Страница 13 из 18
«Такой, каков он был» – и выглядел Папаша как в американском фокусе, а правильней представить – как в американском фантастическом боевике из видеосалона в Шереметьево, где полковник Блинчук давеча ждал рейса. «Бегущий по лезвию» фильм пришёл на ум Блинчуку. Но тут Коростылёв вдруг внятно пробормотал: «Урюпинский театр юного зрителя…» – и моментально грандиозность и блеск и поведения, и одеяния таинственного инопланетянина в глазах (саднящих, между прочим, жестоко натёртых) полковника Блинчука вдруг резко полиняли до образа какого-нибудь робота Вертера из нашей телепостановки.
– Ха. Ха. Ха, – неожиданно для себя сказал полковник вслух.
– А что тут делает злой красивый человек Серёжа? – спросила из-за капюшона Папаши его странная дочь или кто она там ему. На это раз голосом вполне зрелой, юной, но зрелой, поспевшей школьницы старших классов. На вид она ею и являлась. Очень маленькая, плотненькая, спелая кругленькая школьница. В люльке за спиной монстра. Не садись на пенёк, не ешь пирожок.
– Я в наряде, Папаша, – сказал Набис, потому что говорили о нём. – Не повезло тебе.
– Или не повезло тебе, – заметила Сидящая На Спине. А сопровождающий слова жест сделал Папаша.
– Беда на всех одна, – возразил Набис. – И хорош, Папаша, отклянь от меня. Говори, с кем пришёл говорить. Я тут на работе. Сижу и не отсвечиваю.
Вдруг полковник осознал: сидит-то он, полковник, на кресле на полу кузова грузовика «ГАЗ-66», больше чем в двух метрах от земли. А Папаша своими огромными резиновыми сапогами землю попирает. Но лицо его выше лица полковника… Да он метров двух с половиной росту! И ещё сверху девочка. Девушка.
Впрочем лицо Папаши как таковое скрывала шлем-маска от изолирующего противогаза ИП-5, новенькими комплектами которых, кстати, были буквально завалены все помещения штаба комендатуры, и штабель которых обрушился давеча на Блинчука, когда он попытался открыть шкаф для документов с своём новом кабинете… Шланг к маске подсоединён не был, дыхательный мешок отсутствовал. Сверху на лицо-маску наползал козырёк большого капюшона, ломко сверкающего на солнце «нейтралки» гранями кожзаменителя. И дальше ниспадал толстенный, с первого взгляда чёртово-кожаный, чёрный-пречёрный плащ. Поддельно сверкающий в разных своих местах также.
Пошито одеяние было явно вручную. И чёртовой кожи в нём было меньше половины. Детали выкройки грубо сшивала проволока в оплётке, а в особо важных местах были видны крепления самодельными скобками из проволоки толстой медной. Плащ выглядел крепким, но каким-то домотканым. Не фирменным. Это сильно снижало величие огромной фигуры, виден был за суперменом из Голливуда, свободно гуляющим по самой опасной в мире территории, старательный неумелый советский человек, прямой потомок Эллочки-Людоедки из истерического фильма Захарова. Майор Коростылёв – Блинчук знал его ещё лейтенантом по 16-ой заставе – обладал острым глазом и быстрым умом. И был хорошо начитан. Офицерский интеллигент. Если не знать, сколько народу он положил в бою. Но далее о Папаше.
Ощущение провинциальности облачения поддерживалось видом оружия, увешивающего грандиозный плащ, как ёлку украшения. Из десятка стволов, разными способами притороченными, привязанными, примотанными и чуть ли не прибитыми к коже, настоящим был только один – потёртый РПК с коробчатым магазином, висящий на груди Папаши как «шмайссер». Все остальные были игрушечными. Там была и пластмассовая базука, стреляющая шариками, и зелёный ствол от пластмассового «максима» был, и бело-серый уродец на батарейках с подствольной пружинной ракетницей, с которым когда-то сын Блинчука наотрез отказался идти во двор играть в войнушку, был тоже. Были и явные самоделки из дерева. Была даже поджига размером с обрез из фильма про Павку Корчагина. Стук-стук в стекло… «Кто там?» Бах!
