Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 15

– Просто естественно, и все.

– Уверен, что смогу принять вызов на следующей неделе, как только глаз заживет, – заверил лорд Уинстед. – Не знаю, почему я сразу не сообразил, что потеряю чувство равновесия, если придется смотреть на свет одним распухшим глазом.

Глаза Энн – оба глаза – сузились.

– Я думала, что чувство равновесия зависит от способности слышать.

– Только не говорите, что он теряет слух! – ахнула Френсис.

– Ничего от не теряет, – отмахнулась Энн. – Хотя я действительно могу оглохнуть, если вы не перестанете вопить так громко. А теперь идите, все трое, и выполняйте работу. Я пока посижу.

– И я тоже! – поддакнул лорд Уинстед. – Но душой я с вами, дорогие кузины.

Девочки принялись считать, а Энн направилась к скамейке. Лорд Уинстед последовал за ней. Как только они сели, она заявила:

– Не представляю, с чего вдруг они поверили этой чепухе насчет вашего глаза.

– О, ничуть они не поверили, – весело ухмыльнулся он. – Я сказал, что дам по фунту каждой, если они на несколько минут оставят нас одних.

– Что? – взвизгнула Энн.

Уинстед согнулся вдвое от смеха.

– Ну, конечно, я не делал ничего подобного. Боже милостивый, вы считаете меня полным идиотом? Нет, не отвечайте.

Энн покачала головой, раздражаясь на свою чрезмерную доверчивость. Но все же сердиться не могла – уж очень добродушным был его смех.

– Я удивлена, что никто не подошел с вами поздороваться, – покачала она головой. В парке было не слишком много людей, как всегда в это время дня, но все же время от времени кто-то проходил мимо. Энн знала, что лорд Уинстед был весьма популярен, когда жил в Лондоне: трудно поверить, что никто не заметил его присутствия в Гайд-парке.

– Не думаю, что многие знают о моем возвращении, – пояснил он. – Люди видят то, что ожидают увидеть, а в парке никто не ожидает увидеть меня. – Граф с сожалением улыбнулся и указал на свой заплывший глаз. – Особенно в этом состоянии.

– И не со мной, – добавила Энн.

– Кстати, я все гадаю, кто вы?

Она резко повернулась.

– Странная реакция на такой простой вопрос, – констатировал он.

– Я Энн Уинтер, – спокойно ответила она. – Гувернантка ваших кузин.

– Энн, – тихо повторил граф, и она вдруг поняла, что он смакует ее имя как лакомство.

Он склонил голову набок:

– Уинтер или Винтер?

– Уинтер. А что? – невольно фыркнула Энн.

– Просто так. Это вполне естественное любопытство.

Он немного помолчал, прежде чем добавить:

– Она вам не идет.

– Простите, что именно?

– Ваша фамилия. Уинтер. Она вам не идет.

– Нам редко доводится выбирать наши имена, – подчеркнула она.

– Верно, но все же я иногда нахожу весьма интересным тот факт, что некоторым очень идут их фамилии.

Энн не смогла скрыть лукавой улыбки.

– В таком случае, каково быть Смайт-Смитом?

Уинстед вздохнул, возможно, чересчур драматично.

– Полагаю, мы обречены исполнять один и тот же концерт снова, снова и снова…

Он выглядел таким безутешным, что Энн рассмеялась.

– О чем это вы?

– Части фамилии почти одинаковы, не находите?

– Смайт-Смит? В ней звучит что-то дружелюбное.

– Мне так не кажется. Мне кажется, что, если Смайт женился на Смит, могли бы уладить разногласия и выбрать нечто достойное, вместо того чтобы навязать обе фамилии всем остальным членам рода.

– И давно ваша фамилия пишется через дефис? – усмехнулась Энн.

– Несколько сотен лет.

Граф повернулся, и она на мгновение забыла его синяки и царапины. Видела только его. Он смотрел на нее как на единственную в мире женщину.

Энн кашлянула, чтобы не была так заметна ее попытка отодвинуться. Он опасен, этот человек. Хотя они сидели в парке, разговаривая о пустяках, она это чувствовала.

Что-то пробудилось в душе Энн, и она отчаянно пыталась это погасить.

