Полста историй

Катя почувствовала, что понимает окружающую природу. И его, ее часть.

— И еще я возродил в тебе Лису… — продолжал Петр Петрович, снисходительно рассматривая светлеющий мир. — Она поможет тебе приспособляться, стремительно мыслить, она придаст решительность, слитую с тонким расчетом. Она научит тебя не хитрости и обману, но разборчивости и благоразумию; не коварным трюкам, но умению быть незаметным. Лиса научит тебя дожидаться благоприятного момента для решительных действий. Многие трудности в человеческих отношениях возникают из-за желания заставить других почувствовать свое присутствие, желания самоутвердиться. Если ты сочтешь себя жертвой критики, зависти или ревности, то помощь Лисы будет неоценимой. Она поможет тебе стать менее заметной, поможет добиваться цели окольным путем…

Вот, пожалуй, и все, — посмотрел он торжественно. — Первый день полевой практики окончен — ты посвящена в ученицы...

Помолчав, глядя в сторону, Петр Петрович указал подбородком на заалевший горизонт:

— Пора уходить. Будем надеяться, что солнце нас не догонит. Где там твоя метла?

— Там, — махнула рукой Катя. — Но мне она не нужна — я же теперь бабочка!

Я - маньяк!

Стоит мне немного пожить без радости и без боли, подышать вялой и пресной сносностью дней, как во мне загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь, неистовая потребность разнести что-нибудь на куски...

Герман Гессе «Степной волк»

1. Бес.

Тогда я работал в небольшой аудиторской компании на скромной должности. У меня все было, была квартира, раз в неделю ко мне приходила женщина, раз месяц я ходил в ресторан, раз в год ездил на море.

Женщина моя мне не нравилась – у нее неприятная большая родинка под мышкой и плохие дезодоранты. Зато с ней не было никаких проблем - она приходила в субботу поздним вечером и уходила утром, когда я еще спал. Ресторан мне нравился, но только тем, что официанты знали, что от меня ждать, а скрипач – что ждать нечего. Единственно, чем я жил, так это поездками на море, на свободу. Они были прекрасны, но быстро проходили, и приходилось ехать домой, как в чужую жизнь, как в тюремную камеру.

В то утро – был понедельник - я увидел в вагоне метро женщину лет двадцати семи, необыкновенную женщину. Это была моя женщина — все в ней с первого взгляда бесконечно мне понравилось. И прекрасное лицо, уверенное, но не спесивое, с удивительными зелеными глазами; и гордая шея, заметная грудь; и стройные ноги в обворожительных туфельках на высоких каблучках, и дорогое, но скромное платье. На кольцевой в вагон ринулась толпа, и так получилось, что мы стали рядом. Еще как рядом! Ее тонкие духи кружили голову, объединяли общим пространством, ее локоток упирался мне в грудь, моя левая рука прижималась к теплому ее упругому бедру, ее рыжеватые волосы, колеблемые струями воздуха, касались моих щек, шаловливо щекотали нос...

Я, скованный строгим воспитанием, стоял, украдкой посматривая. Стоял, сникая душой, стоял и думал, что никогда такая женщина не протянет мне доверчивую руку, и никогда мы не пойдем с ней в одну сторону, в уютную нашу квартирку, не ляжем в нашу постель. И никогда такая женщина не подарит мне искренних слов любви и нежнейших прикосновений.

Мысли эти, разумеется, расстроили меня, но не особенно, ведь приходили они ко мне, по меньшей мере, раз в полгода – в столичном городе много прекрасных женщин, и многие из них ездят в метро. Посему, выходя из вагона на своей остановке, я уже думал об отчете, который в тот день кровь из носу нужно было закончить. В зале, импульсивно обернувшись, я увидел, что всколыхнувшая меня женщина идет следом. Сделав вид, что рассматриваю вывеску с названиями улиц, я пропустил ее вперед. Она взошла на эскалатор, оглянулась, конечно же, не заметив меня, стоявшего несколькими ступеньками ниже.

Да, я стоял несколькими ступеньками ниже. Я ездил в метро, одевался, как бог пошлет, был рядовым служащим с рядовыми мозгами, а она была богиня, по стечению обстоятельств спустившаяся под землю. Украдкой, я рассматривал ее нежную кожу, изумительные ноги, впивался глазами в гвоздики каблучков, и желание обладать ею овладевало каждой моей клеточкой. Я смотрел на нее и вспоминал свою женщину, Тамару, недалекую, не умевшую себя подать, и жившую со мной лишь потому, что полагается с кем-то жить.

Третью неделю Тамара не приходила — отдыхала в Турции то ли с подругой, то ли с матерью — и третью неделю у меня не было женщины. В который раз разозлившись на нее, своей поездкой нарушившую мой привычный уклад жизни, лишившую меня привычной опустошенности, я принудил себя не смотреть на незнакомку.

Не получилось. Напротив, оставшись наедине с собой, приковав зрение к ребристой ступеньке эскалатора, я оказался во власти чувств, неведомых ранее, чувств, готовых разорвать меня и мир в кровавые клочки. В паху распалялась неуемная жажда соития с высшим существом, руки стремились схватить это невозможно лакомое тело, повалить, не важно куда – на землю, в грязь, на ступеньки эскалатора, — и, сорвав платье, позволить обезумевшей крайней плоти вогнать в него похоть, освободить ее победными движениями.

Тут глаза мои вновь впились в ягодицы женщины, стесненные упругой тканью; я живо представил, как насилую ее, как это прекрасно, как несопоставимо с тем, что давала мне любовница, ненавистная моя любовница, давала, фальшиво постанывая. Не знаю, чтобы я сделал бы в тот момент, что сделал, если бы троица молодых парней не встала между нами. Один из них рассказывал в полголоса сальный анекдот; когда он эффектно кончил, я засмеялся вместе с ними, засмеялся в попытке хоть как отгородиться от своего наваждения.

Все кончается, кончился и эскалатор. Сойдя с него, я осмотрелся, и женщины в толпе не увидел – видимо, последние ступеньки она прошла. Подумав с облегчением: - Вот и славно, - вышел на улицу.

Стояло светлое утро, умытое коротким ночным ливнем, голубое небо неторопливо пасло кудрявые свои облачка, чистые лицами люди шли по своим делам, покупали билеты в театр, сигареты и кулинарные книги. Вместе с ними я постоял у прилавка, заваленного дешевым женским бельем и, решив, что Тамаре надо прикупить что-нибудь эдакое, кружевное и распаляющее, — авось, станет желаннее, привычной дорогой направился на работу. Когда в голове ничего не осталось, кроме отчета, который нужно было написать вчера, увидел ее. Она шла впереди, метрах в семи.

Как она шла! Как женственны были ее движения, как уверены, как она поворачивала гордую головку, чтобы рассмотреть что-то заинтересовавшее! Я весь сам в себе и ней растворился – ничего в мире не осталось, кроме этой женщины и моего зрения! Но что это?! – вдруг испуганно екнуло сердце.

Я увидел небольшое белесое пятно на телесных ее колготках, чуть ниже подола.

Господи, это засохшая сперма, конечно, сперма! Она ночевала у своего растакого мужчины, и утром, расставаясь с ней в прихожей, он распалился, увидев ее другой, одевшейся не для него одного, но для других.