Полста историй

Она подняла грудь, повела ее кругом, и мне, мгновенно прозревшему, явилось ее лакомое нежное тело, приправленное дезодорантами и изысканным бельем. Мгновенно зажегшись, я схватил девушку на руки, побежал в спальню, бросил на кровать — она взвизгнула — и упал сверху.

Теодора вновь превзошла себя. Глаза ее, наполнившиеся влагой, блестели, она кричала что-то по-итальянски, совершала такие бешено-согласованные движения, что я кончил в три минуты.

Потом она плакала, а я чувствовал себя законченным суперменом. Чувствовал, пока не понял, что девушка плачет не от счастья, а от боли.

Догадка сверкнула в голове искристым электрическим разрядом. Еще не веря ей, я перевернул Теодору на живот и увидел три ежика, изготовленных в металлоремонте для мучительного внутрикишечного убиения моего кота. Я вешу килограммов восемьдесят пять, и ежики вошли в нежное девичье тело намертво, как таежные клещи.

— Бог не фраер — он все видит, — только и мог я сказать, направляясь в ванную за пинцетом.

Игла.

(сон)

На день рождения Мефистофель принес мне подарок.

Яйцо. Куриное на вид.

Я взял его, покрутил в руке — оно оказалось пустым — удивленно поднял глаза:

— Выеденное?..

В позапрошлую пятницу Мефи приходил с бутылкой коньяка, и когда последняя наполовину опустела, я жаловался, что нередко чувствую себя выеденным яйцом. И вот, оно, упомянутое всуе, материализовалось.

— Выеденное? Да нет, вовсе нет. В нем — игла, — лукаво подмигнул он, как никогда похожий на дьявола, похожий, невзирая на белый с иголочки костюм и невинно-розовую дикую гвоздичку в петлице.

— Игла? — оторопел я. — Иными словами моя жизнь?..

— Твоя жизнь? Нет, жизнь. Сломится игла — и одной душой станет в свете меньше.

— Не хочешь конкретизировать, чьей?

— Это незачем, — засмеялся, довольный собой.

Он любил озадачивать. И на этот раз озадачил на все сто.

Проснувшись в середине ночи, я вспомнил о подарке и, забыв о сне, занялся его исследованием.

Яйцо было слишком легким даже для выеденного, и потому казалось крайне хрупким, даже призрачным. Я осторожно его потряс — внутри ничего не двинулось. Включил настольную лампу, посмотрел на просвет. И ясно увидел иглу — она, таинственно-зловещая, располагалась под углом к продольной оси яйца.

Я осмотрел места соприкосновения концов иглы со скорлупой и никаких следов отверстия, сквозь которое ее могли поместить в сказочную обитель, не обнаружил.

Взял лупу — тоже ничего особенного. Все белым-бело, как положено, и рельеф штатный.

В исследовательском раже бросился к холодильнику, взял обычное яйцо, тридцать рублей десяток.

Маникюрными ножничками проделал в нем дырочки.

Выдул содержимое на блюдечко.

Сунул внутрь обычную швейную иглу.

Пошел к лампе, посмотрел на просвет.

И ничего мало-мальски похожего на первостепенной портняжный инструмент внутри не увидел.

Заев опыт гоголь-моголем из отходов эксперимента, улегся в постель думать.

Мефи был моим приятелем, не раз выручал из неприятных ситуаций, причем изящно выручал. И хорошо знал. В том числе и то, что к сорока годам я не то чтобы утратил интерес к жизни, но успел ее прожить, получив все, за исключением довольства, и потеряв все, за исключением жизни.

Биологической жизни. И вот, она конкретизировалась. В образе иглы.

Конечно, всякий человек, получив такой подарок, поддался бы, как и я, мнению, что она, это игла, символизирует хрупкость его жизни.

Личной.

Индивидуальной.

Жизни, подвластной случаю, автомобильной аварии, инфекции, гибельному унынию, наконец.

Которая, прервавшись, окунет все в темноту. В том числе, и Вашу жизнь.

Вашу жизнь… А может, он подарил мне именно ее? А что? С него станется. Ведь он, как не говори, — дьявол, и горазд на проделки, и горд тем, что Бог за это снисходительно называет его своей обезьяной?

…Подарил Вашу Жизнь?!

Да, скорее всего, так. Он подарил мне жизнь человека, может быть, Вашу. Проделки дьявола – это нечто. Он как-то рассказывал мне об одной, и я подумал, что она весьма напоминает комбинацию в шахматной партии, партии, разыгранной на доске площадью с континент.

— Несмотря, на то, что я был в ударе, она закончилась вничью, — горделиво сказал Мефистофель, вкратце обрисовав ее суть и собственные «дьявольски великолепные» выверты.

— Как я понимаю, ничья — это редкое для тебя достижение? — усмехнулся я кисло — было отчего.

— Да. Ведь играю с Богом, — развел он руками театрально.

— И каков общий счет партий?

— Тысяча двести двадцать три с половиной – три с половиной в его пользу. Еще три тысячи две партии играются, а две тысячи восемьсот сорок одна отложена.

Я представил, как они играют, двигая дредноутами и армиями, политиками и духовными лицами, Пугачевыми и Собчаками, играют, попадая в цейтнот, и в отчаянии смахивая фигуры с доски.

— Не напрягайся, — сказал Мефистофель, прочитав мои мысли. — С вами, людьми, надо играть. Играть, чтобы вы хотели жить, чтобы у вас были герои, цели и ценности.

— Ты хочешь сказать, что надо играть нами, воевать нами, жертвовать нами?!

Он покивал, пристально глядя.

Значит, этот дар мне — яйцо с иглой — ход в игре Мефистофеля с Богом.

Бог всегда играет белыми, и скорлупа, хрупкая, но спасительная оболочка — Его фигура. Да Его, ибо Бог хранит не силой, не твердостью, но спасительной идеей.

Игла - жизнь, прочная на вид, но некстати ломающаяся и имеющая пронзительный конец — фигура Мефистофеля. Фигура дьявола, вложенная в охранительную фигуру Бога.

Еще одна фигура — это я, потерявшийся в таком простом и податливом мире.

Четвертая фигура — вы, если игла конкретизирует вашу жизнь...

Желая утрясти все это в голове, я закрыл глаза и воочию увидел лица ближних, умерших неожиданно, без всяких причин. Как будто кто-то взял и сломал их жизнь, сломал как иглу.