Рассказы

Дама Крюш изложила свое заявление с многочисленными заверениями, что она-де честная женщина, с цитатами из Библии и крестными знамениями. Председатель приказал подвести к нему Миретта и начал допрашивать его замогильным голосом.

Миретт, обливаясь холодным потом от страха, нагло отрицал свою причастность к преступлению и заплакал, вспомнив о своей бедной матушке. Судьи в нерешительности наклонялись друг к другу и шептались, поглаживая кончиками пальцев подбородки.

– Так вы продолжаете отрицать? – спросил председатель у Миретта.

– Да, монсеньер! – завыл Миретт.

А Валентин завизжал, как недорезанный, цепляясь за бедро хозяина.

– Ввиду недостаточности фактов, – сказал королевский прокурор при церковном суде, облаченный в черную мантию, – я предлагаю прибегнуть к суду Божьему.

– Суд принимает ваше предложение, – сказал председатель суда.

– Суд Божий? А что это такое? – спросил Миретт.

Какой-то маленький судейский с хищным профилем подошел к нему и любезно объяснил.

Все очень просто. Миретта погрузят в котел с кипящим маслом. Если он сварится, значит, его виновность доказана и его труп будет вздернут в общественном месте. Если же он перенесет испытание, его признают невиновным и отпустят, принеся извинения суда. Миретт хотел протестовать, но судьи уже начали вставать, двигая скамьи, стражники звенели алебардами.

Заседание прервали. Ввиду позднего времени суд Божий перенесли на завтра.

Толпа хлынула на вечернюю улицу. Стражники схватили Миретта и препроводили его в ту же темницу, где крысы догрызали оставленный им хлеб.

Сидя на корточках на соломенной подстилке, Миретт вспоминал события дня и уже начинал жалеть о том, что отрицал свою причастность к преступлению. Лучше уж быть повешенным, чем сваренным заживо в котле с кипящим маслом. Хотя в жизни он познал не такие уж изысканные радости, ему все же было жалко уходить из нее так рано. Он вспоминал о долгих попойках в игорных домах, о грязных комнатах, которые он снимал у старой ведьмы на улице Глатиньи в Сите, о шлюхах, которых он ласкал, о прогулках по Клерковому Лугу с весело скачущим на цепочке Валентином. И отчаянье его росло. Он заломил руки и вскричал: 109 Анри Труайя Суд Божий – Каналья буржуа! Ирод проклятый! Зачем только я тебя встретил? Почему ты не защищался?

Валентин уснул, свернувшись калачиком в углу темницы.

– А ты, бедняга Валентин, добрый мой бабуин, единственный мой друг, – продолжал сетовать Миретт, – что будет с тобой? Околеешь от голода под моей виселицей? Или тебя сожгут вместе со мной за то, что ты был мне верным товарищем? Или тебя заберет к себе богатая шлюха, чтобы развлекать своих гостей? Почему я уже не мертв! Почему меня не повесили среди таких же весельчаков с высушенной кожей, сведенными судорогой ногами и вывалившимся языком!

В дверь камеры постучал стражник, приказав ему говорить потише. Тогда Миретт ухватился обеими руками за прутья решетки в оконце камеры и тряс их, пока не содрал кожу с рук. Затем он вернулся на середину камеры, немного повсхлипывал, растянулся на соломе и попробовал уснуть. Но сон не шел. Он с ужасом заметил, как светлеет небо за решеткой, как крысы разбегаются по норам и утренний ветерок рябит воду в кувшине.

 Глава III, продолжение предыдущей Когда стражники вошли в его камеру, Миретт был бледен и грыз ногти.

– Берите обезьянку и следуйте за нами, – приказал сержант бальи Дворца Правосудия.

– Это будет не очень долго? – спросил Миретт.

– Это больше зависит от вас, чем от нас, – ответил тот назидательно.

Лучники стали по сторонам обвиняемого. Сержант взмахнул факелом, и они двинулись по душному подземному коридору.

По стенам текла вода. Ступеньки. Лестничная площадка. Снова ступеньки.

