На железном ветру

У Ибрагима нашлась махорка, скрутили по цигарке. Курить зашли под лестницу — Михаил опасался, что увидят мать или кто-нибудь из сестер. Об отце и говорить не приходилось — убьет за курево.

— Что будем делать? — спросил Алибек, отважно выпустив дым через нос. — Кафарову в таком виде на глаза не покажешься. Скажет: «Слушай, где ты кур воровал, что тебя всего собаки порвали?»

Михаил уныло пожал плечами. Не. знал он, что делать. Пиджаку карачун — это факт. Главное: что отцу скажешь? Вот не хватало еще заботы. Тут в ЧОН зачисляют, тут борьба с контрреволюцией предстоит не на жизнь, а на смерть — и в такое время надо думать о пиджаке. Отец никаких резонов во внимание не примет. Такой уж человек — только от него и слышишь: «живи, как люди», да «выйди в люди»... Спит и видит, что Михаил на инженера выучится. А он и не помышляет об инженерстве. У него совсем другие планы.

Грохнула входная дверь, кто-то стремительно взлетел вверх по лестнице, на головы приятелей посыпалась труха.

Сверху донеслось:

— Миша дома?

Голос сестры Нади:

— А он куда-то с ребятами ушел. В Дом красной молодежи, что ли...

— Да я оттуда, там его нет.

— Тогда не знаю.

Дверь захлопнулась. Друзей из-под лестницы точно ветром выдуло, забыли даже цигарки побросать.

Со второго этажа спускался белобрысый парень в шинели явно с чужого плеча и в чувяках на босу ногу.

— Ленька! — окликнул Михаил.

Парень едва не кубарем скатился вниз, заговорил торопливо, взахлеб:

— Ишачье! Где вы мотаетесь? Кафаров же спрашивал... Сегодня, говорит, списки... кого в ЧОН... Сформируют отряд, назначат командира... Может, и оружие выдадут...

Алибек сграбастал его за отвороты шинели:

— Брешешь! Что оружие — брешешь!

— Брешет собака на базаре... Идете?

— Идем... — Михаил затравленно оглядел товарищей. — Ребята, погодите, я другой пиджак надену.

Взбежал по лестнице, постучал в дверь. Скомканный пиджак держал под мышкой. Открыла опять сестра Надя — плотная круглолицая девушка семнадцати лет.

— А-а, ты... А тут тебя...

— Знаю, знаю... Мама дома?

— На базаре.

Это облегчало дело. Михаил проскользнул мимо сестры в гостиную, оттуда к себе в «темную» — небольшую, лишенную окон комнату. Сунул пиджак под подушку, на ощупь нашел очки-консервы. Без таких очков трудно было ходить по Баку во время норда — пыль забивала глаза. Тихонько выбрался в прихожую, снял с вешалки пиджак, с которым еще вчера, казалось, расстался навеки и, крикнув «запри!», был таков.

2

Ребята свернули на Цициановскую и прибавили шаг. Ветер теперь дул в спину, подгонял. На мостовой то в одном, то в другом месте внезапно вздымались, закручиваясь, пылевые смерчи и так же внезапно опадали. Панель была аккуратно разлинована отглаженными ветром песчаными валками — свеями. Песок хрустел под ногами. Немногие прохожие, двигавшиеся против ветра, напоминали бурлаков с известной картины Репина — шли, наклонившись вперед, будто волокли за собою непосильной тяжести груз.

Михаил сжимался под пронизывающим нордом, безуспешно стараясь запахнуть кургузый пиджачок, согреть под мышками красные руки, почти по локоть вылезавшие из рукавов. Мозжило нос. Он явно распухал, нарушая естественные пропорции лица.

Свернули на Коммунистическую и почти сразу же вышли на площадь Красной молодежи. С юга площадь ограничивала десятиметровая зубчатая стена Крепости. За нею теснились плосковерхие дома старого города, справа над стенами маячил минарет древнего дворца ширваншахов. Две круглые зубчатые башни, как часовые, стояли по обе стороны широкой арки ворот. Над воротами нависал мощный контрфорс, наводивший на мысль о неприступности стен. Когда-то от ворот начиналась дорога на Шемаху.

Ветер заметал песок под арку ворот. Ребята бегом наискось пересекли площадь и очутились у подъезда невзрачного двухэтажного здания — Дома красной молодежи. Здесь помещался комсомольский клуб. В просторном, вестибюле не было ни души.

