Из Сибири сообщают…

Начальник вызвал его к себе. Когда он появился в кабинете, то был немало удивлен тем, как встретил его Тарус. Он не сидел, развалившись в кресле, не хамил, как обычно, не грыз яблоко. Из всего этого он понял, что разговор предстоит необычный. Так и оказалось.

– В Новониколаевской тюрьме сидит Крыса, – начал Тарус, – раньше он был на «гастролях» в Каминске. Он сообщил нам, что Огнивец имеет намерение уйти за кордон, прихватив с собой найденные у купца Полуянова бриллианты и часть колчаковского архива, который потеряла колчаковская контрразведка во время отступления. Понял?

– Да.

– Камешки – хорошо, но архив – лучше. Он дороже камешков, поскольку там данные на агентуру, которая когда-то работала на адмирала, а сейчас осталась здесь и вредит нам, – сказал Тарус так, как говорят на митингах и собраниях, и посмотрел куда-то вбок в глубь кабинета.

Он так же глянул в ту сторону, и все стало на свои места и объяснило и позу Таруса, и его «культурное» поведение. Там, в одном из конфискованных рабоче-крестьянской властью у буржуазии кресел, сидел маленький человек, также облаченный в кожу. На нем были хромовые сапоги, кожаная куртка, на голове кожаный картуз. Человек этот был незаметен еще и потому, что сидел до поры неподвижно и ничем себя не обнаруживал, как будто он специально забрался в кресло и ждал своего часа, чтобы произвести эффект на присутствующих. Без сомнения, это был представитель ведомства, которое совсем недавно изменило свое название.

А начальник между тем продолжал:

– Крыса говорит, что архив находится в одном из домов по улице Инвалидной… Улица небольшая, так что к твоему приезду может случиться так, что сотрудники уездного отдела милиции уже найдут архив, и тебе останется только обеспечить его транспортировку сюда… Ежели нет, то тебе…

– Придется подключиться к поискам…

– Да, – подтвердил Тарус, недовольный тем, что подчиненный перебил его, но сделал вид, что не заметил нарушения субординации.

– А откуда все это стало известно Крысе?

– Крыса клянется, что все это слышал от родственника купца Полуянова, но… – тут Тарус посмотрел на человека в кресле, которому, как нельзя лучше, подходила фамилия Кожан, и человек кивнул ему в ответ в знак дозволения рассказать кое-что…

– Понимаешь, родственника этого нет в живых, товарищи наши поторопились расстрелять его за пособничество бандитам… Таким образом, конспиративная цепочка прервалась, и сейчас этот архив, по всей видимости, ищут не только наши товарищи из уездной милиции, но и Огнивец…

– Что ж поторопились с родственником? – спросил он.

– У всех бывают ошибки, – услышал он первую фразу Кожана, – конь и на четырех ногах спотыкается…

– Так то кони, – начал было он, но Тарус бросил на него испепеляющий взгляд, и он замолк.

– Если архив найдет банда, то он точно уйдет за кордон, – произнес Тарус.

– А этого допустить никак нельзя, – назидательно заметил Кожан, все больше втягиваясь в их беседу.

«Почему нельзя?» – подмывало его спросить, но он сдержался: с серьезными людьми шутить не стоило, серьезные люди шуток не понимают.

– Да, – как эхо отозвался Тарус, – этого допустить нельзя, потому что в этом случае мы не сможем даже проконтролировать путь архива: служба безопасности у Огнивца налажена лучше, чем у милиции Каминска, те не имеют в банде своих людей, чтобы отслеживать обстановку…

– А если архив найдут товарищи из уездного отдела? – спросил он.

– В этом случае архив тоже может уйти к Огнивцу, потому что, стыдно признаться, но все провалы операций по ликвидации банды говорят о том, что у Огнивца есть свой человек в отделе и он помогает ему не за страх, а за совесть.

– Его тоже надо установить?

– Само собой… его нужно выявить до того, как будет найден архив.

– Иначе операция может провалиться?

– Соображает, – сказал на это Кожан и одобрительно кивнул Тарусу. А тот, поощренный этим, стал инструктировать подчиненного.

– Все вопросы будешь решать с Каминским начмилом[2], зовут его Бородой.

