На железном ветру

Среди арестованных бородача не было.

18

Утром Холодков собрал в кабинете особую группу.

После бессонных суток выглядел он совсем плохо. Глаза провалились еще глубже, под ними образовались черные круги, а нос заострился, точно у покойника. Однако был Холодков, как обычно, сдержан и деловит. Кратко обрисовал положение. Большинство главарей заговора арестовано. Но это еще далеко не всё. В чемодане у инженера Вершкина найден список фамилий с адресами. Поскольку Вершкин признался, что является членом эсеровского так называемого «боевого комитета», то, возможно, что по адресам, названным в списке, находятся склады оружия. Это необходимо проверить немедленно. Далее. Товарищи постоянно должны иметь в виду следующее обстоятельство. Кутеповскому эмиссару удалось пока избежать ареста. Судя по всему, им является бородатый человек в красноармейской фуражке и гимнастерке, за которым вчера вел наблюдение Донцов. Разумеется, со вчерашнего дня он успел сбрить бороду, усы и переодеться. Но есть у него я другая примета.

— Товарищ Донцов, — обернулся Холодков к Михаилу, — поделитесь своими наблюдениями.

— Понимаете, товарищи, он хромает, — вскочив со стула, бойко выпалил Михаил.

— В доме, где я живу, — возразил Федя Лосев, — трое хромают. Все-таки учти: две войны прошло: германская да гражданская.

— Да не так он хромает, как все! — азартно сказал Михаил. И прошелся по кабинету, стараясь ставить левую ногу на всю ступню.

— Ясно теперь? Только он еще с палочкой...

Холодков без улыбки заметил:

— Все это хорошо, Миша, но словесный портрет мы должны послать в железнодорожную Чека и в милицию. Вас к нему не приложишь.

— В конверт не влезет, — не преминул добавить Федя под общий смех.

Минут десять спустя, получив задания, сотрудники разъехались в разные концы Баку.

В тот день у одного из активных муссаватистов в сарае под старой рухлядью чекисты обнаружили настоящий арсенал: пятьдесят английских винтовок и пулемет «Гочкинс» с тремя полными лентами. В полуразвалившемся домике в районе доков имени Парижской коммуны нашли несколько десятков револьверов с патронами, два ящика гранат.

Около двух Михаил вернулся из района доков. В «дежурке» было полно народу. Делились впечатлениями. Табачный дым сплошным пологом стлался над головами.

Под вечер — опять тревога.

Стало известно: несколько эсеров-боевиков из организации «Пылающие сердца» решились на отчаянный шаг — поджечь Сабунчинские промыслы. В этом не угадывалось ни стратегического, ни тактического смысла — одна голая злоба и мстительность. Пожар должен был начаться на перспективной скважине, из которой вот-вот хлынет фонтан. Отсюда огонь неминуемо распространился бы на нефтяные озерца, на соседние скважины, и целый лес деревянных, пропитанных нефтью вышек превратился бы в гигантский костер на огромной площади.

Оперативная группа во главе с комиссаром Медведевым немедленно выехала на промыслы. В группу включили всех, кто был более или менее свободен, в том числе Михаила, Ибрагима, Поля — всего десять человек.

Грузовик за пятнадцать минут домчал их до промыслов. Но к скважине подъехать не удалось — мешал рыхлый, пропитанный нефтью грунт, разбросанные там и тут трубы, бревна, тес.

— Быстрей, быстрей, — торопил Медведев выпрыгивавших из кузова чекистов, — может, успеем раньше — устроим засаду.

Но эсеровские боевики, среди которых находился и сам буровой мастер, опередили. До вышки осталось метров семьдесят, когда захлопали револьверные выстрелы. Чекисты укрылись за длинной грядой железных труб. Пули щелкали по трубам и каждый щелчок сопровождался чугунным гулом. Судя по частоте выстрелов, огонь вели три-четыре человека. Они засели за трубами и бревнами, сваленными у подножия вышки.

Михаил с Ибрагимом открыли было ответную пальбу, но Медведев остановил их.

— Голову надо иметь на плечах. Там же рабочие, они к этой сволочи не касаются.

— А что же нам — смотреть? — запальчиво возразил Михаил.

— Не горячись, — миролюбиво отозвался Медведев. — Скоро стемнеет.

