Страница 57 из 58
Адель и Шкуров-Безуглый в будуаре.
Шкуров лежит на том самом диванчике. Курит длинную сигару. Грудь бурно волосатая.
Адель сидит на пуфике перед зеркалом. На ней один китель с погонами генерал-полковника.
— Ну как, поможешь? — говорит она, то так то эдак рассматривая свою лебединую шею.
— Противоправно это… — морщится генерал. — Загремим под фанфары, в майоры разжалуют, а с ними ты не спишь..
— Да как загремим? Кто напишет заявление?
— Прокурору?
— Ну да! Никто не будет ему писать, сам знаешь. А вот в загс напишут.
— А как прокурору? — кривит губы Шкуров. — Это лет на пять потянет… Если обойдется без тяжких телесных повреждений.
— Ну, сделай это ради меня… — погладила генералу шерстистую руку.
— Ладно… Ради тебя я все сделаю. А если сядешь, знай: года не отсидишь, — вытащу.
— Меня никто посадить не сможет. А Надежда сказала, что у нее есть пара идей насчет своего бзика, и она, в случае чего, с удовольствием посидит где-нибудь на Крайнем Севере.
— Тюрьма, девочка моя, это не бзик, это серьезно и на всю жизнь, если даже сел на месяц.
— Нет, ты все-таки мент, Шкуров.
— Ну да, а что?
— До то, что у тебя в голове никакой романтики. Одни статьи, задержания да тюрьмы с уголовниками.
— Не надо трогать мою голову, — заслонился ладонью генерал. — Ты лучше свою в порядок приведи.
— А что она тебе не нравиться? — глянула Адель в зеркало. — Пятьсот долларов сегодня утром за нее отдала.
— Нравится, нравится… — засмеялся генерал. — Хорошеешь с каждым днем. Может, еще по разу?
— Ну а если нравиться, то по рукам? — заданный генералом вопрос как третьестепенный прошел мимо ушей женщины.
— По рукам, по рукам… Значит, что от меня требуется?
— От тебя требуется оборудовать подвал самыми современными средствами наблюдения. Своим сотрудникам скажешь, что эти двое, Женя и Наталья, по своей собственной воле участвуют в нашем домашнем реалити-шоу, и на кону у них замок со всеми потрохами…
Сказав, Адель рассмеялась:
— Дом-2, дом-3! А у нас будет «Замок для двоих»!
— «Замок в целлофане» лучше, — засмеялся генерал.
Большая гостиная. Полна дам и господ. Говорят в полголоса. Слышны иностранная речь, звон бокалов, посуды. На одной из стен — несколько больших экранов. На них мы с Натальей. Она стоит на трубе, держа на руках Эдгара-Эдичку. Я долблю под водой стену, поминутно выныривая, — смотря эту сцену, я душевно содрогался.
— Ставки будут приниматься еще минуту! — появился на одном из экранов высокий и тощий букмекер, когда вода подобралась к лампочке.
— Пятьсот долларов, что успеет, — сказал фон Блад.
— Сто, что нет, — сказала сверх меры возбужденная княгиня Квасьневская-Сусло, вся в крепдешине, бриллиантах и старческих пятнах. К уголку ее рта мушкой приклеилась икринка.
— Что-то скучновато стало, — сказала госпожа N молодому любовнику, замеченному в уголовных кругах. — Давайте, что ли, крокодила им подпустим? У меня есть знакомый с нильским крокодилом.
— Крокодил и у нас есть. Но большого подпустить не получится, а маленького жалко — съедят, — покачал головой фон Блад.
— Ну тогда змею, как в «Пестрой ленте»!
— Змею?.. — задумалась Надежда. — А почему бы и нет? Стефан Степанович, есть у нас змея?
— Опасная и коварная, как женщина?
— Да.
— Наверное есть. Амурский полоз в вольном террариуме зимнего сада.
— А почему наверное?
— Ветеринар давеча говорил, что вот-вот сдохнет — обезьяны его перетягивали.
— Ядовитый?
— Нет. Совсем неядовитый.
— Замечательно. На мой взгляд, неядовитая змея есть символ гуманного зла. Или беззубого добра, как вы считаете?
— Как прикажите, сударыня, — заулыбался Стефан Степанович.
— Бросьте его к ним.
— Ты на меня сердишься? — села рядом со мной Надежда-племянница, когда Наталья на экране умерла, и я вытирал набежавшие слезы.
