Страница 34 из 44
– Да, ладно уж, кури здесь, – заулыбалась женщина. Ей нравились мужчины, умеющие шутить при любых обстоятельствах.
Смирнов сел на диван, закурил. Мария Ивановна, продолжая улыбаться, поставила перед ним пепельницу в виде мраморного бюста Венеры. Смирнов уставился в обширное отверстие, предназначенное для тушения и складирования окурков. Оно, обделанное золотом, зияло в темени древнеримской богини. "Ну и безвкусица, – подумал он. – Хотя в этом художественном решении, определенно, есть что-то жизнеутверждающее". И, чувствуя удовлетворение, использовал богиню по назначению.
– Их, эти пепельницы, специально в Греции делают. Для приведения мужчин в мужское состояние, – сказала Мария Ивановна, поправляя неслучайно сползшее плечико платья.
Смирнов расслабился.
Мария Ивановна уселась подле него.
– А как ты влип? И куда? – спросила она, всем своим видом выражая удивление: как может чувствовать себя влипшим человек, находящийся в ее уютной квартире, да еще на расстоянии поцелуя от нее?
– Так получилось, что, либо я Шуриного начальника отправлю к дьяволу, либо он меня... Ты что ему вчера сказала?
– Ничего особенного, – не изменилась в лице женщина. – Он позвонил, попросил Женю. Я сказала, что ты в ванной.
– Ё-моё! – только и смог сказать Смирнов. – Вот это влип, так влип!
– А что тут такого?
– И голоском своим ангельским сказала?
– Нет, басом. Прокашливаясь и сморкаясь.
Смирнов посмотрел на нее взором Дзержинского и задумался. "Если Мария Ивановна ответила Борису Михайловичу своим бархатным и мелодичным голосом, то почему Борис Михайлович не закатил мне истерику? И почему он подумал, что звонил ему я?
Нет, не правильно мыслю. Это из-за этого черного платья. Как оно ей идет! Сахарная тростиночка! Нарочно его одела. Чтобы много не разговаривал.
Значит так... Кто кому звонил? Борис Михайлович мне, как утверждает эта сахарная тростиночка или эта сахарная тростиночка ему? Если позвонили мне, и она, изменив свой голос, на мой глухой...
– Послушай, Жень, я понимаю, о чем ты думаешь-мучаешься, – придвинулась женщина к Смирнову. – Не надо об этом, а? Ты ведь пришел ко мне?
– Это ты позвонила? – устоял Смирнов.
– Ну, я, – не изменилась в лице женщина. – Ты просто не знаешь, с кем связался. Этот Шура точно затянул бы тебя в какую-нибудь крайне опасную ситуацию.
– И ты решила сделать это сама...
– Нет, просто я не думала, что твой Шурик так легко попадется... Я рассчитывала, что они друг друга поубивают...
– Ты страшная женщина...
– Так я же из-за тебя это сделала...
– Через месяц я женюсь на Юлии... Если, конечно, буду к этому времени жив.
– Нет... – покачала головой Марина Ивановна, – Через месяц ты женишься на мне, женишься и будешь счастлив...
– Выражаю соболезнования по поводу крушения ваших помыслов. К сожалению, я уже практически обручен...
– Нет, ты не женишься на ней...
– Убьешь ее, да? Как Шуру?
– Нет... Клянусь, нет. Я просто знаю, что ты женишься на мне, потому что ты хочешь жениться на мне.
Смирнов встал, направился к двери.
– Покурить хочешь? – спросила вслед Мария Ивановна.
– Нет, я ухожу, – обернулся в прихожей Смирнов. – Я боюсь таких, как ты.
Мария Ивановна подошла, примирительно улыбаясь.
– Ну, ладно, ладно, женись на своей Юлии. Мы ведь все равно будем с тобой встречаться? Ты ведь писал в одной своей книжке, что семьи твои разваливались, только потому, что ты не заводил любовниц...
Смирнов посмотрел в открытую дверь спальни и увидел на кровати последние две свои книжки – "твердую" и "покет". И растаял.
– Поешь борща, я горячего налью, потом мы с тобой решим, что делать.
Борщ был отменным, рассказывая без утаек о событиях последних дней, он съел две тарелки. Мария Ивановна услышала и об изнасиловании Юли, и о том, что никакой он не киллер, и даже о том, на что ловили Бориса Михайловича.