Открылась дверь, и стражники втолкнули Миретта в круглую и низкую комнату, освещенную светом пылающих факелов. В этой золотистой полутьме можно было различить мрачные орудия пыток: кобылки, жаровни, воронки, колоды, блоки, секиры, виселицы. Палачи в кожаных передниках и штанах до колен, с оголенными до локтей руками, застыли в ожидании по обе стороны двери, В глубине комнаты, за столом, покрытым алой бархатной скатертью, с зажженными свечами сидели секретарь суда, королевский прокурор, врач, священник и три судьи с неподвижными и круглыми, как у ночных птиц, глазами.

Перед ними лежали свитки пергамента. Над ними из темноты выступал огромный распятый Христос.

– Вы продолжаете запираться? – спросил председатель суда.

Миретт сразу не ответил, так как справа от себя заметил большой медный чан, наполненный маслом, подвешенный над костром. Языки пламени лизали его стенки, и в комнате распространялся запах кипящего масла.

– Я невиновен! – вскричал Александр Миретт.

– Разденьте его, – приказал председатель.

– Правильно, – одобрила Дама Крюш, которую Миретт вначале не заметил: она беззаботно сидела на одной из колод.

Сильные руки сорвали с Миретта одежду, и он стоял гол, как червь, перед судьями, разглядывавшими его с надлежащей им по рангу ненавистью, Сидя подле Миретта, Валентин беззаботно выискивал блох.

– Его тоже подготовить? – осведомился палач.

– Животное после человека, – сказал председатель, – хотя человек этот не лучше животного.

– Вы сожжете Валентина? – вскричал Миретт, не помня себя от возмущения.

– Животное присутствовало при преступлении своего хозяина, – сказал королевский прокурор при церковном суде, – и связывающая вас цепочка определяла в вас сообщников. И этот зверь в подобии обезьяны был дьяволом, связанным с вашей преступной плотью. Сам Вельзевул явился в шкуре и безобразном подобии этого бабуина, с которым вы разгуливали по городу.

Валентин посмотрел на королевского прокурора при церковном суде так, будто понял его слова, и пожал плечами.

А тем временем палач подошел к котлу и начал мешать жидкость деревянной лопаткой.

– Вы готовы, мэтр Шарль? – спросил председатель.

Масло негромко булькало; к потолку поднимался легкий сизый пар и уходил в специальные отдушины в форме звезд. Запах становился все более едким, и обезьянка чихнула. Палач 111 Анри Труайя Суд Божий выпрямился и сказал:

– Я готов.

– Выполняйте свое дело, и да просветит нас воля Божья!

– Вот именно! Вот именно! – завизжала Дама Крюш, – пусть поварится немного в масле.

– Тихо, Дама Крюш! – сказал председатель.

Миретт застонал, так как подручные палача грубо схватили его за руки и за ноги. Священник перекрестился. Секретарь макнул перо в чернильницу. Председатель снял шапочку и заткнул уши пальцами.

– Бросайте, – скомандовал палач.

Подручные в кожаных штанах потащили Миретта к чану, подняли на вытянутых руках и внезапно бросили, отскочив, чтобы уберечься от брызг кипящего масла.

Масло взметнулось к потолку. Судьи одновременно вытянули шеи в сторону пытаемого.

Александр Миретт плюхнулся в кипящее масло. Головой он стукнулся о край котла. Ему показалось, что он теряет сознание, и, собрав все силы, он отважно приготовился к агонии.

Но время шло, и ему было странно, что он ничего не чувствует. Ни малейшего жжения, ни малейшего жара. Тело нежилось, как в ароматической ванне. Сначала он подумал, что масло еще не нагрелось до нужной температуры. Но пар клубился вокруг него все плотнее и плотнее, на поверхности масла лопались пузырьки. Он подтянул ноги и уселся по-турецки на дне чана. Вдруг его оглушил крик. Священник встал и потрясал над головой маленьким серебряным распятием:

– Он невиновен! Он невиновен! Освободите его!

Судей, стоящих за столом, казалось, поразил небесный гром. С отвисшими челюстями, обезумевшими глазами, они быстро крестились. Сконфуженный палач медленно отступал вглубь комнаты. Валентин повизгивал. Дама Крюш неистовствовала:

– Но я же вам говорю, что он преступник! Я же собственными глазами видела, я видела, как он убил беднягу под моими окнами!

Но ее никто не слушал.

Председатель наклонился к королевскому прокурору церковного суда и что-то долго шептал ему на ухо, его бородавки двигались, как какие-то живые насекомые. Наконец он повернулся к врачу и сказал: