Страница 45 из 58
— И приставил к тебе телохранителей?
— Да. С шестого класса у меня было три тени — моя и они. Да вот… У них даже пеньковая веревка есть. Папа им дал, чтобы в случае чего меня связывали.
— Послушай, ведь ты по достижении совершеннолетия могла подать на него в суд и вернуть себе права на невинность? — пошутил я.
Наталья приняла мои слова всерьез:
— На папу? В суд?!
— Если мой папа попытался бы оградить меня от девушек, ему бы не поздоровилось…
— Да нет, я конечно, могла с ним крупно поговорить, но… Привыкла, что ли? Нет, наверное, в голове уже отложилось, что это должно случиться в брачную ночь, после венчания в церкви, венчания на всю жизнь… Одна моя подружка, ей двадцать лет, не помнит мужчин, с которыми спала… По-моему, это отвратительно.
Я, в упор не помнивший и половины женщин, которых знакомые всем обстоятельства приводили в мою постель, мой спальный мешок, мою ванную, мой подоконник, на краешек пропасти, на вершину 3875, понял, что лежу на коленях родной сестрички Надежды, по духу, конечно, сестрички. Надежда пытается выжать из секса максимум удовольствия, Наталья — максимум значимости. Надежда, подобно, японскому ультрагурману, восторженно, поедающему смертельно ядовитую рыбу, стремиться к удовольствию на грани жизни и смерти, а Наталья нравится балансировать на грани девушка-женщина. На своей плеве.
— Знаешь, что я сейчас испытываю? — втянул я в себя сладкий воздух, только что побывавший у нее в подмышках.
— Что? — ладошкой прижала мою голову к своим бедрам.
— Чувство благодарности в твоему отцу. Так получилось, что у меня не было девушек.
— Почему? — ладошка перестала давить на мою щеку.
— Девичья невинность вызывает у меня благоговение.
— Значит, ты благоговеешь перед моей невинностью, а не передо мной?
— Я неверно выразился. Я хотел сказать, что девичья невинность вызывала у меня благоговение. А сейчас, именно сейчас, она вызывает у меня острое желание с ней расправиться.
Мы помолчали, думая об одном и том же.
— Ты знаешь, давай, потом это сделаем. Я еще не готова… — сказала, перед тем, как коснуться моего уха губами.
— За это «потом» я готов сражаться. Давай попробуем уйти вслед за водой?
Я, похерив нытье члена, просившегося в бой, встал, взял трубу и принялся превращать дыру в стене в лаз, повторяя про себя: «Вот тебе, вот, вместо плевы!» Через час в него был запущен кот. Скоро он вернулся, и, потершись об ноги Натальи, ушел обратно.
Перед тем, как направиться за ним, мы целовались, и я, уставший, как вол на закате, чувствовал себя непорочным пятнадцатилетним мальчишкой, на которого свалилось счастье размером во вселенную.
51. Крик все скомкал.
В прихожую я пролез первым. Она бы показалась обычной прихожей, если бы посередине не было зарешеченного канализационного колодца (именно в него ушла освобожденная мною вода). Да, показалась бы обычной прихожей с крашенной суриком деревянной вешалкой, висевшей на проволочных петельках; незатейливым ковриком, потерто лежавшим перед входной дверью, к сожалению, не дощатой, деревенской, а стальной и обстоятельно приваренной к стальному же окладу, с овальным зеркалом на стене (амальгама по краям облупилась), и, конечно же, с входом в комнаты.
Толкнув дверь, открывавшуюся внутрь, я поразился, увидев пятизвездочный, а скорее, президентский номер с зеркальным потолком.
— Конец моей невинности, — отнюдь не обреченно проговорила Наташа, встав рядом. Я обнял ее за талию, как хрустальную. Мне казалось, что вот-вот из воздуха воплотятся телохранители и все встанет на свои места, то есть котлеты лягут отдельно, и мухи отдельно.
В ожидании неприятностей прошло несколько секунд. К великой моей радости телохранители не воплотились, и мы прошли в апартаменты. Увидев, что в них есть ванная комната, — дверь в оную, ярко освещенную и сверкавшую золотом, была приоткрыта, — моя половина (уже вечность я воспринимал Наталью как неотъемлемую свою часть), чмокнула меня в небритую щеку, и скрылась в царстве телесного очищения, прикрыв за собою плотно дверь.
