Страница 20 из 24
Мы собрались за кулисами, страшно волновались, решали, кто как будет выходить. Я должна была командовать группой и волновалась больше других.
Наконец подали сигнал, и группа девушек в летной форме вышла на сцену. Совершенно не глядя себе под ноги, мы в первые секунды выхода видели перед собой только президиум и искали глазами Сталина. Но Сталина в президиуме не было. Мы были очень огорчены. Каждая из нас не раз представляла себе этот момент: как это мы выйдем, как увидим Сталина. И вдруг его нет… Правду говоря, мы как-то сразу завяли. Но потом посмотрели на оживленный зал и пришли в себя; общий подъем передался и нам.
Едва мы ушли со сцены и направились в ложу, чтобы послушать заседание, как в зале поднялся необычайный шум, аплодисменты, крики «ура». Второпях мы бросились в первую попавшуюся ложу, никто не мог сдержать наш поток. В ложе замерли — на сцене, за столом президиума, стоял товарищ Сталин.
Каждой хотелось обязательно поближе его увидеть; мы толкали друг друга, пробираясь вперед.
Несколько минут народ не успокаивался, а я во все глаза смотрела на сцену, на Сталина. Я видела Сталина первый раз в жизни.
Сталин стоял как символ, как воплощение всей партии, всего народа, революции и нашей жизни — всё воплотилось в этом человеке, в образе, навсегда оставшемся в наших глазах.
Народ был сильно возбужден. Хотелось что-то кричать, мы были просто вне себя.
Все наконец утихли, начали садиться. Товарищ Сталин тоже сел. В это время из 7-8-го ряда партера, по проходу, который ведет к оркестру, побежала маленькая девочка и, приблизившись к сцене, звонким-звонким голосом крикнула:
— Спасибо товарищу Сталину!
Это было что-то потрясающее. Народ начал снова кричать, аплодировать, всех снова точно подхватил возглас малышки.
Когда все успокоились, начались снова приветствия. Мы смотрели на Сталина, нам хотелось запомнить, как он сидит, как смотрит, как поворачивает голову. Хотелось запомнить все до мелочей.
Когда, возвращаясь с Дальнего Востока, мы подъезжали к Москве, у нас было примерно такое же настроение, как три года назад в театре. Мы все время думали о том, что увидим товарища Сталина, представляли себе, как это произойдет. Всё заранее переживали, обсуждали. Особенно Полина Осипенко ни минуты не могла устоять на одном месте, она все время ходила. Если что-нибудь ей загораживало путь, она машинально отодвигала и продолжала шагать по коридору вагона. Взволнованная Полина просила нас еще и еще раз проверить, все ли в порядке: хорошо ли надета шапка, правильно ли завязан галстук…
Тут же, в поезде, приближаясь к Москве, мы обсуждали, кто из нас, если будет можно, сядет рядом с товарищем Сталиным, и решили, что сяду я, так как Полина и Валя были в гостях у Молотова и виделись там с Иосифом Виссарионовичем, а я в это время была больна и лежала в больнице.
До сих пор нельзя без волнения вспомнить, как встретила нас Москва. Наши родные, друзья и все москвичи, встретившие нас, как своих дочерей, и мы сами были как-то слиты одним большим чувством, название которому трудно дать. А когда мы подъезжали к Кремлю-как нам не терпелось! Все стучало и прыгало внутри…
Но вот и Кремль. Мы направились в Грановитую палату со своими ребятами, родителями, родными. По пути наши друзья летчики, с которыми мы вместе работали, учились, наперебой задавали нам вопросы, но мы ни о чем не могли тогда говорить.
Мы вошли. Там было уже немало народу. Встретили нас горячо и усадили за столами на передних местах, ближе всего к еще не занятому столу. Мы поняли, что за этим столом будут сидеть члены правительства, будет сидеть Сталин, и все время смотрели туда, даже стремились определить наглаз, на каком стуле сядет товарищ Сталин. Решили почему-то, что, наверное, сядет в середине.
Наконец мы увидели товарищей Кагановича, Ворошилова, Молотова, за ними вошел товарищ Сталин. Мы вскочили, как будто боялись, что Сталин нас не увидит. Я и Полина на секунду задержались, посмотрели на своего командира-Валю: бежать к столу или не бежать? Но, когда Сталин помахал нам рукой, мы кинулись к нему, нарушив всякую очередность экипажа.