— Да как тебе сказать… Я бы не смог так обойтись с человеком — любым — так жестоко и беспринципно.
— Да, ты так не можешь, и потому не видать было тебе Натальи, и она, видя тебя такого, и думать не могла, что в один прекрасный момент ты станешь ее мужем. В наше время надо так уметь, ведь успех, слава, деньги, приходят только так…
— Я тебе благодарен… — вставил я, желая замять спорную во всех отношениях тему.
— И еще одно… — продолжала она говорить, кивнув моим словам. — Я хочу, чтобы ты знал это, может быть, потому что в глубине души хотела бы быть такой, как ты, мягкой и принципиальной…
— Зря. Такие как ты, нужны людям… Иначе всех одолеет зевота и они расхотят плодиться и размножаться. Что ты хотела сказать?
— Понимаешь, многое в нашем шоу получилось само собой, в ткани действия…
— Ты что имеешь в виду?
— Ну, вода во вторую комнату полилась, потому что труба лопнула, сама по себе. И если бы ты не пробился вовремя, вас не успели бы спасти.
— И Вова с Володей сами в актеры попросились?
— Да нет, этот уголовник, ну, который тебя раздел в доме Адели, сказал, что экшена в шоу не хватает, мордобоя, значит, с рукоприкладством. Вот их и спустили к вам.
— А тампоны?.. Это жестоко… Я же действительно хотел…
— Законы жанра — есть законы жанра, — не дала сказать Надежда, — sed lex, dura lex. Когда ты разобрался с Вовами, мы с Аделью и папой пришли к мнению, что нужен какой-то эффектный ход, иначе все рухнет, и мы можем сесть в лужу, и не только в нее. Папа сказал, что в мире все уже было, и потому надо обратиться к классике. И тогда я вспомнила «Ромео и Джульетту». Остальное было делом фармакологии, а я с ней, как тебе известно, хорошо знакома… Слышал, наверное, о тетрадетоксине, о яде так называемой надувающейся рыбы?
Надежда лукаво улыбнулась. В нескольких моих книжках до сих пор орудуют красноглазые зомби, объединенные в зомберкоманды.
— Слышал. Спасибо, племянница. Теперь всем буду говорить, что я самый настоящий зомби.
— Мы-ы бу-удем говори-ить, что мы зомби-и, — сделав страшное лицо, протянула Наталья глухим голосом.
Вечером, уже в постели я поинтересовался, почему Наталья так спокойно отнеслась к столь массированному вторжению в ее личную жизнь.
— Я не чувствую себя жертвой, — сказала она, водя пальчиком по моему животу, — и никто в мою личную жизнь не вторгался, потому что Натальи Вороновой давно уже нет. Есть я, Наталья Смирнова нежно тебя любящая и с удовольствием носящая твою фамилию…
— Получается, что Наталья Воронова осталась в подземелье?
— Да! — засмеялась. — С тобой, прежним, который, в числе прочего, беззастенчиво трахался с Теодорой перед не занавешенным окном. Пусть бродят там со своим прошлым, как домовые!
— А ты откуда знаешь, что перед не занавешенным окном?
— Она это рассказала, мне кажется, не случайно, как только мы с ней познакомились.
Пальчик ее спустился чуть ниже. И, оказавшись в подлеске, неспешно двинулся по хорошо знакомой ему дорожке.
— Ясно их представляю… — заулыбался я. — Она, та Наталья, сейчас говорит мне, прежнему: «Пока мы тут, пока мы ищем и боремся — они будут любить друг друга».
— Надо заделать все выходы, не дай бог, вылезут!
— Непременно прослежу за этим.
— Послушай, милый, я хочу, чтобы ты написал о наших приключениях книгу…
— Это будет сложно… — пальчик Натальи замер в подлеске.
— Почему?
— Мне придется описать, как я вожделел тебя, как думал о твоем влагалище и представлял твою восхитительную попку во всей ее красе. С розеточкой анала, с пупырышками от сидения…
Эдгар-Эдичка, лежавший у нас в ногах, критически встал и ушел доедать свое морковное пюре.
— Ну и пиши! — проводила его взглядом Наталья. — Все наши светские красавицы стараются попасть в «Интернет» обнаженными, и я не прочь попасть на твои страницы. Если хочешь, буду тебе позировать, сидя на мониторе.