Страница 61 из 85
А там, я скажу вам, красота! Гости уже по углам расползлись, тишина кругом природная, сверчками шитая. Речка трудится, шелестит на перекате по золотым камням, луна вылупилась огромная, смотрит, тенями своими любуется. А девица повисла на мне, прожгла грудь горячими сосками, впилась в губы. Упал я навзничь в густую люцерну, в саду персиковом для живскота партийного саженную, треснулся затылком о землю, и забыл совсем и о супруге, и о сыне семимесячном, и о вчерашнем споре с друзьями о верности семейной…
Утром пошел Виталика искать. Нашел в беседке чайной на берегу реки. Сидел он там в углу, пьяненький, и глаза прятал. Бледный весь, в засосах с головы до ног. Я…
— Врет он все… — перебил меня Житник презрительно. — Про персиковый сад и люцерну. Мне Сосунок рассказывал по-другому. Это он с Гулей из бухгалтерии в клевере валялся. А Черный всю ночь подушку тискал и так надолго расстроился, что Виталик, на буровую поднявшись, буровикам своим говорил: — «Если хотите увидеть, что такое черная зависть, идите к Чернову и спросите, правда ли, что Гуля-бухгалтерша никому не отказывает?»
— Ну а ты что молчишь? — обратился я к лежавшему рядом Володе Кузаеву, чтобы не дать расцвести злословию в свой адрес. — Расскажи что-нибудь.
— Однажды подымались мы на Барзангинский горный узел, и был с нами Олор Жирнов, — начал повествовать Володя, не отводя глаз от буйно звездного неба. — Не все знают, что имя это расшифровывается как Одиннадцать Лет Октябрьской революции, и что он воевал, награжден, и в гражданку ушел майором. На штольне, где с вахтовки на лошадей пересаживались, Олор так набухался, что в седле не держался категорически. Дело шло к вечеру, до ночи надо было еще километров пятнадцать проехать до промежуточного лагеря, и мы его привязали к вьючному седлу намертво, по рукам и ногам привязали. В лагерь пришли ночью, попили корейскую дешевую — вот ведь гадость! — и спать замертво. Утром встали и с дурными головами на Барзанги поперлись. И только километра через два Костя Цориев заметил, что Олора в караване нет. И тут же вспомнил, что накануне его с лошади не снимали, а утром и вовсе не видели. Ну, бросились скопом-галопом назад, и только через час отыскали Октябрьскую революцию в дальней березовой роще — она висела на веревках под мирно пасшейся лошадью…
Конечно же, после таких разговоров у Феди нашлась заначка — корейская, дешевая. Мы выпили ее за город, где нас ждали и не ждали.
Три грани греха
1.
Он ставил свой «Опель» перегораживая тропинку. Тропинку, укорачивавшую путь многим людям. В очередной раз посетовав, что машину придется обходить, я задумался об ее владельце. Возможно, он не осознает, что лишает пути спешащих людей, или просто людей, пожелавших согреть зеленью травы зрение, остывшее от серого асфальта.
— Эти люди, увидев на пути машину, увидев, что путь их превращен в тупик, как и я, испытывают легкую, но неприязнь к ее владельцу, — вдруг пришло мне в голову. — А что если эта неприязнь, неприязнь сотен людей, не остается втуне, а соединяется в однозначно ориентированную злую силу?
Спустя какое-то время, проходя по той самой тропинке, я увидел в стороне эвакуатор со знакомым «Опелем». Водитель последнего не мог выжить — машина была вдребезги разбита, видимо, в результате лобового столкновения на большой скорости.
Не в силах отвести от нее глаз, я чуть было не наткнулся на «девятку».
Свято место пусто не бывает.
2.
А. П. — видный специалист в геологии месторождений, лауреат двух Государственных премий. Узнав, что молоденькая девушка, нанятая им для полевых работ в Средней Азии, беременна, он не на шутку рассердился. Почему? Да во-первых, она его коварно обманула, она обманула НИИ, она обманула геологию месторождений, обманула ради этих несчастных денег, ради оплаченных пред- и после родового отпусков. Во-вторых, рассердился, потому что из-за этой аферы ему придется идти к начальству и, разводя руками и смущенно улыбаясь, просить о дополнительной штатной единице, просить, чтобы не ехать в поле без рук, то есть без коллектора.
Не думаю, что существенной компонентой его негодования была утрата возможности после маршрутов рассматривать на фоне уютной в ночи палатки молодое милое лицо, освещаемое бесовскими всполохами бивуачного костра. Но эта компонента, конечно же, существовала — этому утверждению покивает любой геолог, нанимавший для полевых работ девушек-коллекторов. Берутся последние для исполнения приказов «Принеси то», «Заверни это», «Сядь туда», «Пойдешь со мной», и в уме — как романтический фон для соло костра, особенно если вторым номером в полевой партии выступает немолодая жена-коллега.
Об этой коллизии я узнал, расспросив штатную сплетницу отдела, расспросил после того, как увидел, как верный оруженосец А.П., сурово-монументальная Татьяна, разъяренно трясет за плечи детски расплакавшуюся новенькую лаборантку Лену, увещевая ее написать заявление об увольнении по собственному желанию. Трясет за плечи новенькую лаборантку Лену, с первого взгляда мне понравившуюся смятенно-виноватой детскостью лица. Я еще завистливо подумал: ничего девочка для по… полевых работ, во вкусе А.П. не откажешь.
Увидев меня, Татьяна отпустила девушку. Через месяц, в июне, та вышла в предродовой отпуск. Я не стал бы обо всем этом писать, если бы через год не увидел ее, пришедшую за своими декретными копейками…
Лицо ее было покрыто безобразными шрамами, но смотрело так, как будто эти ожоги покрывают наши лица – лица Павловского, Буровой, мое лицо.
Почему она окунула лицо в таз с кипятком?
Если бы не это лицо, она не забеременела бы по глупости.
Если бы не оно, А.П. не взял бы ее себе.
Чтобы посматривать плотоядно.
Как смотрел я.
3.
Я шел, думая ни о чем. Услышал:
— Подай, сынок… Мне в церковь надо...
Очнулся, увидел одутловато-рыхлое лицо, спитое, заразно несчастное. Неприязненно отвел глаза. Пройдя вперед, оглянулся — заразно несчастное лицо обращалось к даме, ступавшей вслед за мной. Та, поджав губы, отвела в сторону высокомерный подбородок.
Увидев в даме себя, ощутил порыв вернуться, дать.
Но прибавил шагу, не в силах вернуться к несчастью.
«Я в церковь иду… У меня ничего нет, а надо подать нищему на паперти, надо купить свечу, чтобы Он услышал…
Поняв, что нужно было дать, необходимо было дать, повернулся, посмотрел. Женщина, никем не услышанная, продвигалась к церкви. Ее понурая спина, тяжелое движение артритных ног выражали безнадежность, давно тратившую и меня. Захотелось броситься вслед, догнать, дать.