Ленька бросил на друзей уничтожающий взгляд.

— Ну вот, из-за вас опоздал. Нашли время мордобитием заниматься.

Между тем всего десять минут назад, когда ему рассказали о драке, он выразил искреннее сожаление, что ему в ней не довелось участвовать. Никто не стал уличать его в противоречии — до того ли!

Заглянули в зал заседаний, где устраивались лекции, диспуты, а иногда и танцы. Пусто. Вернулись в вестибюль. С площадки второго этажа долетели невнятные голоса. Как по команде ринулись наверх.

Нет, не опоздали! Перед дверью так называемой музыкантской комнаты гудела толпа. Работая плечом, Михаил попробовал пробиться поближе к двери. Друзья поспевали за ним. Но какой-то верзила в замасленной кепке не захотел уступить дорогу.

— Ты куда такой шустрый?

— Туда, — горячо выдохнул Михаил.

— Мы все туда.

— Я записывался в ЧОН...

— А остальные — в инвалидную команду?

Кругом засмеялись. Михаил понял — спорить с этим здоровяком бесполезно. Спросил:

— Вызывают или как?

— Пока никак, — скучным голосом отозвался парень.

Другой сосед оказался более словоохотливым.

— Сам Логинов здесь. Будет с каждым бойцом знакомиться.

Дверь музыкантской распахнулась, и на пороге появился высокий человек лет двадцати пяти, в красноармейской гимнастерке. Это был Кафаров — заведующий военным отделом Бакинского комитета комсомола. Он держал перед собою несколько листов бумаги — должно быть списки.

Оглядел собравшихся, улыбнулся, узнавая знакомых. Сказал:

— Кого вызову — заходите.

«Если по алфавиту, то попаду в числе первых», — подумал Михаил и безотчетно попытался продвинуться поближе к двери.

Кафаров заглянул в список:

— Семакин, Гаджиев, Гречкин, Левченко, Джебраилов.

Верзила вдруг рванулся вперед, ощутимо ткнув Михаила локтем в грудь.

Вызывали не по алфавиту. Михаил почувствовал зависть к тем, кто скрылся в кабинете.

— Слушай, а если нас не вызовут?

Черные глаза Алибека лихорадочно блестели, на острых скулах выступил румянец.

— С чего ты взял? — хмуро отозвался Михаил. — Мы комсомольцы. У Ибрушки и Леньки отцы рабочие, у меня — буровой мастер, тоже, считай, рабочий...

— А у меня бывший приказчик.

— Ну и что? Не буржуй ведь.

Вскоре из музыкантской один за другим вышли пятеро вызванных. Посыпались было вопросы, но следом появился Кафаров, и опять наступила напряженная тишина.

— Принятым в часть особого назначения через час собраться внизу, в зале, — объявил Кафаров и опять уткнулся в список. «Сейчас, сейчас меня, — лихорадочно билось в голове Михаила. — Да ну же, ну же — Донцов...» Рубашка прилипла к спине и под коленками противно подрагивало. Кафаров назвал несколько фамилий, среди них Ибрагима и Леньки. Те прошли в кабинет, причем лица у обоих сделались какими-то отрешенными.

Над ухом плачущий голос Алибека:

— Ну, что я говорил?

— Отстань! — свирепо огрызнулся Михаил.

Огляделся. Народу в коридоре было еще много. «Чего я боюсь? Вызовут... Не хуже других... В комсомол же приняли, — и в ЧОН примут».

Когда вышли Ибрагим с Ленькой, метнулся к ним.

— Ну как?

Губы Ибрагима вопреки его стараниям сохранить серьезный вид расползлись до ушей. Хлопнул приятеля по плечу.

— Взяли! Сейчас, наверно, и вас с Алибеком вызовут. — Поколебавшись, сказал: — Знаешь, почему-то про тебя спрашивали: какой человек.

Кафаров начал выкрикивать фамилии. Михаил протиснулся к самой двери, стараясь обратить на себя внимание.

Однако, встретившись с ним глазами, Кафаров никак не дал понять, что помнит о нем. Пропустил в музыкантскую счастливцев, среди которых оказался Алибек, и захлопнул за собой дверь.

Михаил не услышал своей фамилии и в следующий вызов. Вскоре он один остался около заветной двери. Друзья виновато топтались неподалеку, на лестничной площадке. Михаил не смотрел в их сторону. Они так же старательно отводили от него глаза, не желая показать, что понимают его унижение.