Страница 16 из 18
- Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ.
... Цыбуля с криком: "Он что в штаты ход прорыл?!" - фуганул еще бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать.
- Зараз я этой заразе устрою фейерверк... - многообещающе засмеялся Цыбуля в сторону сурка. - Подпорчу мех на окорочках, если человеческого языка не разумеет.
Зажег спичку и бросил в нору.
Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в обратном направлении - к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости...
- Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. - Ну, пусть он вылил литров восемьсот или куб, остальные - в бензовозе... Бомба на колесах. Водила вовремя успел выпрыгнуть. Мы, конечно, сыпанули в разные стороны, на землю попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным огоньком, мы лежим, гадаем: рванет или... Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни рожки да ножки остались. Когда они просвистели над головами, встали мы посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза, впился. Осатанел от взрыва.
- Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться!
- Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали...
- Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш подвал еще не льют...
- Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали...
- Для хороших людей ничего не жалко... Ладно, хорош ночевать, пошли работать.
И они направились с носилками за новой порцией грунта.
АВАРИЯ ЛЮБВИ
Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в Москве. Без цели - абы час времени убить до своего поезда. Настроение имел праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать.
Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место. Мошкин полетел ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и даже прошлось.
- Что - повылазило? - вернул к вокзальной действительности визгливый крик.
Над Мошкиным стояла упитанная, лет под пятьдесят, но еще очень недурственная женщина.
- У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она.
Женщина, торопясь на поезд, катила перед собой что-то среднее между тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги и угодил романтически настроенный Мошкин.
- Ты у меня платить будешь! - кричала женщина.
Мошкин, ушиблено сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное лицо?
Если вернуться к истокам и коснуться истории, Мошкину была уготована судьба бродяги. Ложилась ему прямая дорога в геологи, кабы не космические 50-е. Ночами не спал - высматривал комариные блесточки первых спутников земли. Поэтому пошел в авиационный институт.
И стал инженером по эксплуатации ракет. А это такая география, почище, чем у геологов. Мошкин не понимал тех, кто на второй неделе командировки начинал нудить: скорей бы домой. В некоторый год у него трех месяцев семейной жизни не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил и опять - "жди меня, и я вернусь". Командировочные чемоданы изнашивались быстрее брюк. Прибалтика, Украина, Забайкалье, военные части, фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский и не только языком поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать. И боец! - выпить мог при случае не одну бутылку.
А уж какие компании собирались на полигонах - в Капустином Яре или Плесецке! Ленинградцы, москвичи, днепропетровцы, пермяки, миасцы, харьковчане, красноярцы, омичи. У одних записи - "Битлз", у других доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит от переборов.
Мошкин играть умел когда-то только на ударных, но в гостинице на барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе - пожалуйста. А Мошкин такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли.
Как-то в Москве, в ресторане-"поплавке", чуть цыганских мастеров не уронил принародно. Их солист, с серьгой сверкучей и смоляными кудрями, развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова, врежь ему по-русски! - начали подзуживать товарищи во главе с Кокой Патифоновым. - Ты не хуже могешь!!" Мошкина долго упрашивать не надо, выскочил на цыганский круг и давай наезжать на профессионального плясуна. Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел, пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой бобочке, у того на ногах сапожки плясовые, у Мошкина - башмаки в летнюю дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще подметки не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась.
Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на мэсто, а то гитара об башка ломаю".
Однако чуть позже прислал русскому плясуну бутылку армянского коньяка, а после закрытия - вежливо попросил поделиться коленцами с цыганским асом. Мошкину не жалко - распространил сибирский опыт на цыганский табор.
...В то лето Мошкин торчал в Капъяре. Пустил две ракеты, перед пуском третьей у одной из красноярочек был день рождения. Народу в номере собралось под завязку. И среди него - харьковчанка Дуня.
Видная женщина. Бровь соболина, шея лебедина, грудь обильна, в общем, кровь с молоком. Глаз Мошкина давно на ней пролежни пролежал. Да все никак не получалось поближе подъехать. На дне рождения у них заиграло друг к другу. Как он отплясывал в тот вечер, давно перешедший в ночь! Снизу начали от зависти стучать в батарею - прекратите. Тогда разгулявшиеся - инженеры как-никак - взяли табуретку, поставили на стол, подложили под ножки подушки против распространения танцевальных волн в нижние этажи, Мошкин вскочил на табуреточную эстраду и пошел отбивать чечетку. Двое мужчин крепко держали "танцплощадку" за ножки, в то время как танцор выкамаривал на ней чудеса. Дуня завороженно смотрела на это мастерство под потолком. От ее восхищенного черноокого взгляда у Мошкина внутри все переворачивалось и ноги вколачивали в табуретку перплясы невероятной частоты. Аж жарко стало. Танцор сорвал с себя рубашку, бросил на головы зрителей. Клешенные от колен брюки, загорелый торс и бешеная дробь.
- До утра выдержишь? - крикнула Дуня.
Выдержу! - еще громче зачечеточил Мошкин.
Не выдержал каблук - отлетел.
Мошкин переобулся и игриво предложил Дуне "пройтиться, там где мельница крутится, электричество светится - по шошше". Они вышли в южную ночь. В обществе Дуни душа у Мошкина пела, ноги плясали. То и дело он выкидывал какой-нибудь номер.
Вдруг вскочил на лавочку, на которой они напропалую целовались, отбивая ритм подошвами, спел: "Дунечка, Дунечка, Дуня-тонкопряха". Повторяя эту фразу, начал бешеное пяточное ускорение. Дойти до сверхзвукового темпа не дали.
- Сейчас я тебе, стукачу, ноги повыдергиваю! - угрожающе раздалось из окна.
А то вдруг после затяжного поцелуя, высоко подпрыгивал - ноги "ножницами" - и в прыжке касался пальцами носков туфель.
Дуня счастливо смеялась:
- А танец живота можешь?
- А як же!
Мошкин как стоял на тротуаре, так и упал плашмя.
Дуня вскрикнула: сейчас будет коленце фотографией об тротуар.
Но перед впечатыванием носа в асфальт Мошкин подставил руки на упор лежа. Тут же, оттолкнувшись от земли, хлопнул в ладоши, снова приземлился на них. И пошел частить: хлопок - упор лежа, хлопок - упор... Потом встал на руки, прошелся вокруг Дуни, лихо вскочил на ноги и тут же упал перед дамой на коленопреклоненный шпагат.
- Эх, куда бы уединиться до зореньки утренней? - забросил Мошкин удочку с намеком на крючке.
- Соседка по номеру, - заговорщицки ответила Дуня, - завтра уезжает на два дня в Волгоград...