Чок-бо-о-ом! Чок-бо-о-ом! — гудели трубы. Эсеры не жалели патронов.

Трубы были навалены неровно. Михаил нашел меж ними просвет, стал наблюдать: Увидел: из-за кучи бревен высунулась рука, сжимающая револьвер. Выстрел — рука спряталась. Опять показалась. Выстрел — спряталась.

Михаил знаком подозвал Поля.

— Под силу тебе такая мишень?

Поль заглянул в щель, привычно подбросил и поймал наган. Из-за бревен высунулась рука с револьвером. Поль выстрелил. На диво легко, будто играючи. Рука исчезла. Револьвер скользнул по внешнему скату бревен, застрял в щели.

— Здо-орово! — восхищенно блеснул глазами Ибрагим.

Михаилу сделалось приятно, будто его похвалили. Он гордился другом.

Солнце скрылось за горизонтом. Вышки, тянувшиеся слева на сколько хватало глаз, потемнели и теперь, благодаря острым макушкам, что рисовались на фоне неба, напоминали густой ельник.

Ждать наступления полной темноты было рискованно. Отчаявшись, эсеры могли поджечь буровую в любую минуту.

— Давайте, ребята, ползком вперед, — негромко приказал Медведев и первый покинул укрытие.

Михаил в открытую перескочил через трубы, обогнал его шагов на пять, залег. Он не сумел бы объяснить, что толкнуло его на ненужный риск. Может быть, желанна испытать, утвердить себя. Или безотчетное стремление доказать Медведеву свою храбрость. Он действительно не почувствовал страха, когда рядом с головою цокнула о какую-то железку пуля. Он не подумал о том, что пуля может оборвать жизнь. Именно его жизнь. Если и подумал, то мельком, холодно. Так астроном допускает теоретическую возможность мировой катастрофы в результате столкновения земли с огромным болидом. Смерть ему представлялась отвлеченным понятием, а применительно к его личности — просто нелепостью. И если умом он воспринимал осаду буровой как опасную боевую операцию, то по комплексу чувств, вызванных происходящим, это была игра.

Сейчас, когда он проворно полз к вышке, его всецело занимала следующая мысль: похвалил бы Мельников за то, что он вырвался вперед, или, напротив, сделал бы выговор? Упрощенно вопрос выглядел так: по-взрослому он себя ведет или по-детски.

Вдруг со стороны вышки донеслись вскрики, звуки ударов, торопливые выстрелы. Раздался призывный голос:

— Сюда, товарищи!

— За мной, — приказал Медведев и, гулко шлепая по грязи, побежал к вышке.

Михаил, никому не давая себя обогнать, мчался широкими скачками, и в сердце пенилась веселая ярость.

Случилось вот что. Четверо рабочих, вынужденных под угрозой оружия смиренно сидеть под прикрытием лебедки и дожидаться результатов перестрелки, улучили момент и обезоружили своего мастера. Его стукнули гаечным ключом. Боевик, раненный Полем в руку, тотчас же сдался. Другой был убит. Еще один попытался уйти, но споткнулся обо что-то, упал, выронил револьвер, и его скрутили.

Арестованных собрали у лебедки. Рабочие зажгли фонари, стало светло.

— Ты ранен, что ли? — спросил Поль, заглядывая Михаилу в глаза.

— Я?

— Ну да... С руки-то капает.

Михаил поднял левую руку — ладонь была залита кровью. И сразу ощутил острую боль у основания мизинца. Растерянно улыбнулся.

— Когда же это?

Поль достал из кармана носовой платок.

— Чистый. Приложи пока, — заедем в аптеку, там забинтуют.

Рана оказалась пустяковой. Пуля скользнула по кости, вырвав, правда, из мизинца порядочный кусок мякоти. В аптеке рану залили йодом, перевязали, не жалея бинта, так что рука превратилась в култышку.

Гордо и торжественно, будто дорогую награду, внес Михаил в «дежурку» свою перебинтованную и к тому же подвешенную на уровне груди руку.

И тут началось.

— Да, — грустно сказал Федя Лосев, — иному голову оторвет, столько бинта не накрутят. А тут, — напоролся человек на гвоздь...

— Почему на гвоздь? Пулей же, — ревниво поспешил уточнить Михаил.