Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 16



Думаю, что мягкая критика Павла Анатольевича в адрес руководства разведки могла бы быть и пожестче. Дело в том, что руководство разведки обязано было объяснить Сталину, что не зарубежные информаторы вводили в заблуждение Москву, а сам Гитлер. Это он переносил сроки нападения на СССР в силу, как он считал, неполной подготовленности. Это относилось не только к нападению на СССР. Так, сроки нападения на Францию Гитлер переносил 38 раз, и все по той же причине. Это обстоятельство генсеку следовало объяснять, но руководство разведки, судя по всему, боялось это делать.

А во-вторых, Павел Анатольевич мог бы указать и на другое, а именно: «наверх» посылались «горячие» разведданные, без соответствующего анализа. Но «виновата» в этом была не разведка, а Сталин. Это он в своей самонадеянности не понимал, что и в разведке, и в Генштабе должны были быть созданы аналитические отделы, которые бы занимались анализом всей (ВСЕЙ!) развединформации, а генсеку должна была поступать аналитическая информация. Но Сталин вплоть до 1943 года, до Сталинграда, считал, что каждое ведомство должно работать автономно и только к нему, к Сталину, должна стекаться вся информация, которую он сам, и только он, способен анализировать. Генсек не понимал, что один человек не может справиться с такой работой, даже если его зовут Сталин. После Сталинграда эта простая истина до него наконец дошла.

В этой связи небезынтересно привести мнение маршала Конева. Иван Степанович отмечал, что в первом периоде войны «по воле Сталина планирование некоторых операций проходило в обстановке сверхсекретности. С планами заранее знакомился настолько узкий круг людей, что это мешало нормальному проведению операций. Все это было связано с излишней подозрительностью, отличавшей тогда Сталина»[19].

В воспоминаниях Судоплатова конца 1990-х годов буквально рассыпаны свидетельства того, что Сталину докладывались разведданные без всякой проверки и обработки, без анализа. «Однако следует иметь в виду, – пишет Павел Анатольевич, – что справки и заключения, подписанные Михеевым, начальником военной контрразведки, направлялись в ЦК, как это было заведено, без комментариев НКВД. Докладывалось лишь о наличии таких материалов».

Такое отношение к информации у Сталина подтверждает и Л. В. Шебаршин. В одной из наших многочисленных бесед он сказал так (приводится по магнитофонной записи): «Разведывательные органы, то есть военная разведка и разведка НКВД, не занимались анализом. Они докладывали наверх живые сообщения источников или документы, полученные от источников. Так сказать, предоставляли их на мудрость высшего руководства. Отучили от выводов. Страшно было брать на себя ответственность. …У нас все эти материалы докладывались просто: товарищу Сталину, товарищу Ягоде, товарищу Ежову. И все! Никаких комментариев. Наверх шла голая информация. Само начальство эти документы читало, делало выводы, принимало решения. При такой подаче можно себе представить, сколько разноречивых оценок поступало Сталину.

Я не видел ни одного материала, видимо, их просто не было в природе, где бы разведка НКВД или разведка ГРУ обобщила бы сама всю информацию и сделала бы вывод, что да, вот по всему кругу источников имеется достоверная информация о том, что в мае-июне Германия нападет на Советский Союз».

К словам Шебаршина следует добавить и то, что параноидальная подозрительность Сталина стала и причиной массового уничтожения профессиональных кадров в разведке в предвоенное время. Конкретных обвинений разведке в этот период предъявлено не было, но между строк можно было угадать, что подспудно речь идет о якобы имевшей место засоренности кадров людьми, испытывающими на себе влияние Троцкого, причем как в Центре, так и за рубежом.

Ведущий эксперт кабинета истории внешней разведки полковник В. С. Антонов приводит цифры: репрессии были массовыми, погибло более 20 тысяч профессиональных работников в Центре и на закордонной работе. В течение нескольких месяцев резидентуры не работали по простой причине: их не было. Был период в 1938 году, когда 127 дней из-за рубежа в Центр не поступало ни одной телеграммы[20].