Самодельным был и каркас для сиденья девочки-девушки. Там участвовали пара велосипедных рам, корзина от детской коляски, куча проволоки и массажные насадки на автомобильные сиденья. (Девушку целиком разглядеть Блинчук не мог. Полные обнажённые руки обнимали плечи исполинского плаща, короткая голая шея, круглое внимательное лицо над лысиной шлем-маски, несколько богатых прядей волос, стекающих по щекам из-под лыжной шапочки. Вдруг Блинчук вспомнил, что сейчас середина ноября, и ощутил, как ему жарко, и сообразил, что это странно, что это тоже спецэффект…)
– На вид мы с папой цирк да и только, верно, товарищ полковник? – сказала девушка-девочка голосом старой ведьмы. Папаша переступил с ноги на ногу. – Клубный реквизит, организация народных гуляний. Профессия – массовик-затейник! Но не огорчайтесь. Здравствуйте! На правах старожила приветствую вас на нашей планете!
Блинчук откашлялся, снял с плеча ремень АКСУ и поднялся на ноги. Сиденье под ним громко хлопнуло, поднимаясь. И ему показалось, что Папаша одновременно с хлопком подрос. Опять Блинчук смотрел на него снизу вверх.
– Добрый день вам обоим, – сказал он. – Я могу подойти к вам и поздороваться?
– А почему нет? – спросила девушка. Девочка. – Вы гораздо радиоактивней, чем мы.
Спрыгивавший в этот момент с кузова, Блинчук сбился с ноги и потянул в ней что-то, в лодыжке. Сдержал матюк. Прихрамывая, приблизился к инопланетной паре. Пока он шёл, Папаша вдруг как-то уменьшился. Блинчуку захотелось протереть глаза, тем более, что это только что почти вошло в привычку. Не было в Папаше двух с половиной метров, конечно, даже двух не было. Он был всего на полголовы выше Блинчука. Мираж, что ли? А при такой жаре… Да что за перематерная мама со мной творится?!
Папаша протягивал навстречу руку. Блинчук только успел заметить сильно вросшее в толстый безымянный палец обручальное кольцо, и последовало оглушительное рукопожатие, перенесённое, впрочем, Блинчуком легко, у него и самого рука была лопата.
– Приятно, здравствуйте, – сказала сверху девушка. – Здесь меня называют Папашей, а по паспорту звать меня Валентином Андреевичем Калитиным.
Протянула Блинчуку руку и она. Девичьи, домиком. Блинчук осторожно пожал ладошку. Девушка приспустила ресницы, повела вниз подбородком, словом, создала на лице выражение книксена.
– Здравствуйте, – сказала она тем же голосом. – Это моя дочь Яна. Она родилась во время Зарницы. Ей нельзя ходить по земле, её это убьёт.
За время последней фразы Блинчук решил играть по их правилам. По отчётам и свидетельствам судя, творилось во время Зарницы жуть что такое, многим и многим беженцам требовалась в том числе и психиатрическая помощь. Это тем, кто выбежал из Зоны. А эти, видать, там остались. Как я мог не слышать, что кто-то не пропал без вести в Зарнице? Сколько же ещё вранья было в отчётах? Надо их эвакуировать, конечно, подумал он тем не менее.
Сейчас Папаша ему врежет со всех стволов, подумал Набис, внимательно слушавший.
Что-то не так тут, подумал Коростылёв. Они не врут, и они не сумасшедшие.
Прапорщик Глызин ничего не думал, он прикрывал шефа, а вот не знающий куда девать треклятую швабру Шульцев, да, подумал. Подумал он вот что: мол, брошу-ка я её под «шишигу», под шумок и сумасшествие. А бракушу я этого ещё найду.
– Сергей Борисович, эвакуировать меня с дочерью – самоубийство, – сказала девушка, вежливо улыбаясь. На круглых щёчках у неё были ямочки с завитком у носа. Слово «эвакуировать» она обозначила интонацией как цитату. – Потому что это с вашей стороны захват, с нашей – сопротивление, и дальше наверняка ваша безвременная гибель. Почему я в этом уверен? Нам с дочерью нельзя покидать Зону. И мы будем бороться за свою жизнь. – Девушка обняла Папашу за шею, положила голову на своё плечо. – Главное, что и дело-то не во мне и не в Яне. Мы просто пришли вам передать приглашение. Есть мнение, что вы тут всерьёз и надолго будете комендантом. Кличка у вас будет хорошая. Меня попросили вызвать вас. Вот я и прогулялся под вашу камеру. – Папаша задумчиво покивал обрубком хобота на рыле противогаза, а девушка продолжала: – Я оказался неподалёку, а услуга не велика, и времени у нас в Зоне хватает. В иных местах хоть вёдрами черпай. Вы поедете, поговорите?