– В общем, либо он меня, либо я его, – сказал Смирнов, отказываясь от очередной добавки.
– Пашиными друзьями ты правильно его припугнул. Они очень серьезные люди... Но и Борис Михайлович не лыком шит... Слышала о нем неоднократно. Я думаю, через день-два нас найдут, если, конечно, мы останемся здесь. И все вскроется. И ваши попытки его убить, и ликвидация...
– Ты думаешь, он не отдаст Шуру?
– Шуру, скорее всего, уже убили. Или убьют сегодня или завтра. Заставят подписать нужные бумаги и убьют. Забудь о нем. Разве тебе меня не жалко? Они ведь пустят меня по кругу, прежде чем замучить... И тебя тоже с твоей голубой "легендой"...
Смирнов задумался. Мария Ивановна смотрела на него с минуту, затем сказала, положив теплую руку на колено любовника:
– Я, кажется, кое-что придумала. Пойди, покури. Возвращайся минут через пятнадцать, не раньше.
Смирнов пожал плечами, вышел на лестничную площадку, спустился к мусоропроводу. Курил у окна, глядя, как собирается дождь, как дворники собирают опавшие листья и как мальчишки пытаются их жечь. Пахло дымом. Мимо – "Приветствую вас!" – прошел Валера. На чистом, голубоглазом лице горбуна сияла открытая улыбка.
Оставалось еще пять минут испрошенного Марьей Ивановной времени. Закуривать вторую сигарету не хотелось.
"Что она там придумала? Звонит? Кому? Сейчас приедут и..."
Во дворе резко затормозила машина.
Смирнов выглянул в окно.
Из "BMW", остановившегося у самого подъезда, выбрались крепкие парни в черных кожаных куртках. И один за другим задрав головы, уставились прямо в него. Затем перебросились несколькими фразами и пошли в дом.
"Черт, как пошло, – подумал Смирнов. – Лучше бы уж в штольне задавило или в лавине задохнулся.
В лавине он пробыл десять часов. В пять часов утра десятиместная палатка картировочного отряда была занесена снежной рекой. Смирнов спасся только потому, что его раскладушка стояла под сенью обрыва. Пятеро его товарищей погибли.
В штольнях "чемоданы" охотились за ним с завидным упорством. Двое его коллекторов, сопровождавших его, в разное время были раздавлены в мясокостную кашу. Он отделывался царапинами и ушибами.
А через несколько минут, вместо почетной смерти в лавине или в подземном завале, он получит пулю в живот, и две контрольные в голову... А потом до посинения будет лежать в переполненном морге.
К парням в крепких кожаных куртках спустился лифт. И поднял их то ли на пятый, то ли на шестой этаж.
Смирнов расслабился. Закурил. Сделав несколько затяжек, раздавил сигарету о мусоропровод. Время, испрошенное Машей, истекло. Где-то в районе пятого или шестого этажа зло и настойчиво забарабанили в железную дверь.
"Надо идти. А не то в свидетели еще загремишь", – подумал Смирнов и направился к двери Марии Ивановны. Поднялся, позвонил. Безрезультатно. Позвонил еще. Дверь открылась. Смирнов окаменел – увидел розовощекого юношу в бейсболке. Открытый лоб, губы, чуть приоткрытые, верхняя – чуть-чуть опушена, улыбка нежная, зовущая. Ковбойка, под ней белая маечка. Джинсы. Крутая попка.
– Вас зовут Евгений? – услышал он голос, чем-то похожий на его. – Проходите, Маша ждет вас.
Смирнов раскрыл рот, но не успел ничего сказать: юноша рассмеялся хорошо знакомым ему смехом.
Смущенно покачав головой, Смирнов проговорил:
– Ну, ты даешь... Вкрутую меня сварила. И...
– Что и? – спросила Мария Ивановна, понемногу превращаясь в себя.
– Мне так тебя сейчас хочется. Может, я тоже древний грек?
– Почему это? – спросила Мария Ивановна, закрывая дверь. Сделала она это так, что довольно существенная часть ее тела коснулась тела Смирнова.
– Фрейд писал, что древние греки любили мальчиков. А мальчики, становясь древними греками, в свою очередь увлекались подрастающим поколением... Ты так быстро постригла волосы... Я люблю длинные...
– Ничего я не стригла. Вот они.
Мария Ивановна сняла бейсболку, и ее длинные волосы заструились по плечам.