Я уселся в глубокое плюшевое кресло. Осмотрелся. Увидел сквозь стекло створок бара взвод бравых бутылок, готовых к немедленному самопожертвованию, и стал решать, куда двигаться. К бару попить вина или к Наташе потереть спинку?
Решив идти тереть спинку и целовать немыслимой грациозности намыленную шейку, выпившим рюмочку вина, направился к бару. Вино из семейства «Шабли», — Domiane Laroche 98-го года, пять тысяч за бутылку, жаль, нет устриц, меня заинтриговало. Насыщенный золотистый цвет, аромат свежих яблок, сдобы, подлеска, полный округлый вкус с медовыми нотками и имбирно-пряным финалом в количестве двух бокалов привели меня в созерцательное состояние, и я смог тереть спинку и целовать шейку, — о, господи какая у нее шейка, как грациозно она ею пользовалась! — оставаясь в кресле.
Крик из ванной, крик, полный ужаса, все скомкал. Опрокинув третий бокал (не в себя, на стол), я бросился к нему. Выбив дверь (она закрылась от меня!), увидел Наташу, обнаженную Наташу, стоявшую в ванне и смотревшую страшно расширившимися глазами на распылитель, из которого тяжеловесными струйками высачивалась густая кровь. Она же стекала с головки и плеч девушки.
Увидев меня, Наташа выскочила из ванны, обняла и, содрогаясь от рыданий стала говорить, что не вынесет всего этого, не вынесет, лучше повеситься прямо сейчас.
Ее слезы не лишили меня самообладания. Полжизни я провел в тайге, пустынях и горах, знаю, что такое таежный пожар, лавина, сель, подземный обвал и ножевая пьяная драка, и кровь, совсем по киношному лившаяся из душевого распылителя, вызвала у меня лишь желание попробовать ее на вкус. Что я и сделал, слизнув ее с плеча любимой девушки.
Да, это была кровь. Вкусовые мои рецепторы, четко определив ее, послали в соответствующий узел мозга сигналы, и он, этот узел, переправил их в память, в которой среди всего прочего хранились прекрасные отпечатки хрустального сливного лотка фон Блада.
Это был верный посыл. Если ты видел домашний мясоперерабатывающий цех богатого бездельника с хрустальным лотком для слива крови, то тебе ничего не стоит уверенно предположить происхождение крови, обагрившей тело твоей девушки. Моментально уверовав гипотезе, я шепнул ей на ухо:
— Послушай, милая, если ты сейчас вернешься в ванну, и станешь под распылитель, и скажешь, как это оригинально омываться в бычьей крови, как не сравнимо с купаньем в молоке или шампанском, то, убежден, на тебя потечет самая обычная чистая вода температурой около тридцати восьми градусов.
Мое заверение укрепил неожиданно появившийся кот. И не посмотрев на нас, он подошел к лужице крови, стекшей с Наташи, и принялся по-кошачьи потреблять ее внутрь. Наталья хоть и была несомненной красавицей, недоразвитостью интеллекта не страдала. Сделав паузу, в течение которой ее тесно прижавшееся ко мне тело понемногу расслабилось, она пристально посмотрела прямо в глаза и спросила:
— Ты когда-нибудь терялся?
— Тысячу раз терялся и продолжаю теряться, — шепнул я в ушко, — когда ты вот так смотришь мне в глаза. Я вообще теряюсь, когда осознаю, что ты существуешь, что ты, сущая богиня, смотришь на меня, разговариваешь со мной и даже обнимаешь. Иди под душ.
Я угадал. Как только Наталья встала под душ, кровь стала розоветь и разжижаться и скоро превратилась в банальную воду. Как только это произошло, глаза мои прозрели, и я, увидев девушку нагой, замер от восторга. Она же, увидев мой открывающийся рот, вспомнила о своей девственности, и та вынудила ее щечки порозоветь.
— Подожди меня в комнате, — услышал я тотчас. — Мне неловко, ты так плотоядно смотришь.
— Хорошо… — восторг продолжал сковывать меня. — Ты только не кричи так, если польется серная кислота, а просто позвони в колокольчик, вон он, на полочке, и я приду и обмою тебя щелочью.
Струйки воды сбегали по телу девушки, лаская его. Меня тянуло прикоснуться к ее груди, ощутить сосок ладонью, вдавить его в грудь. Это притяжение усилило воображение, и я увидел, как вступаю в ванну, как искусственный дождь объединяет нас, как обнимаю радушное тело, как вхожу в него своей телесной частичкой…