Страница 7 из 8
– Насколько я знаю, вы и сами когда-то писали стихи…
– Это так. В 1959 году во Владимире проводилось совещание молодых писателей. Поэтическим семинаром руководил тогда еще малоизвестный Андрей Вознесенский. Когда я звонким голосом прочел стихи, они ему понравились. Мы познакомились. Потом он подарил мне первую свою книгу «Мозаика», которая, кстати, вышла во Владимире. А через несколько лет мои стихи появились в «Днях поэзии» и с предисловием Вознесенского были напечатаны в «Литературной России».
В то время после армии я работал сначала в петушинской районке, а затем меня перевели во владимирскую газету «Призыв». Но проработал я ней всего три недели. Здесь я должен заметить, что всегда был общественно активным и жил, что называется, «поверх барьеров»: выступал в библиотеках и дворцах культуры, охотился за «одиозными» для того времени персонами вроде пребывавшего в ссылке во Владимире врага советской власти ярого монархиста Василия Шульгина, всяческими путями пытался раздобывать ходившую в списках неофициальную литературу. За все это пришлось заплатить.
В 1967 году в Москве состоялся IV съезд Союза писателей. Глава Владимирской писательской организации Сергей Никитин, с которым я дружил, пригласил меня с собой на этот съезд. Там-то, в кулуарах, я получил размноженное письмо Солженицына к съезду. Оно у меня хранится до сих пор как реликвия. Со съезда писателей вернулся с крамольным письмом в портфеле, не понимая, что держу бомбу. К тому же в свой кабинет в редакции газеты «Призыв» я привез напечатанную в западногерманском журнале «Штерн» и нашумевшую на весь мир «Преждевременную автобиографию рано созревшего человека» Евгения Евтушенко. Мой дядя журналист, знавший немецкий язык, перевел ее для меня. Кстати, лишь недавно Евтушенко включил это сочинение в одну из своих книг.
В редакции я засунул два запретных текста в ящик рабочего стола. Наверное, хотел показать коллегам. Утром чувствую что-то не то, завотделом литературы Шерышев не смотрит в мою сторону, а на другой день меня вызвали в органы. «Проработка» шла две недели, после чего я понял, что мне лучше из Владимира уехать. И подальше.
К тому времени у меня закрутился роман с девочкой, которая вместе со мной выступала со стихами. Ее отца в то время переводили в город Курган, и мы, поженившись, переехали вслед за ним. Вдалеке от Москвы я прожил три года. Работал журналистом в областной газете, сотрудничал с писательской организацией, брал интервью у знаменитых зауральцев. Летал в Москву за интервью, как я уже сказал, к Марии Ковригиной, писателям Алексею Югову и Сергею Васильеву, спортсмену Валерию Брумелю, многие месяцы лечившемуся у курганского доктора Илизарова…
– Вернемся к вашему любимому жанру. Скажите, появлялось ли у вас когда-либо ощущение некой вторичности вашего разговора с очередным собеседником? Как будто бы он все это не раз говорил кому-то другому?
– Отвечу так. В стародавние времена такого быть не могло. Это возможно сейчас, сегодня, когда существует море газет, интернет-сайтов, телеканалов. Двадцать лет назад выходило и всего-то десяток центральных газет, каждая из которых ревниво относилась к другой. Рассуждали так: о твоем герое только что писал, скажем, «Труд», так что надо подождать, старик, полгодика… Нынче все иначе.
Я вот покупаю сегодня всего две-три газеты, включая «Независимую». Почему? Потому что везде одно и то же. У меня рвота на любовно-детективные сериалы про Заворотнюк, Рудковскую, Собчак, Билана, Плющенко… Теперь вот новый сериал про Орбакайте – Байсарова. В каждой из газет! По всем телеканалам! Набитый сплетнями Интернет.
А что с литературой? Я прохожу мимо сочинений одноразового потребления. Культура чтения, выбора книг давно уже ниже плинтуса. Что же касается самых раскрученных, вроде Сорокина и Пелевина, лично мне они не интересны. Пробовал читать романы Быкова, не мог переварить. Хотя взахлеб проглотил его ЖЗЛ-овских Пастернака и Окуджаву. Я потребитель литературы non-fiction, документального чтива, мемуарных штудий, когда все герои выступают под своими настоящими именами. И еще в таких книгах история предстает, как правило, живой, настоящей, «больной» и великой.