Вся сияющая, Валя обратилась к товарищу Сталину:
— Товарищ Сталин, разрешите вас поцеловать!
Он улыбнулся и спросил Ворошилова:
— Что же, разрешим?
Валя поцеловала товарища Сталина первая, затем Полина и я. А внутри у нас все горело от крайнего волнения.
Нам протягивали руки товарищи Ворошилов, Молотов. А я, как сейчас помню, все время думала: сяду я рядом с товарищем Сталиным, или Валя забудет о нашем уговоре? Я толкнула ее и говорю:
— Я сяду рядом с товарищем Сталиным.
— Садись.
Я стала рядом, не отхожу и думаю: он будет садиться, и я сяду. Потом спросила:
— Можно сесть рядом с вами?
— Пожалуйста, — ответил мне Сталин.
И я села между Сталиным и Ворошиловым: с правой стороны Ворошилов, с левой-Сталин, рядом со Сталиным-Молотов, потом Валя и Полина.
Как только мы сели, товарищ Сталин обратился в мою сторону. Он смотрел на меня слегка прищурившись, таким характерным, проникновенным взглядом и спрашивал: как я чувствовала себя в тайге, как там ночевала. А я была ошеломлена этой встречей, чувством, что товарищ Сталин сидит рядом, и совершенно ничего связного не могла ему ответить. С трудом подбирала слова, и, кроме: «Да, товарищ Сталин», «Нет, товарищ Сталин», у меня ничего не получалось.
Увидев, что я никак не могу притти в себя, товарищ Сталин завел за столом общий разговор. Я думаю, что он просто решил выручить меня и дать мне возможность оправиться. Через несколько минут товарищ Сталин спросил:
— Где же ваши ребята?
Мы показали, где сидит Валин Соколик, где моя Татьяна.
— Давайте их сюда, — сказал Сталин.
Ребята подбежали к столу. Товарищ Сталин привстал к ним навстречу, взял маленького Соколика на руки. Потом подбежала Таня. Сталин и ее усадил к себе на колени.
Дети на руках у товарища Сталина! Не только мы, матери, но и все остальные, не сводя глаз, смотрели на Сталина с ребятами на коленях.
Сталин среди детей на Щелковском аэродроме.
Соколик посидел немножко и убежал-он маленький еще, не понимает, а Татьяна прямо на Сталина смотрит, подает ему руку и здоровается.
— Ай, ай, ай, что ты мне сделала с рукой! — воскликнул Сталин и показал, что у него пальцы на руке склеились. — Как же я теперь буду работать!
Таня, поняв шутку; расшалилась, стала раздвигать ему пальцы и говорит смеясь:
— Нет, я вам руку не сломала!
Потом обращается к товарищу Ворошилову и говорит:
— А я видела вашу лошадь на параде…
Ворошилов рассмеялся и, обращаясь к товарищу Сталину, сказал:
— Она видела мою лошадь на параде, а меня не заметила.
— Нет, вы сидели на вашей лошади, а на другой — Буденный.
Все весело смеялись.
Я посадила Таню между собой и Ворошиловым. Она очень быстро освоилась. Если ей что-нибудь нужно было передать со стола, она обращалась к товарищу Ворошилову таким тоном, словно это сидел ее папа.
Сталин начал рассказывать Тане о своей дочке Светлане. Говорил, что Светлана с первого класса учится отлично. Татьяна торопливо перебила:
— И я на «отлично» учусь.
Она пригнулась ко мне и на ухо спрашивает:
— А почему он такой простой, товарищ Сталин?
Я ничего не смогла ответить, кроме:
— Потому, что это товарищ Сталин.
Ответила я коротко, но Таня, кажется, поняла меня.
Моя дочка разговаривала с товарищем Сталиным просто, очень спокойно отвечала на все вопросы, и я подумала: почему же я нс могу отвечать так же просто, как она?
Председательствовал за столом товарищ Молотов. Он приветствовал нас очень теплой речью, поздравил с перелетом и открыл ужин тостом за наше здоровье. Первой отвечала на приветствие товарища Молотова Валя Гризодубова. Как и все мы, она очень волновалась, говоря о большой заботе партии и правительства, давшей возможность совершить этот перелет, вырастившей советских девушек такими, что они могут так летать.