– Я слышал самые противоречивые истории, – продолжал Уинстед, не подозревая о ее смятении. – У Смайтов были деньги, а у Смитов – положение. Есть еще и романтическая версия: у Смайтов были деньги и положение. А у Смитов – прелестная дочь.

– С волосами как червонное золото и небесно-голубыми глазами? Звучит как легенда о временах короля Артура.

– Нет, к сожалению. Прелестная дочь оказалась сварливой фурией, – сухо улыбнулся граф. – Которая к старости стала настоящей уродиной.

Энн весело хихикнула:

– Почему же семья не отказалась от такого имени и не оставила фамилию Смайт?

– Понятия не имею. Возможно, подписали контракт. Или кто-то счел, что эта фамилия лучше звучит. Так или иначе, я даже не знаю, правдива ли эта история.

Энн снова рассмеялась, не спуская глаз с девочек. Харриет и Элизабет пререкались из-за чего-то, возможно о пустяках вроде травинки. Френсис продолжала идти, делая гигантские шаги, что, разумеется, исказит полученные результаты. Энн знала, что ей следует подойти и призвать Френсис к порядку, но было так приятно сидеть на скамейке в обществе графа!

– Вам нравится быть гувернанткой? – спросил он.

– Нравится? – нахмурилась Энн. – Что за странный вопрос.

– Не могу придумать ничего более странного, если речь идет о вашей профессии.

Последняя фраза показала, как много он знает о необходимости искать работу.

– Никто не спрашивает гувернантку о том, нравится ли ей это занятие. О подобном вообще никто никого не спрашивает.

Энн думала, что на этом разговор закончен, но, посмотрев на графа, увидела, что он рассматривает ее с неподдельным и искренним любопытством.

– Вы когда-нибудь спрашивали лакея, нравится ли ему быть таковым? – добавила она. – Или горничную.

– Гувернантку вряд ли можно сравнить с лакеем или горничной.

– Между нами больше сходства, чем вы думаете. Нам платят жалованье. Мы живем в чужом доме. И всегда находимся в шаге от того, чтобы быть выброшенными на улицу.

И пока Уинстед обдумывал сказанное, она отплатила ему той же монетой, спросив:

– А вам нравится быть графом?

– Понятия не имею, – ответил он и, заметив ее удивленный взгляд, пояснил: – У меня почти не было времени узнать, что это такое. Я пробыл графом едва ли с год, прежде чем покинул Англию, и стыдно признать, но за этот год не сделал ничего особенного. Если графство процветает, то лишь благодаря превосходному управляющему и его способности нанимать трудолюбивых подчиненных.

И все же она запротестовала.

– Но вы, что ни говорите, оставались графом. И не важно, на чьей земле находились все это время. Когда вы знакомитесь с кем-то, представляетесь: «Я Уинстед». Не: «Я мистер Уинстед».

– Я приобрел очень мало знакомых, пока был за границей.

– Вот как?

Заявление было крайне странным, и Энн не знала, что ответить. Больше он не сказал ничего, но в прежней реплике она услышала меланхолические нотки и потому заверила:

– Мне действительно нравится быть гувернанткой. По крайней мере у них.

Она с улыбкой помахала девочкам.

– Насколько я понял, это не первое ваше место, – заметил он.

– Не первое. Третье. И я также служила компаньонкой.

Энн сама не понимала, почему говорит все это. Обычно она не пускалась в такие откровенности. Но все это граф мог узнать, расспросив тетку. Энн рассказала ей о всех предыдущих хозяевах, когда поступала к Плейнсуортам. Даже о той работе, которая не кончилась добром. Энн вообще стремилась быть честной, когда возможно, вероятно потому, что очень часто это было невозможно. И она была очень благодарна леди Плейнсуорт, не осудившей ее за то, что она уволилась и ушла из дома, где приходилось каждую ночь запирать и баррикадировать дверь от вторжения отца ее подопечных.

Лорд Уинстед впился в нее проницательным взглядом, после чего сказал:

– Я по-прежнему считаю, что вы не Уинтер.

«Почему он так одержим этой идеей?»

Но Энн пожала плечами:

– Ничего не могу поделать. Разве что выйти замуж.

Гувернантки редко имели возможность встретить холостого джентльмена их круга, а кроме того, Энн вовсе не хотела выходить замуж. Трудно представить, что она даст мужчине полный контроль над своей жизнью и своим телом.