– Я… – поперхнулся он, мгновенно сообразив, что его вызвали вовсе не для консультаций…

– Ты, – подтвердил Тарус и продолжил так, словно все уже было решено, – Борода – мужик крепкий, надежный, но, сам понимаешь, грамотешки ему не хватает, не учился он в академиях…

– Бороду ему, между прочим, – невпопад встрял Кожан, – разрешил носить уездный комитет партии… Специальное постановление принял по этому поводу… Дело в том, что у него на левой щеке ужасный шрам. Брить такую щеку тяжело, да и вид она придавала ему бандитский. Вот уездный комитет партии и принял постановление: «Обязать Каминского начмила носить бороду, чтобы она скрывала шрам, полученный в боях с бандитами, а начмил не дискредитировал своим видом социалистическую законность».

Тарус терпеливо ждал, пока Кожан произнесет эту галиматью, и начал говорить только тогда, когда гость в кресле закончил.

– Есть у Бороды зам. Тот из интеллигентов, но наш, сочувствующий… Он учился когда-то на юрфаке Петербургского университета, был мобилизован на фронт в империалистическую… Там попал под газовую атаку, отравился, со здоровьем у него неважно, последние дни доживает, но работает, потому что поверил в революцию, работает и для себя ничего не требует…

– Это люди надежные, – опять вмешался Кожан, – с остальными надо быть осторожным: сами понимаете, в рядах отдела есть человек Огнивца, причем надежно законспирированный.

– А что же, – спросил он и несколько помедлил, чтобы Кожан не уловил иронии, – ваши товарищи в Каминске не могут разоблачить врага, прокравшегося в рабоче-крестьянскую милицию?

– Есть трудность, – доверительно ответил Кожан. Он не почувствовал иронии. – Законспирированный агент прекрасно знает тамошних сотрудников, и нам кажется, что не они осуществляют контроль над Огнивцом и его человеком, а этот человек над ними… Поэтому и было принято решение послать в Каминск неизвестного там человека с почетной обязанностью: разоблачить врага, найти архив и драгкамешки и отправить их в Новониколаевск.

– И все это мне надо проделать одному?

– Ну что вы, конечно, нет, – ответил Кожан с усмешкой, – вас будут подстраховывать и контролировать… Но вам надо помнить, что большое количество людей, участвующих в операции, создает большую вероятность провала… А провал – это смерть. А кто же может желать смерти товарищу по делу… Поэтому самое разумное – ехать в Каминск одному… Легенду вам уже разработали, вы едете туда инспектировать отдел. О вашей миссии будет знать один только Борода.

– Я могу отказаться? – спросил он, не дослушав Кожана.

– Что? – встрепенулся Тарус, который долгое время молчал, не желая перебивать Кожана. – Да ты…

Кожан жестом остановил его.

– Не можете, – произнес он с торжеством человека, державшего в руках мышеловку, в которой металась пойманная мышь.

– Почему? – спросил он, хотя мог бы не спрашивать: не первый день в уголовном розыске работал.

– Вы много об этом знаете.

– Он шутит, – сказал Тарус и слегка побледнел.

– Вот как? – иронически произнес Кожан. – В губугрозыске есть шутники?

– Есть, – ответил Тарус и хихикнул, – но очень мало.

– Пусть он выйдет в коридор, – приказал Кожан Тарусу, даже не взглянув в сторону будущего «инспектирующего».

– Выйди в коридор, – сказал ему начальник отдела, – я тебя потом вызову. – В отличие от вежливого Кожана Аскольд никогда не обращался к подчиненным на «вы».

В коридоре он уселся на «скамью подсудимых», так именовалась длинная деревянная скамейка, когда-то стоявшая в одном из парков Новониколаевска, а теперь попавшая в коридор губугрозыска и установленная перед дверью начальника самого страшного из отделов – отдела по борьбе с бандитизмом.

Ждать пришлось недолго. Красный и злой Аскольд раскрыл дверь и проговорил:

– Заходи.

Кожана в кабинете не было, и он догадался, что тот ушел через конспиративный ход, который использовал Тарус для встречи в кабинете со своими конфидентами.

2

Начмил – начальник милиции города (проф. жарг.).