но это наказание. Не награда.
Как только ее киска напрягается, и верхняя часть тела смещается и начинает ерзать, стараясь избежать неизбежного, я понимаю, что она уже близка. Когда я отстраняюсь от нее, Катя шепотом умоляет меня:
— Хозяин.
Я наблюдаю, как она остается на четвереньках, позволяя интенсивности надвигающегося оргазма исчезнуть. Ее глаза плотно закрыты, и ее дыхание становится суетным.
Я мог бы проделывать это часами, но я, к чертям собачьим, не хочу.
Я тверд, как камень, и я раздражен. Я игнорирую свои потребности. Мы оба будем страдать.
— Спи, котенок, — говорю я категорично, лежа на спине, и протягивая ей руку.
Она прижимается ко мне, и я целую ее волосы. Ненавижу, что я оставляю ее в таком состоянии, но она должна быть наказана.
Даже после того, как она крепко засыпает и находится в безопасности в моих руках, я бодрствую, задаваясь вопросом, способен ли я быть для нее достаточно хорошим Хозяином.
Глава 20
Катя
Я душу зевок, когда опускаюсь на мягкий стул на уголке большой шефской кухни Айзека, где насыщенный аромат кофе смешивается с запахом бекона, яиц, сосисок и блинчиков. Мое сердце замирает, когда я смотрю через большие окна на рассвет, поражаясь потрясающим видом на безупречный ландшафт сада. Собственность Айзека поистине великолепна, и золотистый ореол от утреннего солнца делает его выглядящим достойным сцен с живописных открыток. Это далеко от того ада, в котором я жила у последнего Хозяина.