Узелок

Урвачев рассказал Сереге про свою уверенность, что встретит нужный мотоцикл, и о том, как обмишулился.

Оба дружно осудили растяп, способствующих преступлениям, и пожалели, что нельзя за такое лопоушество привлекать по всей строгости. А потом на землю упали первые капли дождя, за первыми - вторые, а следом дождь взялся дружно. Урвачев и Серега ушли в избу, долго сидели у открытого окна, слушали дождь и говорили о разных разностях.

Через день приехал Павловский. О том, как действовал он, можно писать самостоятельный рассказ, но как бы он ни действовал, истина не прояснилась. Так что, в общем и целом, престиж Урвачева среди сельчан не улал. А так как дело никого непосредственно не касалось и лично никто из этих самых сельчан не пострадал (кстати, и мотоцикл Косых наш пи через неделю на том самом месте, с которого он исчез), то сограждане тем более легко простили молодому участковому сыскную наудачу.

На отделе кража повисла лишней долей процента пергскрытости и о ней иногда заговаривали. А к Урвачозу стали относиться более внимательно, уразумев всетаки, что он - молодой и нуждается в практической го.мощи. А когда Урвачсв закончил институт и стал молодым специалистом, о нем тем более позаботились и перевели в райцентр, сразу назначив заместителем начальника следственного Отделенпя.

* * *

Прошло четыре юда с тех пор, как на полки архива Усть-Дугапского райотдела милиции легло нераскрытое дело об ограблении магазина промышленных товаров № 2 райпотребсоюза в селе Клунникове, может, немного более четырех. За это время Николай Степанович Урвачев внешне почти не изменился. Если только совсем малость раздобрел да сменил прическу. Прежде он носил "канадскую польку", а теперь его стрижка стала ближе к "классической короткой". А вот внутренне он на четыре года повзрослел и это очень замечалось. Речь стала куда основательнее, выводы - обтекаемее и мудрее. Теперь он даже мысленно не позволил бы себе назвать себя дундуком и засомневаться в своих способностях. И к этому основания у него были. В двадцать пять лет стать заместителем начальника отделения, раскрываемость преступлений которым доведена до девяносто восьми и двух десятых процента! Это кое-что да значит.

Мужание его выразилось и на отношении к вещам.

Нынче он хотя и отдавал должное внешним атрибутам, но уже не переоценивал их воздействие. Массивный стол и шкаф с разноголосыми замками теперь могли вызвать у него не жажду владения, а лишь мягкую улыбку. Тютелька в тютельку такую, которую вызывают добрые, но старомодные знакомые. Нынешний его кабинет был точен и сух, как докладная. Легкий однотумбовый стол, тонкостенный железный ящпк, три стула, вешалка на четыре крючка. Все. И большое в полстены окно с видом на Обь. Когда он чем-то или кем-то был недоволен, то смотрел на великую реку и к нему возвращались невозмутимость и рассудительность.

Сегодня, придя с планерки, он уже полчаса провел у окна. Начальник отдела выговорил ему за Павловского, который вчера не захотел поехать на аэродром встречать какую-то там персону. Выговор неприятен сам по себе, а когда он несправедлив, то и обиден. Павловский не не захотел выехать, а не смог. Он сделал телефонный запрос в край и с минуты на минуту ждал звонка. А потом - почему должен ехать именно сотрудник следственного отдела? Вообще, с тех пор, когда начальника отделения направили на курсы повышения квалификации, руководство отдела взяло моду все дыры затыкать следователями. Видимо, полагают, что если нет начальника, отделение осиротело. Напрасно так полагают.

Такие соображения высказал на планерке Урвачев и добавил, чго обращаться к сотруднику надо не с бухтыбарахты, а через его непосредственного начальника, который прежде всего отвечает за действия подчиненного.

Начальник отдела посмотрел на него недоуменно, несколько секунд поразмышлял и теперь уже выговорил лично Урвачеву, чем ни капельки того не убедил, но настроение испортил окончательно.

Труженица-вода была самоотверженна и нетороплива. Казалось, что разбросанные по ней суденышки управляются не людьми, а слепо подчиняются речной воле.

