На железном ветру

— Скажи, может загореться сырой порох?

— Не может.

— Правильно, сперва его надо подсушить. Что твоя Зина до сих пор слышала о нас? Грабители, убийцы, звери в образе человеческом. Пусть посмотрит, кто мы и что мы. Почаще приводи ее в клуб. Пусть убедится в главном: ее класс прогнил насквозь и отмирает, наш — молод, свеж, в нем соединилось все лучшее, чем славно человечество. Навязать такие мысли нельзя, они сами собою должны войти в нее.

В то утро между Симой и Костей вспыхнула перепалка по поводу окон. В канцелярии было душно, и Костя попытался распахнуть настежь все окна. Симу это не устраивало. Под окнами рабочие-водопроводчики вырыли длинную глубокую траншею, взгромоздив вдоль панели гороподобные отвалы глины. Ветер заносил в канцелярию рыжую пыль, а на Симе сегодня блистала белизной кофточка. Последнее слово осталось за ней, и окна были наглухо закрыты.

Часов в одиннадцать в кабинет к Холодкову прошли Поль, Дадашев и Федя Лосев.

Поль сумел на ходу наделить дружеской улыбкой всех, вплоть до молчаливого Мусы, и развел руками — рад бы поговорить, да некогда. Вышел он минут через двадцать, радостно возбужденный. Сима оживилась.

— Что случилось, Поль? Коллега похвалил твои стихи?

— Сима, ты невыносима, — вздохнул Поль. Остановившись посередине канцелярии, крутнулся на каблуке. — Ура, братишки! Отпущен начальством на целые сутки. Согласно мудрой поговорке: кончил дело — гуляй смело. Шура и Сима, официально приглашаю вас в «Миньон». Состоится ужасное действо «Кровавое кольцо» в пяти сериях с участием непревзойденной Пирл Уайт!

— Ты всегда приглашаешь девушек парами? — за смехом скрывая недовольство, проговорила Сима.

— А что делать? Коли в месяц выпадает один свободный день, поневоле становишься жадным.

Поль подсел к Косте, поговорил о чем-то, улыбчиво поглядывая на Симу, бросил шутливое замечание Мусе, подошел к столу Михаила.

— Вот, почитай Беранже — отличные стихи. — Положил перед ним пухлый потрепанный томик. — Помнишь, говорил про иголку в стоге сена? Кажись, нашли. Чем и объясняется щедрость начальства.

Покинул канцелярию, но тотчас просунулся в дверь.

— Сима, не обижай столоначальника — он хороший!

Ответом был всеобщий смех, и довольная физиономия Поля исчезла.

В канцелярии воцарилось спокойствие. Привычно цокали машинки.

Вскоре красноармеец из внутренней охраны привел целую группу задержанных.

Их было четверо. Лицо одного из них — молодого человека в гимназической фуражке — показалось Михаилу знакомым. Вспомнил — видел его на Парапете, когда дожидался Зину. Там же этот «гимназист» встретился с Гасанкой. Физиономия примечательная — что-то в ней кошачье. Наверное, по каким-нибудь спекулятивным делам привлекли. Недаром Михаилу еще тогда показалось, что Гасанка спекулирует папиросами.

Конвоир пригласил одного из задержанных к Холодкову, другим сказал:

— Придется, граждане, обождать.

Молодой человек в гимназической фуражке сел на свободный стул, стоявший между дверью кабинета и столом Михаила. Огляделся, зевнул, затем, поймав взгляд Донцова, спросил:

— Слушай, товарищ, долго мне здесь кантоваться?

С арестованными разговаривать не полагалось, но этот не был похож на арестованного. Держался свободно, называл товарищем, к тому же по-свойски на «ты».

— А что у вас?

— Проверили документы, а в паспорте прописки нет. У них, — кивнул на остальных задержанных, — то же самое. Главное — работа стоит. Я весовщик на станции.

— Сейчас разберутся, отпустят, — обнадежил Михаил.

— А я тебя, товарищ, вроде помню, — улыбнулся весовщик. — Не учился ли в гимназии Александра III?

— Учился. — Вопрос несколько удивил Михаила — парня в гимназической фуражке до встречи на Парапете он никогда но видел.

— Значит, однокашники, — совсем обрадовался весовщик. — Я до седьмого класса дошел.

— Гасанку Нуралиева знаешь? — переходя на «ты», как-никак однокашник, справился Михаил.