13 мая 1939 года политбюро ЦК ВКП(б) (а фактически Сталин) принимает решение о назначении начальником 5-го отдела (внешняя разведка) Главного управления государственной безопасности Наркомата внутренних дел СССР молодого (всего 31 год от роду) П. М. Фитина (1907–1971), человека профессионально абсолютно далекого от госбезопасности вообще и внешней разведки в частности (может быть, именно в силу этого Сталин и назначил его: уж во всяком случае, в «зараженности» троцкизмом Фитина заподозрить никак было невозможно).



Павел Михайлович Фитин, коренной сибиряк, родился 28 декабря 1907 года в селе Ожогине Ялуторовского уезда Тобольской губернии в семье крестьянина. В 1920 году окончил начальную школу и пошел работать в сельхозкоммуну. Был принят в комсомол и получил направление в среднюю школу. По завершении поступил на инженерный факультет Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. По окончании Тимирязевки работает заведующим редакцией Сельскохозяйственного государственного издательства. В 1932–1935 годах – срочная служба в РККА, а после службы – заместитель главного редактора в том же издательстве. В марте 1938 года, когда почти 20 тысяч профессиональных разведчиков в Центре и за рубежом были либо расстреляны, либо рассованы в Сибири по лесоповалам, Сталин приказал объявить партийную разверстку, чтобы кем угодно, но заткнуть эту зияющую брешь. Комсомолец Фитин был направлен на специальные ускоренные курсы в Школу особого назначения НКВД. По окончании курсов – стажер 5-го отдела ГУГБ, затем – оперативный уполномоченный там же и в декабре уже назначается заместителем начальника 5-го отдела (а это уже номенклатура политбюро ЦК, назначение только с личного согласия Сталина). С мая 1939-го – руководитель 5-го отдела. Современные исследователи почти единодушно отмечают, что Фитину удалось во многом выправить положение во внешней разведке. Он воссоздает 40 резидентур, направляет в различные страны свыше 200 разведчиков. Трудится на этом поприще до 1946 года, получает звание генерал-лейтенанта. Но после войны попадает в опалу. В июне 1946 года Берия своим распоряжением выводит его за штат, а потом направляет заместителем уполномоченного МГБ СССР в Германию. В 1947 году направлен заместителем начальника Управления госбезопасности в Свердловскую область, потом – в Казахстан, а в 1953 году, после смерти Сталина, 46-летний генерал-лейтенант личным распоряжением Берии «в связи с неполным служебным соответствием» уволен из органов госбезопасности без права получения военной пенсии. Лишь после ареста и расстрела Берии Фитину удается устроиться на работу директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, где он и работал до конца своей жизни.

Современные исследователи отмечают, что Фитину удалось многое, однако восстановить профессионализм за два с половиной года до Великой Отечественной войны было почти невозможно.

Самый большой провал в этом плане был связан с Финской кампанией. В этой войне Сталин пал жертвой как раз непрофессионализма закордонной разведки.

Как теперь, после многолетней работы в архивах, мне стало ясно, вождь был убежден, что стоит только начать войну с Финляндией, и там тотчас же вспыхнет восстание финского рабочего класса. А убеждал в этом Москву резидент советской внешней разведки С. М. Петриченко (после Великой Отечественной войны был арестован и умер в лагере). В своих донесениях он писал, что в Финляндии созрела революционная ситуация, что финские трудящиеся готовы с оружием в руках выступить против своего буржуазного правительства и радостно встретить Красную армию. Получая такую информацию, генсек был уверен в быстрой и легкой победе. Он даже поторопился создать на территории Карелии так называемое Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с О. Куусиненом. Получилось же все наоборот. Вследствие чего перед Великой Отечественной войной Сталин испытал тяжелое разочарование относительно действительных возможностей разведки и надолго потерял доверие к поставляемой ею информации. Это недоверие проявилось и в мае – июне 1941 года.

19

Конев И.С. Записки командующего фронтом. М.: Голос, 2000. С. 490.

20

Независимое военное обозрение. 2007. 28 декабря; 2008. 17 января. № 46. С. 5.