Идут, идут прямо, вдруг у излучины вильнут в сторону, туда, где глубже и течение медленнее, проплывут новым курсом сколько-то, потом опять вильнут и, словно проказничая, устремятся наискось к противоположной крутизне. Обойдут косу, залив и исчезнут за островом.

А следом из-за нижней укосины новые богатыри-карлики толкают перед собой присадистые плосконосые баржи. Вдруг - "Ракета". Развела гусиными своими лапами косматые белокурые усы, скользнула мимо водных грузовичков быстрокрылая красотка, припала на щеку, осела и, тяжело развернувшись, притерлась к дебаркадеру. Заторопились по сходням гномики. Кое у кого из гномиков ручная кладь, а большинство горбится под рюкзаками. Значит молодежь. Скорее всего нагрянхла в их благодатные края очередная дикая туристская дивизия. Хорошие, конечно, люди туристы, но и хулиганье среди них встречается. В прошлом году промысловики жаловались: забросили на свои зимовья провизию и припасы, а лиходеи все позорили. Остались некоторые охотники без заработка. А претензии - опять же милиции.

Внимательнее стал глядеть Урвачев и заметил: не разбиваются на мелкие группки приезжие, а стабунилнсь общей компанией Стало быть, не дикари. Это уже легче .. Даже мимолетную теплоту к приезжим почувствовал Урвачев, а потом и окончательно потеплело у него на душе. Увидел: быстрым скользящим шагом подходит к милицейскому крыльцу среднею роста гражданин в военной форме и фуражке с зеленым верхом.

Потому потеплело на душе у Урвачева, что гражданин этот и совсем был не гражданин, а Серега Емельянов, который в последнем письме, что пришло месяц назад, грозился приехать в отпуск. Вот он каким стал, пограничный собачий проводник, нынешний прапорщик.

Первым движением Урвачева было поторопиться навстречу, но тут же он остепенил себя. У дверей находится дежурный, да и в коридоре людно. Сел за стол, быстренько обложился папками. Не потому, что хотел произвести впечатление, а только лишь из-за того, чтобы не подумал военнослужащий, будто у них в милиции не жизнь, а масленица. Только по этой причине и не сразу на звонок дежурною ответил.

По зато уж когда Серега вошел и дверь за ним плотно закрылась, Урвачев не важничал. Какая к черту важность, если за истекшие четыре года они обменялись едва полдюжиной писем и, стало быть, новостей у них накопилось вагон плюс маленькая тележка.

Когда они хорошо поздоровались, Урвачев сказал:

- Представляешь, гадство, настроение с утра было хуже некуда. С женой поцапался, начальство облаяло.

Тошпехонько. Так и думал, что весь день испорчен.

- Не боись, старший лейтенант, к вечеру совсем захорошеет, - прапорщик волнистым движением поправил несуществующий чуб и легонько кашлянул.

Потом они стали разговаривать о давних и нынешних новостях. В частности, Урвачев сообщил, что бабка Сосипатрова и дед Ермолай поженились. Эта новость Серегу, между прочим, ничуть не удивила. Сельские дедушки и бабушки не любят коротать старость в одиночестве и поздние гражданские браки между ними - явление ординарное.

Со своей стороны Серега рассказал о жизни на границе, очень похвалил свою собаку Линду, которая все понимает, только что не разговаривает. О том клупниковском деле он ничего не спросил. То ли забыл его, то ли стало ему неинтересно.

Вечером у Урвачева по поводу приезда давнего друга собрались гости О том, как отмечалась встреча, можно и рассказать, но лучше не стоит. Помните, четыре года назад скотник Матвеи Кожемякин уважительно отозвался о милицейской службе? Так вот, попадет ему па глаза наш рассказ и подумает он то, чего на самом деле и в завете не было. Так что лучше не возбуждать нездоровое любопытство, а обойтись испытанным сказочным утверждением: "И я там был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попало".

Следующим утром Урвачев провожал Серегу домой в Клушшково. На шестичасовой рейсовый автобус они опоздали, милицейские машины были в разгоне. Урвачев предложил тряхнуть стариной и "оседлать тачку", но Серега наотрез отказался.