Весовщик глазом не моргнул.

— А как же? Папиросы у него покупаю... Такой жмот...

От Холодкова вышел первый из задержанных и свободно покинул канцелярию. Весовщик подмигнул Донцову — ну вот, дескать, всего и дела-то.

— Кто Корытин? — спросил конвоир, переводя взгляд с одного задержанного на другого.

— Я.

Весовщик молодцевато вскочил, ловким движением сдвинул назад складки гимназической рубашки, смело вошел в кабинет. Конвоир опустился на его стул.

Все было буднично, и Михаил не подозревал, что доходит последняя минута его спокойного канцелярского бытия.

В кабинете Холодкова что-то стукнуло, будто упала табуретка, раздался крик «Стой!» и почти одновременно — выстрел.

Тело Михаила среагировало раньше, чем кто-либо, в том числе и он сам, осознали смысл происшедшего. Конвойный еще вставал со стула, Костя еще только обернулся на шум. Муса, Шура и Сима вскинули головы, двое задержанных дружно подались вперед, а Михаил уже рванул на себя дверь. В какие-то доли секунды взгляд схватил главное: поперек письменного стола лежал стул, сбитая им трубка телефонного аппарата валялась на полу. Холодков, держась левой рукою за голову, сжимая в правой наган, падал животом на подоконник распахнутого окна.

«Бежал в окно», — отпечаталось в сознании. Кто бежал, зачем бежал, — все эти второстепенные данные еще обрабатывались, искали своих связей где-то в глубинах мозга, а первая необходимая связь «бежал — окно» уже передала приказ мышцам. Одним прыжком Михаил очутился около второго, ближайшего, окна, вскочил на подоконник и бросил себя вниз с головокружительной, как показалось, высоты.

Соприкосновение с землей было на удивление мягким. Ноги по щиколотку ушли в податливую глину отвала. Сверху хлопнул выстрел. Прохожий на панели прижался к стене, испуганно закрутил головой. По гребню отвала шагах в двадцати бежал Корытин, давешний «однокашник». Михаил ринулся за ним. Бежать по мягкому было трудно, кроме того, в тапочки набилась земля. Михаил хотел было спрыгнуть на панель, но Корытин вдруг перемахнул траншею и оказался на другой стороне улице. Михаил сделал то же, второпях едва не свалился в траншею, но устоял. Бежать стало легче, и он увидел, что настигает Корытина. Тик-тик-тик-тик — стучало в висках, точно секундная стрелка отсчитывала время. Беглец резко остановился около кучи булыжника, сложенной рабочими. В руке у него оказался увесистый кругляк. Михаил увидел лицо своего противника — не то добродушное, каким оно было три минуты назад, в канцелярии, а злое, исполненное решимости лицо человека, готового к единоборству со смертью. Если бы Михаил замедлил бег, заколебался, Корытин успел бы нырнуть в подъезд проходного двора, находившийся неподалеку. Но сила, безрассудная яростная сила молодого жаждущего борьбы тела несла его навстречу врагу. Он успел только чуть пригнуться, когда Корытин взмахнул рукой. Булыжник чиркнул по плечу. Беглец метнулся к подъезду, но Михаил настиг его в двух шагах от темного, ведущего во двор туннеля. Он прыгнул Корытину на спину, и вместе они рухнули на панель. Сзади уже набегали красноармейцы из отдельной роты Азчека.

Начальник СОЧ вихрем ворвался в кабинет.

— Бежал?!

Холодков выпрямился у окна. На мертвенно-сером лице особенно резко выделялись глубокие складки вокруг рта.

— Нет... Взяли сейчас.

— Кто?

— Мой делопроизводитель. Донцов. Мальчишка, в сущности... Прыгнул следом в окно.

Только теперь Мельников заметил разгром в кабинете. Снял со стола стул, взвесил в руке.

— Этим он тебя? Попал?

— Есть немного. — Рукой, все еще сжимавшей наган, Холодков осторожно коснулся головы. — Шишка вскочила. — Болезненно улыбнулся.

Мельников подошел вплотную, близко заглянул ему в глаза:

— Голову, брат, надо беречь. Как себя чувствуешь?

— Нормально. Окна у меня не закрываются... Говорил на днях начальнику АХЧ, обещал прислать слесаря... — Холодков поднял с пола телефонную трубку, водворил на место. Сел за стол, в средний, выдвижной ящик положил револьвер.