– Понятно, почему именно в горбачевские времена вы, работая в «Огоньке», сделали журналистское имя. Не страшно ли вам было тогда? Не нажили ли вы себе врагов? Не разочаровались ли в том, за что боролись?
– На эту тему можно говорить долго. Во-первых, быть может, о самом принципиальном для меня – о том, что я ушел из «Огонька» по собственному желанию, ушел от Коротича, который, как я считаю и сегодня, предал меня. А ведь он был моим кумиром. Я искренне ему верил. Подробно об этом я написал в своей новой книге «Я устал от XX века» в главе «Постогоньковский мемуар».
Дарственная надпись Феликсу Медведеву от автора на первой книге Андрея Вознесенского «Мозаика».
Портрет сделан рукой тогда еще малоизвестного Ильи Глазунова
Что касается тех, кто видел во мне идеологического чужака, то, прежде всего, я так и не понял до сих пор, за что меня ненавидел покойный Савелий Ямщиков (царство ему небесное!), который много сделал для сохранения наших храмов, икон и прочих древностей. Он приходил в «Огонек» к Владимиру Енишерлову, как в дом родной, и публиковал статьи о необходимости восстановления храмов и монастырей, что в середине семидесятых годов не очень-то приветствовалось, тем более в «Огоньке», где главредом был Анатолий Софронов. В те времена в творческих домах Москвы я проводил встречи с известными людьми. В Доме архитекторов организовал я и вечер Савелия Васильевича. Когда же перестройка набрала силу, мы оказались по разные стороны баррикады. Прошло двадцать лет, три эпохи – Ельцин, Путин, Медведев, а Савва со страниц газеты «Завтра» и в своих книгах все твердил: «перестройка-перестрелка, все эти феликсы медведевы…». Последнюю свою статью в этом духе опубликовал незадолго до смерти…
– За что он вас так ненавидел?
– Ямщиков не мог мне простить общественную реабилитацию Бухарина, имея в виду мою первую публикацию, посвященную горькой судьбе Анны Михайловны Бухариной-Лариной. А в чем, собственно, была виновата восемнадцатилетняя девушка-красавица, ставшая женой ближайшего соратника Сталина? Женщина, которая после расстрела мужа четверть века провела в лагерях и ссылках и своего сына увидела только через двадцать лет. Да, конечно, в том, что творилось в тридцатые годы, виноват и Бухарин. Виноват легион сталинских сатрапов, уничтоживший миллионы безвинных людей. Политика, как считают, дело ветреное. Куда подует, там и «правда». Нынче подуло – кто начал Вторую мировую войну? Виноваты ли в этом поляки? А виноваты, по-видимому, все. По ту и по эту сторону реки Вислы. Истину же знает только ветер…
– Сколько всего вы взяли интервью?
– В неделю у меня выходило одно, иногда два. Умножайте на количество лет. Но в моем творческом активе еще и телевизионные интервью. На съемках «Зеленой лампы», которая снималась у нас дома, побывало человек сто пятьдесят гостей из разных стран. В каждой передаче принимало участие два-три человека, с которыми я беседовал. Плюс мои интервью прямо на сценах творческих домов Москвы, в центральных домах литераторов, архитекторов, журналистов, актеров, медработников.
– Они у вас записаны?
– Да, у меня огромный архив: аудио- и видеокассеты.
– Я много слышал о вашей коллекции редких книг, автографов, с рассказом о судьбе которых вы регулярно выступали. Коллекционирование было вашей сильнейшей страстью. Но ходят слухи о том, что в результате другой страсти – игры в рулетку – вы многого лишились. Так ли это?
– Здесь достаточно и правды, и досужего вымысла. Буквально на днях в «Википедии» повисли данные о том, что я, цитирую, «еще в советские времена имел три машины и личного шофера». Любой здравомыслящий индивидуум, я бы даже сказал, обыватель понимает, что в ту приснопамятную эпоху тремя машинами не мог владеть даже хозяин овощного рынка или подпольный цеховик. Откуда появилась эта сказка? Оказалось, все просто. В 1997 году у меня взял интервью солидный «Коммерсант». Я, к сожалению, доверился коллеге-журналисту и не попросил дать мне на прочтение подготовленный материал. Вот и получил шишку на лбу.