Страница 3 из 16
Между тем в так называемом социалистическом лагере была страна, которая была абсолютно закрыта для публичного изучения, потому что ее руководство строило социализм, радикальным образом отличающийся от советского. А ее руководитель, Иосип Броз Тито, снискал себе славу личного противника Сталина еще при жизни последнего, в 1940-х годах. Этой страной была Югославия.
Много позже, работая в архивах, я узнал, что после смерти Сталина люди, которые разбирали оставшиеся после вождя личные бумаги в его кабинете, в выдвижном ящике его стола, под газетой, застилавшей фанерное дно ящика, обнаружили рукописное письмо, обращенное лично к Сталину. Содержание этой фактически записки было кратким: «Сталин, ты прислал в Белград уже пятого своего наемника с заданием убить меня. Ни одного из них уже нет в живых. Прекрати это делать. Если ты продолжишь, то я пришлю в Москву только одного человека, но он сделает свое дело. Иосип Тито. 1952 г.».
В 1965 году, будучи студентом 3-го курса философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, я заявил тему критического осмысления югославской общественной системы (никакой другой темы по Югославии, кроме критики, тогда заявить было невозможно). Но в советской научной литературе исследований югославского пути к социализму в форме комплексного подхода тогда просто не существовало. В пропаганде же опыт Югославии противопоставлялся советскому строю. В силу этого правящей тогда КПСС было необходимо иметь в своем распоряжении научную критику югославской теории и практики. Наверное, именно поэтому мне было разрешено начать разрабатывать эту тему и был разрешен доступ к литературе так называемого специального хранения в библиотеках Москвы.
Для меня же это была еще и единственная возможность получить доступ к критической литературе о Сталине на английском и сербско-хорватском языках, которая поступала из Югославии в московский спецхран. Пришлось, правда, для этого выучить сербско-хорватский язык. В широком доступе учебников этого языка не было, пришлось изучать его по английским учебникам, которые удалось найти в букинистических магазинах Москвы.
Моя курсовая работа плавно перетекла в дипломную, на защите которой мой оппонент Иван Андреевич Козиков, доцент философского факультета, неожиданно предложил засчитать мой диплом в качестве кандидатской диссертации, на что руководство философского факультета, конечно, пойти не решилось. Единственное, что руководитель отделения научного коммунизма профессор Ковалев рискнул сделать, – так это дать мне рекомендацию в аспирантуру. Но его тут же «поправили»: поскольку за годы учебы я не один раз выступал на партактивах с публичной критикой практической деятельности отдельных руководителей КПСС – мне выдали так называемый «свободный диплом».
В СССР каждого выпускника вуза, за исключением иностранцев, в обязательном порядке обеспечивали направлением на работу. «Свободный диплом» на практике означал получение так называемого «волчьего билета»: меня, обладателя «красного диплома», то есть диплома с отличием, просто лишили рабочего места.
Но «на улице» я находился недолго. Вице-президент АН СССР, директор Института философии АН СССР, академик Ф. В. Константинов, научный руководитель моего дипломного проекта, узнав, что я оказался без распределения, написал ректору МГУ академику Петровскому письмо с просьбой направить меня на работу в распоряжение Академии наук СССР. Так я стал стажером-исследователем Института философии АН СССР, а затем младшим научным сотрудником Института экономики мировой социалистической системы АН СССР и уже официально смог продолжать изучение югославского пути к социализму.
В 1972 году я впервые приехал в научную командировку в Югославию и обнаружил в библиотеках Белграда и Загреба не только мощный пласт югославской, но и англоязычной литературы о Сталине и переведенные на югославские языки работы всех репрессированных советских коммунистических деятелей, начиная с Л. Троцкого и Н. Бухарина, которых в Москве не было даже в спецхранах. А позже, работая в советском посольстве в Белграде, я получил возможность заказывать литературу о Сталине из Парижа, Лондона, Амстердама через своих друзей, профессоров Белградского и Загребского университетов.
Работа над задуманной книгой о Сталине продвигалась успешно, и к 1989 году я подготовил первый ее вариант. Но в это время генерал Д. Волкогонов, бывший начальник политуправления Советской армии, написавший до этого несколько книг об идеологическом воспитании советского офицера с позиций советского марксизма и никогда Сталина до этого момента не критиковавший, вдруг заявил с экрана ТВ, что он развенчал генсека, подготовив к изданию книгу «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина», где впервые широко использовал доселе не доступный никому архив Сталина. Это было действительно первое в СССР публичное исследование, где Сталин остро критиковался на основе обильного цитирования архивных документов. Не эпоха Сталина, не сталинизм как система, а именно лично генсек, которому противопоставлялся Ленин как носитель «правильного» социализма.
Бесспорной заслугой Волкогонова нужно считать тот факт, что он своей монографией взломал плотину научного молчания вокруг личности Сталина и ввел в оборот архивные документы по теме.
Правда, и цену за это генерал заплатил немалую: пришлось изменить все свои прежние взгляды и перейти в лагерь безудержных критиков не только Сталина, но и КПСС, советской власти, а потом и Ленина. В 1989 году в награду за это он был избран народным депутатом СССР, а потом – в Верховный совет РСФСР. Такой ценой ему удалось в 1989 году выпустить в свет четырехтомник с критикой Сталина и выйти на западного читателя. К генерал-полковнику Главного политического управления Советской армии пришли слава и деньги.
Однако на деле исследование Д. Волкогонова отличалось эклектичностью публикуемого материала, отсутствием свежих мыслей, выводов и заключений. Концептуально это был перепев западной сталинианы. И хотя автор был допущен в архивы политбюро ЦК КПСС, в его книге принципиальных открытий не случилось. За исключением цитат из архивных источников, все остальное ранее было опубликовано как в нашей периодической печати, так и в зарубежных монографиях.
Но после его публикаций книги о Сталине стали у нас плодиться как грибы после дождя. Правда, всему этому потоку недоставало объективности в анализе изучаемого феномена. На 99 % это была даже не критика Сталина, а, попросту говоря, брань в его адрес. Сталинизма как системы Волкогонов не касался.
У генерала тут же появилось много подражателей. При этом со временем обнаружилось, что на волне антисталинизма проявили себя не столько критики Сталина, сколько люди по каким-то причинам ненавидящие Россию как страну, Российское государство в его историческом развитии и более того – презирающие русских как народ, как нацию. Но при этом все они неизменно прикрывались критикой Сталина и сталинизма. Это меня сильно удивило. Получалось, что Сталин, борясь с такими людьми, боролся не только с противниками созданного им политического режима, но и с врагами России. Это обстоятельство еще более обострило мой интерес к исследуемой проблеме.
Постепенно я стал приходить к выводу, что Сталин был фигурой совсем не однозначной, и мазать его только одной краской было неверно. Стало ясно, что Н. Хрущев, обрушив в 1956 году на ХХ съезде КПСС уничтожающую критику в адрес Сталина, преследовал всего лишь одну цель – в глазах российской и мировой общественности оградить самого себя от обвинений в преступлениях в качестве многолетнего соратника Сталина.
После отстранения Хрущева от власти в октябре 1964 года на прилавках книжных магазинов стали появляться и книги, позитивно оценивающие Сталина и его деятельность. Но это была опять же одна краска: оправдывались абсолютно все деяния Сталина. Авторы не замечали миллионов жертв, которые «виноваты» были только в том, что не хотели принимать диктата над ними большевистского политического режима.