Ферт

Они долго, долго молчали, а подросток тем временем зажигал свечу.

— Она оставила мне это, — повторил он. — И рисунки, и много свечей, и еду...

Вылез бы он на землю, когда свечи и еда бы закончились? Или остался бы превращаться в подземную тварь, наподобие тех, которые сожрали Ферта?.. Гид потер лоб — Ферт и здесь умудрялся напоминать о себе. Вот уж что он никак и никогда не мог забыть!

— Эти существа спят глубоко под землей... — эти слова въелись в память.

— Хватит, — раздался голос Клары. — Не сейчас. Ты... — она повернулась к найденышу, вцепившись одной рукой в другую, необычайно растерянная. — Почему ты... — она вновь взглянула на Гида и спросила совсем не то, что собиралась. — Ты помнишь свою мать?

— Нет, — он покачал головой, механически сунув руку в карман старых штанов. — Но кем еще она могла быть?

Он вытащил блестящий кругляшок с почерневшим узором — Клара бы приняла его за часы, она такие уже видела. Но под крышкой оказалось желто-коричневое изображение женской головы. Огонек свечи не добавлял ей живости, а наоборот, превращал в маску, в смазанное лицо трупа. Темные волосы и темные тени вокруг глаз, скорбно поджатые губы, пышные оборки воротника вокруг шеи... Этот человек не принадлежал настоящему, но очень сильно походил на людей с пленки.

Клара вгляделась в гравировку на внутренней стороне крышки.

«Моему Ричарду, от матери, на память».

— Ты был прав... Ричард.

Найденыш прищурился и неуверенно улыбнулся.

Чуть позже они спустились к железным ящикам с тяжелыми замками. Клара по-новому стала смотреть на женщину из медальона — она, сомнений не возникало, собрала здесь все, что могло пригодиться живому человеку. Скорее всего, создала или нашла этот дом, куда поступала вода, — пусть грязная, тонкой струей из проржавелой трубы, но все же...

— И ты ее не помнишь? — поражалась Клара. — Эту... удивительную женщину? Самое лучшее, что с тобой случалось? Что она делала, куда пропала?

Самое очевидное было — умерла. Но Ричард не помнил и этого.

Зато — зато они нашли медикаменты. Целый ящик. Половину всего этого Клара видела впервые, но на каждой бутылке или коробке было аккуратно выведено пояснение черной краской.

— Более того, она даже знала, что ты все забудешь, — пробормотал Гид.

Клара очень долго молчала. А потом сказала только:

— Кажется, в ящике с инструментами я видела пилу.

Мальчишка с ужасом смотрел на приготовления к операции: как Гид и Клара открыли люк и поставили кровать так, чтоб на нее падал свет; как вместо матраса и одеяла положили доски; как набрали в ведро воды; как Клара тщательно подготовила инструменты, протерла их, вымыла руки и убрала волосы под платок.

— Есть риск заражения крови, — спокойно сказала она, когда Гид уселся, вытянув больную ногу и поджав здоровую. — Но он всегда есть. Он был бы даже в убежище... Так что не бойся.

...Совсем не так, как когда-то давно, в доме Ферта и Гида. Тогда Гид почти не помнил боли и сжимал зубами не обломок доски, а жгут из ткани. Тогда он постоянно слышал что-то, хоть ничего и не понимал, — Ферт говорил, нервный, торопливый, но все-таки точный в движениях.

У Клары поначалу дрожали руки.

В первые минуты он терпел — и даже удивился тому, что Клара уже не режет, а что-то ковыряет в открывшейся ране. Как оказалось позже — она зажимала и сшивала мышцы. За пилу пришлось взяться чуть позднее. Гид уже не смотрел.

Он зажмурился, крича сквозь деревяшку, впиваясь зубами в грязную, шершавую поверхность, оставляя занозы в языке. Не боль даже — пустота. Рывками пробивающаяся пустота. Нечего терять? Ерунда. Гораздо хуже, когда не к чему двигаться.

— Дыши, — голос Клары остался ровным. — Не забывай дышать.

Он потерял сознание.

Когда пришел в себя, понял — это длится долго. Очень долго. Его бесил звук распиливаемой кости. Запрокинув голову, чтобы не видеть процесса, Гид открыл глаза.

И — озарение пришло к нему.

...Он открывает глаза, и в них бьет солнце. Жара нестерпима, и лоб в горячем поту, и во рту с трудом двигается тяжелый язык. Но — он открывает глаза.

И не помнит ничего...

— Гид! Ты слышишь меня?

Клара пришивала лоскут кожи быстрыми, аккуратными движениями. Ее пальцы были холодными.

Боль уже не заставляла кричать.

— Ты молодец. Почти не двигался, хотя я боялась...

Почти?! Гиду казалось, он врос в эту кровать и доски, таким напряжением отзывалась каждая мышца!

— Покажи мне эту женщину, — внезапно попросил он.

Клара кивнула Ричарду, тот подошел, ни живой, ни мертвый от увиденного, и торопливо достал медальон.

Гид, в полубреду от боли, долго вглядывался в изображение, а потом отвернулся. Клара склонила голову и чуть сжала его ладонь.

— Я думаю, — медленно произнес Гид. — Думаю, у меня матери не было. Возможно, конечно, этот мир извратил все так, что родители оставляют детей, но... Клара, в Призраке родители бросали детей?

— Никогда, — ответила Клара. — Дети — они были самым прекрасным в Призраке. Тем, из-за чего этот город, вероятно, и стоит до сих пор... Но, возможно, она просто умерла.

Странно было понимать, что Клара утешает его этими жестокими словами.

— Она умерла, а ты забыл это, как мы забываем все плохое. Я про это говорила.

— Ты ведь тоже не помнишь своих родителей. И что, они тоже так страшно умерли?

Клара равнодушно пожала плечами.

— Нет, — продолжил Гид. — Я придумал ее. Я никогда не видел ее лица и придумал голос.

«Ты будешь проводником в этом мире».

— Но откуда, — прошептал он, — откуда я знаю, что «Гид» значит «проводник»?

— Ты сейчас бредишь. Это говорит боль.

Гид поражался тому, как безмятежна его спутница. Ее движения были плавными, взгляд мягким, а улыбка — доброй. На мгновение она стала похожей на женщину из медальона — с тенями под глазами, с пронзительным взглядом. Со спокойным лицом мученицы.

— А ты хоть уверен, что твоя мама жила здесь на самом деле? — почти весело спросила она у Ричарда.

Тот улыбнулся против воли и кивнул. И бросился помогать, убирать и мыть инструменты, стараясь держаться рядом с ней. А Гид хотел спросить — «Тогда где она? Куда делась? Если умерла, то как, и почему ты этого не помнишь?!»